Три дня из жизни Филиппа Араба, императора Рима. День второй. Опять настоящее
Планировал написать о римском императоре Марке Юлии Филиппе в жанре небольшой новеллы, однако «новелла» разрослась сначала до трёх, а затем и до четырёх связанных меж собой, но при этом самостоятельных романов. Тому, что в итоге получилось, на мой взгляд, очень соответствуют стихи жившего в первой половине VIII века японца Ямабэ Акахито (в разных переводах), придворного поэта императора страны восходящего солнца Сёму. Творец писал в том числе в стихотворной форме «танка» («короткая песня»).
А поскольку имеющегося на русском материала от Ямабэ Акахито на «всё-про всё» не хватило (не осилил сию ношу, не потянул!), то поначалу я присмотрел ещё одного японца, который и сам творил, и поэзию других собирал: Отомо Якамоти (тут переводчик единственный – А.Глускина). Типа: сам жил, и другим жить давал.
Если первые две книги (части) вытянули на своём горбу двое японских стихотворца, то для третьей их сил уже не хватило. Потому и пришлось привлечь третьего, но не лишнего. Отомо Табито.
Скажете, эклектика: лебедь, рак да щука? Типа совпадение? Не думаю! Во-первых, это красиво. Дальше можно было бы и не продолжать, однако продолжу. Во-вторых, Бог ведь любит троицу. А в-третьих, Отомо Табито не абы кто, а отец Отомо Якамоти – куда иголка, туда нитка, нельзя их разлучать.
Втроём ребята и потянули, и новую ношу осилили.
…Соблюдая правила хорошего тона, также хотелось бы передать приветы и высказать признательность всем друзьям, а также непричастным за неоценимую помощь, оказанную в подготовке рукописи данной книги: Геродоту, Гераклиту, Гомеру, Павсанию, Апулею, Еврипиду, Овидию, Плутарху, Цицерону, Ливию Андронику, Ювеналу, Флавию Вописку Сиракузянину… Впрочем, стоп! Всех перечислять здесь не буду, отошлю к ранее опубликованным частям книги о другом римском императоре – о Галерии. Там все великие мира сего за личные консультации (во сне и наяву) отблагодарены.
Утро. Супруга
«Меня ты любила:
На память об этом
Цветы нежных фудзи, что льются волною,
Ты тогда посадила у нашего дома,
А теперь – