Ричард Длинные Руки – ландлорд
– Если трусите – сразу можете сдаться. Я заберу только коня, собаку и доспехи. И оружие, конечно…
Я поинтересовался:
– А что останется мне?
– Жизнь, – прорычал он. – Я мог бы взять вас в плен и потребовать выкуп, но я отличаюсь непомерным и ничем не оправданным великодушием, за что надо мной уже улыбаются, потому вот… Защищайтесь!
– Хорошо-хорошо, – сказал я поспешно, – значит, это не во имя высокой идеи, а обыкновенный грабеж?
Он фыркнул.
– Какой это обыкновенный? Я же рыцарь!.. Я не ударил в спину, как разбойник, а даю вам приготовиться. И даже исповедоваться, если придет такая блажь.
– И все благодаря такому великодушию? – спросил я.
Он вздохнул.
– Что делать, моя доброта уже стала посмешищем. И эта… как ее, вы утверждаете, что леди Марселина не самая красивая на свете?
Я сказал поспешно:
– Что вы, что вы! Я вполне согласен, что она самая красивая и за краем света!
– Нет, спорите!
– Ни за что, – заверил я.
– Я вижу по вашим глазам, – заявил он упрямо, – что возражаете!
– Нет-нет, – сказал я предельно искренне, – уверяю вас, ваша леди Мирабелла – само совершенство!
Он набычился, посмотрел с подозрением.
– Какая Мирабелла? Разве я сказал Мирабелла, а не Маргарита?.. Сэр, не старайтесь отвлечь меня от праведного пути! Ваши конь и доспехи будут моими. Собаку, так и быть, оставлю вам… хотя люблю собак. Но собаки, увы, остаются верны хозяевам, какими бы те себя трусами ни показали…
Он поднял коня на дыбы, копье нацелил мне в голову. Я вцепился в копье, сказал тихо:
– Зайчик, давай!
Подо мной дернулось, словно выскальзывающая площадка, следом удар, и я сперва съехал на круп, а теперь едва не перелетел через голову, однако бравый рыцарь вылетел из седла и вместе с конем отлетел на десяток шагов. Конь грохнулся с жалобным ржанием, вскочил и отряхивался, как собака, а потом расставил все четыре ноги и стоял так, дрожа, как пес на морозе, а рыцарь растянулся подобно огромной лягушке, попавшей под асфальтовый каток, не сразу пошевелился, застонал, приподнялся на локте.
– Доблестный сэр, – осведомился я с высоты седла, – можно ли считать наш поединок законченным?
Он с трудом привстал на колени, затем кое-как воздел себя на задние конечности.
– Ни за что!
– Тогда продолжим, – сказал я и обнажил меч. – Уверен, что раскрою вас даже в этих доспехах от макушки и до развилки внизу. Давайте биться о заклад, что развалю строго на равные половинки?
Он пробурчал:
– А если не сумеете, кому проигрыш отдадите?
– Вы сообщите адрес, – предложил я.
– У таких, как я, – сказал он гордо, – некому передавать наследство.
– Почему?
Он сказал оскорбленно:
– Как почему? У меня еще все впереди!.. Сорок лет – не возраст, я молод и силен!.. Ладно, сэр, я вижу, что схватку я проиграл, что вообще-то странно. Я выиграл подряд двенадцать поединков!
– Тринадцать – плохое число, – посочувствовал я.
– Смотря для кого, – пробурчал он. – Забирайте моего коня, а за доспехи я могу дать вам выкуп.
Я сказал с высокомерным благодушием победителя:
– Да что вы торгуетесь, как демократ какой-то! Оставьте себя коня и доспехи, я рыцарь и не стану раздевать другого рыцаря.
Он подошел, пошатываясь, к своему коню, оглянулся.
– Знаете, сэр, я тоже рыцарь, так что раздевать побежденного вполне, вполне… Как-то я был в походе на амазонок и попал к ним в плен, так они меня еще и насиловали по праву победительниц! Это было двадцать лет тому, молод был, дурак, не запомнил, какой дорогой нас туда вели… Нет, сэр, забирайте моего коня. Не могу себе позволить, чтобы мне делали снисхождение, как простолюдину!
Коня я не взял, зато погнал Зайчика вскачь, чтобы сэр Растер даже не пытался догнать. Когда оглянулся, пыльное облачко виднеется почти на горизонте. Пес с веселым гавком носится по окрестностям, перепрыгивает высокие кусты, а сквозь низкие проламывается, словно бронетранспортер через камыш.
Солнце жжет затылок, под копытами сухо стучит твердая земля, в сторонке проплывает густой темный лес, дорога пугливо делает петлю, огибая его по кочкам и рытвинам.
Пыльное облачко показалось и впереди, я пытался всматриваться, сужая зрение, но это все равно, что смотреть в бинокль с высоким разрешением, не покидая седла скачущей лошади: все прыгает, смазывается, даже начинает подташнивать.
Судя по облаку пыли, навстречу мне двигается крупный отряд. Двигается неспешно, я остановил Зайчика, он послушно замер, как чугунная статуя, я наконец-то рассмотрел, что отряд смешанный: впереди десять-двадцать конных, за ними идут пешие, этих намного больше, но густая пыль скрывает их, а сзади, судя по прорывающимся сквозь завесу искоркам, еще несколько всадников.
Я подал Зайчика в сторону, проехал еще немного, прячась за холмами, затем спешился, велел Зайчику и псу никуда не уходить, сам пробежал к вершине холма.
Стали слышны голоса, стук копыт, жизнерадостный смех. Я осторожно выглянул: всадники едут беспечно, хохочут. Впереди отряд человек в пятнадцать, следом на одной веревке ведут пленниц – восемь молоденьких девушек. Ни одного мужчины, что можно объяснить только тем, что те защищались и их пришлось убить.
В арьергарде еще пятеро, крепкие и прекрасно вооруженные. Совсем не лесные разбойники, совсем. Один со смехом опустил копье и кольнул заднюю девушку в ягодицу. Пленница дернулась, закричала, в ответ раздался довольный хохот.
Даже отсюда я увидел, что на месте укола появилось красное пятнышко.
Мерзавцы, мелькнуло в голове. Женщин… Вообще-то и мужчин нельзя так, но надругательство над мужчинами воспринимаешь как-то спокойнее. И за плененных мужчин я бы вступился… наверное, но за женщин не просто вступлюсь, а буду убивать со злобной радостью. Никто не смеет уводить женщин в неволю, тем самым их уводят и от меня.
Я пощупал меч, молот, снял с плеча лук и медленно натянул на правую руку кожаную рукавицу. Тетива рассекает кожу с первого же выстрела, и хотя могу залечить сразу, но если можно избежать боли, только дурак или мазохист ее допустит. Мой лук бьет на двести шагов, главное – бьет прицельно. Длинные двухфутовые стрелы бьют точно, если только я не щелкаю в это время хлебалом.
Я задержал дыхание, нагнетая напряжение, чтобы адреналин прямо из ушей, сердце гремит в голове, все тело распирает злая мощь, зато руки начинают двигаться с нужной скоростью.
Первая стрела сорвалась с тетивы, тут же вторая, третья, четвертая… Искусные стрелки умеют держать в воздухе пять-шесть стрел, а искуснейшие – семь. Я не подсчитывал, сколько держу я, но стрелы ушли серебряным пунктиром. Я считал до пятнадцати, но чувствовал, что не смог всем указать цель, слишком быстро, а когда на дороге поднялась пыль под испуганными конями, я попятился и нащупал молот.
Из облака пыли вырвались трое всадников и, пригнувшись к конским гривам, ринулись в мою сторону. Одновременно все пятеро из арьергарда остановились, там послышался крик, и трое тоже поскакали к моему укрытию.
Сердце колотится часто, я быстро-быстро выпустил еще три стрелы, двое подпрыгнули в седлах, но один с одной стороны, двое с другой уже налетали с поднятыми мечами. Я поспешно швырнул молот, тот разрезал воздух с оглушительным ревом. Переднего коня отшвырнуло вместе со всадником на второго. Там крик, ржание, я отскочил от падающего меча, успел подставить щит.
Всадник замахнулся снова, мы встретились взглядами, вдруг его лицо перекосилось, ярость на лице мгновенно сменилась страхом. Он повернул коня и ринулся обратно по дороге, что-то крича.
– А это напрасно, – сказал я, задыхаясь.
Руки дрожат, но одну-единственную стрелу я в состоянии выпустить, а пот еще не залил глаза, так что стрела ударила точно в основание шеи. Я подождал, когда двое выберутся из-под упавших коней, и двумя выстрелами пронзил им головы.
На дороге оставшиеся двое вытягивали головы, стараясь рассмотреть, что же происходит здесь, по эту сторону гребня холма. Я подхватил лук, свистнул Зайчика. Он подбежал, в глазах веселое понимание.
Двое оставшихся встревожились, ухватились за мечи, но страха в движениях я не увидел, все-таки я один, и, лишь когда я подъехал ближе, они испугались всерьез.
Пленницы жалобно кричали, взывали о милосердии, молились, плакали, я крикнул громко:
– Чьи люди?
Одна из пленниц крикнула:
– Мы из деревни госпожи Беатрисы. А это люди Фалангера…
Всадник крикнул:
– Замолчи, тварь!
Стрела сорвалась с тетивы, в следующий миг я увидел оперенный кончик, торчащий из его раскрытого рта. Он без хрипа откинулся на спину, медленно сполз под копыта лошади. Второго крупно трясло, он расширенными глазами смотрел на страшный лук в моих глазах.
– С женщинами надо разговаривать вежливо, – сказал я второму. – Не правда ли?
Он поспешно вскрикнул:
– Да-да, господин!
– …и обращаться, – закончил я зловеще, – тоже.
Он сказал торопливо:
– Господин, мы люди Фалангера, а значит – подневольные!.. Куда скажут, туда идем. Что скажут, то и делаем.
– На такие дела, – сказал я с горькой злостью, – от добровольцев нет отбою, не так ли?
Он, не отводя от меня испуганного взгляда, судорожно закивал. Я вздохнул.
– Слезай. Ты все равно умрешь здесь. Не пачкай кровью седло.
Он начал слезать, медленно и осторожно. Когда ноги коснулись земли, в руке блеснул нож. Я успел высвободить сапог из стремени и отшвырнул его пинком, но он успел полоснуть ножом по бедру. Боль обожгла, как кипятком, он прыгнул ко мне снова, но мой длинный меч с хрустом рассек его от плеча до середины грудной клетки.
Женщины плакали, слезно благодарили, я осматривал их с высоты седла. Сердце все еще колотится, мысли бегут горячечные, злые, руки дрожат то ли от усталости, то ли все еще от жажды что-то делать. Я нарочито замедленно повернулся в седле, осторожно перерезал веревки на руках той женщины, что первой ответила на вопрос.
Она снова сориентировалась быстрее всех: прыгнула к умирающему, быстро выдрала нож из еще теплых пальцев, начала торопливо пилить узлы на руках подруг.
Я заговорил тоже медленнее, иначе слова горячечным потоком хлынут из меня с такой скоростью, что сам не пойму, а это недостойно рыцаря, мы должны говорить медленно и важно:
– Возвращайтесь в свое село. Если кто умеет обращаться с лошадьми, то вон там остались кони… Кто их заберет – того и будут.
Женщина быстро вскрикнула:
– Ваша милость, кто вы?
– Ну… – проговорил я в затруднении, – моя природная скромность не позволяет мне называть себя…
– Ваша милость, но как же…
– А вот так, – ответил я, – скромный я ужасть. И застенчивый. Вы ж благодарить будете, а не ругать? А это супротив нашего устава скромников.
– Будь благословенны ваши родители, – сказала женщина с чувством, – что воспитали такого благородного рыцаря!.. Эй, Тиль, не спеши за конями!.. Я тебя освободила первой, но это не дает тебе права…
Я усмехнулся. Эта женщина сразу взяла бразды правления в свои руки. Есть такие, что просто рождаются вожаками.
Глава 10
Они разбирали коней, пошли споры, у кого больше разорили двор, та самая женщина активно вмешивалась и, как властный судья, выносила решения, будучи прокурором, судьей и адвокатом в одном лице, микрофеодал. Я взобрался на Зайчика, и тут все испуганно вскрикнули.
Пыльное облачко приближается уже с другой стороны. Женщины с надеждой смотрели на меня, я нахмурился и наложил стрелу на тетиву лука.
Раздался тяжелый грохот, словно скачет подкованный слон, из пыли выметнулся измученный всадник на огромном коне.
Сэр Растер загрохотал, увидев меня:
– Вам не удалось удрать от меня, сэр!.. А что это за женщины… Господи, неужели удалось отыскать дорогу к амазонкам, теперь таскаете оттуда… ну что за жизнь, я только проговорился, а вы уже все нашли…
– Постыдитесь, сэр Растер, – прервал я. – Разве эти измученные покорные женщины похожи на амазонок, которые так тревожат ваши маскулинистые сны? Особенно если пожрете жареного мяса со специями?
Он повернулся к пленницам, девушки под его взглядом старательно прикрывали оголенные груди остатками платьев. Он вздохнул так печально, что на полмили вокруг полегла трава:
– Да, эти покорные, как коровы… В них нет огня…
Я махнул женщинам.
– Идите обратно. Пожалуйтесь своим господам, такие бесчинства должны строго пресекаться.
Наши кони идут ноздря в ноздрю, только конь сэра Растера поглядывает на Зайчика с таким же неудовольствием, как и его хозяин на меня. Зайчик на локоть выше, крупнее, но идет легко, словно конь Растера из чугуна, а мой – из легчайших ферросплавов.
В сэре Растере борются оскорбленная гордость, что я побрезговал ободрать его, как липку, и тайная радость, что не ободрал, из-за такой двойственности никак не решит: считать меня своим лютым врагом или же благодетелем.
Медленно выдвинулось из-за леса высокое строение, размером с башню замка, только вдвое выше и крупнее, однако не башня: те либо круглые, либо квадратные, а это как кристалл с острыми гранями.
У меня почему-то похолодели ноги, я смотрел на крепость и чувствовал, как непонятное чувство страха начинает заползать под кожу, будто смотрю в бездну. Сэр Растер коротко мазнул по ней равнодушным взглядом, так человек, незнакомый с огнестрельным оружием, может без страха заглядывать в дуло не только заряженного пистолета, но и пушки, а у меня холод разлился по внутренностям. Этот замок, если его можно назвать замком, строили явно не люди. Я не знаю, что могут построить люди, их изобретательности нет предела… но это лишь красивая фраза, мы ограничены тем, что мы – люди, у нас людская психика, у нее есть границы… а вот это строили совсем не люди.
Сэр Растер наконец обратил внимание на мое бледное лицо, быстро огляделся по сторонам.
– Что случилось?.. Вы что-то увидели?
Я кивнул на замок. Он снова оглянулся, некоторое время всматривался, будто старался рассмотреть блеск металла на смотровой башне или в бойницах.
– Ничего не вижу, – ответил он напряженно. – Там что-то есть?
– Не знаю, – ответил я. – А что это… за сооружение?
Он сдвинул плечами.
– Никто не знает. В старых рукописях, что на самом деле лишь копии с копий древних подлинников, а то и не копии, а краткое изложение, сказано насчет серых людей, что пришли из ниоткуда и заселили этот край… Эти серые люди были и не людьми вовсе, так и сказано, но что это значит, никто не знает, потому что все-таки люди… Других источников не осталось, а все переписчики лишь толковали этот текст. Известно еще, что были войны, о которых известно только, что они были… и были жестокими, так как все либо превращалось в лаву, либо замерзал даже воздух. Потому даже о том, что там войны, узнавали от соседей…
– Интересно взглянуть бы на те записи, – сказал я задумчиво.
Он фыркнул:
– Вот уж больше делать вам нечего! Дела давно забытые, а людям нужно заниматься своими. Известно только, что строили не люди, хотя и люди, а нападали тоже не люди. Только другие не люди.
– Нелюди? – спросил я.
– Нет, – поправил он. – Не люди.
Солнце стремительно падает за холмы, от их верблюжьих горбов протянулись длинные угольно-черные тени. Но сами вершины холмов страшно горят золотым огнем, от них летят искры, воспламеняют облака и даже парящих в небе орлов: птицы стали золотистого цвета, только кончики острых крыльев хранят черноту.
Сэр Растер поглядывал по сторонам в поисках приличной деревеньки, а я сказал гордо и надменно, надеясь от него избавиться:
– Час добрый, сэр Растер!.. Вон там виднеются домишки… Нет, вполне приличные дома. Пастух гонит стадо в село, гуси идут от пруда… Вам там будет удобно.
Он сказал с подозрением:
– Где, у пруда?
– Что вы, сэр Растер! Я имею в виду – в этом приличном селе.
Он спросил с еще большим подозрением:
– А вам неудобно?
Я осенил себя крестным знамением, что вызвало у него скептическую ухмылку.
– Нет.
– Почему?
– Я рыцарь, – напомнил я.
Он спросил угрожающе:
– А кем вы обозвали меня?
Я сказал поспешно:
– Сэр Растер, я говорю только о себе!
– Ах, только о себе? И после этого называете себя рыцарем? Да еще светлым?.. Говно вы, сэр Светлый, даже если оно светлое!
Я начинал чувствовать раздражение, проговорил мягко:
– Сэр Растер, рассчитываете отыграть свое поражение?
Он подумал, но не нашел сразу, что соврать, буркнул:
– А почему нет? В этот раз врасплох не застанете.
– Хорошо, – согласился я. – Берите копье, меч или что хотите. Так и быть, оставлю вас трупиком на расклевание. Божьим птичкам тоже надо чем-то кормиться. Орлы-стервятники – тоже божьи птичечки… Правда, на этот раз лошадку вашу уведу с собой. Надеюсь, за пару серебряных монет кому-нибудь да сбуду.
Он побагровел, ухватился за рукоять меча.
– Сэр Светлый, вы оскорбляете моего коня!.. Он обошелся мне в три золотых, когда еще был жеребенком. А сейчас обучен всем рыцарским приемам, такому коню вообще цены нет!
Я подумал, кивнул.
– Спасибо за подсказку. Продам за четыре золотых. Понимаю, что можно и дороже, раз уж ваш конь обучен в отличие от вас всем рыцарским приемам, но не люблю базарного гама.
Он с лязгом опустил забрало, проревел, как из склепа:
– Предлагаю честный бой пешими!
– Принимаю, – ответил я.
Я соскочил первым, сказал Псу:
– Ты только зритель. Постарайся не комментировать, не кричать «бис», не бросаться бутылками. И Зайчику это скажи… Сэр Растер, я готов!
Сэр Растер слез с коня с нарочитой грузностью, хотя я уже успел заметить, что двигается он с непривычной для такого огромного тела проворностью. Для поединка я взял простой меч, Ариантов пусть пока спит в мешке, а вот щит Арианта и доспехи вряд ли смогут нанести смертельную рану противнику.
Мы сошлись в быстром и настолько стремительном бою, что я сперва ошалел: оказывается, сэр Растер всю дорогу присматривался ко мне, просчитывал мои сильные и слабые стороны и теперь стремился навязать жестокий бой на короткой дистанции.
Рассчитывая на доспехи Арианта и его щит, я сдуру согласился на ближний бой и едва не оглох от яростного звона в ушах: меч сэра Растера ежесекундно высекал искры о щит, о мои плечи, бил в голову. Я страшился парировать его яростные удары мечом, ибо он того и добивался, чтобы перебить мою тростинку своей железной оглоблей.
Если бы не мои доспехи, честно, он бы уже свалил меня, окровавленного и оглушенного, но и так я шатался и отступал, торопливо подставляя под удары меча щит. Рука занемела, в голове звон, а сэр Растер яростно наступал, бил мечом, щитом, лягался, а когда мы сошлись вплотную, провел мощный удар плечом, и я, словно отброшенный грузовиком, позорно брякнулся на спину.
К счастью, сэр Растер рассчитывал сломить бешеным натиском уже в первые мгновения, а сейчас запыхался, дышит с хрипами, и я успел подняться за миг до того, как он обрушил страшный разящий удар.
Я принял на щит косо, меч скользнул и со скрипом вонзился в землю. Первый промах сэра Растера, но у меня не хватило сил им воспользоваться, а Растер тут же снова ринулся в атаку.
На этот раз я выдерживал легче, удары слабее и замедленнее, я же восстанавливаюсь быстро, наконец я прокричал:
– Сэр Растер, предлагаю сдаться!
– Это вам пора просить пощады, – прорычал он.
В голосе рыцаря слышались хрипы, он задыхался, но упрямо наступал, ибо у меня на длинной дистанции преимущество по дефолту, а так все равно отступаю, иначе он навяжет мне очень опасный для длиннорукого ближний бой.
Я разжигал в себе злость, наконец горячая кровь вздула вены так, что едва не проступает сквозь кожу, тело налилось новой силой, движения стали быстрее и увереннее. Выплеск адреналина едва не разорвал, как хомяка капля никотина, я перестал отступать, мы стояли друг перед другом и обменивались частыми жестокими ударами.
Сэр Растер начал пошатываться, от его щита откалывались куски дерева, металлические пластины топорщатся, а рука уже вздрагивает от моих ударов.
– Ну, – проговорил я, – сдаетесь?
Он прохрипел:
– Я могу принять вашу сдачу…
Он бросился на заплетающихся ногах в атаку, я с легкостью отступил и подставил ему ногу. Он грохнулся так, что вздрогнула земля. Я тут же оказался рядом, приставил острие меча к его забралу.
– Сдавайтесь, сэр Растер!
– Ни за что, – прохрипел он.
– Одно движение моего меча…
– Ваш меч не пролезет в щель моего забрала, – сообщил он.
Я посмотрел, да, рыцарские мечи никогда не точат до остроты бритвы, это глупо, все равно затупится и выщербится после первых же ударов. Лезвие моего меча сродни даже не топору, а колуну, которым не рубят, а раскалывают поленья.
– У меня есть и кинжал, – сообщил я.
Взгляд его пробежал по моему поясу.
– Не вижу.
– Он у меня в мешке.
– Глупо, – сказал он с презрением. – Мизерикордия должна быть всегда на поясе.
– Это мой промах, – признал я.
Он хмуро посмотрел на мою протянутую руку. Я уже ожидал, что скажет что-то глупо-отважно-рыцарское, но он крепко ухватился за мои пальцы. Я испугался, что дернет на себя и свалит, а бороться с таким носорогом будет потяжелее, чем драться на мечах, однако он дал себя поднять. У меня трещал хребет и все мускулы, словно я поднимал Гималаи, но сэр Растер оказался на ногах, усталый и задыхающийся.
– Что вы с моим щитом сделали, – сказал он сварливо. – И меч выщерблен так, что… я даже не знаю! Наверное, придется перековывать.
– Зачем? – удивился я. – И щит, и меч теперь мои? Чего вам заботиться о моем благополучии?
Он насупился, буркнул:
– То вы отказываетесь взять даже коня и доспехи, то позарились на мой разбитый щит и здорово испорченный меч…
– Что делать, – ответил я легко, – думаю, без них ваш пыл несколько поугаснет.
Он фыркнул.
– Да я голыми руками разорву вас пополам, как лягушку!
– Попробуйте, – сказал я уже зло, – честно говоря, мне это уже надоело. Попробуйте, сэр Растер! На этот раз я отрублю вам, как проигравшему, обе руки.
Он посопел, рассматривая меня исподлобья. Я видел по его лицу, как соблазн вступить в схватку и разом вернуть все борется с опасением, что я и в рукопашной могу каким-то чудом победить его, признанного силача, героя, победителя множества поединков.
– Вы просто варвар, – сказал он с отвращением. – Где ваше рыцарство?
– Да, – согласился я. – Варвар. Ну и что?
Он посмотрел с недоверием.
– Что, в самом деле?
– В самом, – подтвердил я.
– И где же научились рыцарскому обращению с оружием?
– Мы, варвары, сообразительный народ, – сообщил я. – Но мы не забываем славного прошлого своего народа. И всегда можем отбросить наносную западную культуру, чтобы вернуться к славным традициям сдирания заживо кожи, насаживания противника на кол и прочих проявлений нашей древней самобытной культуры.
Его передернуло, но он не побледнел и не выказал страха, только всмотрелся в меня внимательнее.
– Варвар… гм… Тогда понятно… Как я сразу не соотнес эту стать, этот размах плеч, даже этого коня и пса… У нас такие не водятся.
– У нас целые табуны бегают по степи, – сообщил я. – А такие собачки в каждом доме.
Он покачал головой. Лицо стало серым, я сперва подумал, что он наконец-то испугался, но увидел, как в темно-лиловом небе зажигаются звезды. Из-за холмов поднялся узкий ковшик луны, здесь его называют месяцем.
Примчался Пес, в пасти слабо трепыхается огромный гусь. Сэр Растер покосился на него с недоумением, а Пес положил гуся у моих ног и посмотрел с ожиданием.
– Ладно, – сказал я со вздохом, – можешь принести еще одного… но не больше. А то знаю тебя.
Пес унесся, сэр Растер проводил его задумчивым взглядом.
– Он что… и летать умеет?
– Он все умеет, – буркнул я.
Сэр Растер, больше не вступая в разговоры, собрал сушняк, высек огонь, и вскоре костер заполыхал, отодвигая тьму. Я насадил уже выпотрошенного гуся на вертел, сэр Растер с вниманием смотрел, как я устраиваю концы на рогульках.
Пес примчался довольный, в пасти бьет хвостом огромная рыбина. Я сказал раздраженно:
– Сегодня же не среда!.. Пора тебе календарь с собой носить!
Пес сконфуженно положил рыбину перед сэром Растером, знает, как не люблю чистить рыбу, виновато поскреб хвостом землю. Растер смотрел то на меня, то на Пса, наконец осторожно взял рыбину, добил ее ударом палки по голове.
– А что, – спросил он осторожно, – он рыбу должен ловить только в среду?
– Да.
– Почему?
– Постный день, – объяснил я.
– А-а-а-а, – протянул он озадаченно.
– Язычники не знают христианских обычаев, – заметил я со скрытой ехидцей.
Он уловил, пробурчал:
– Господь делает исключение для странствующих и путешествующих.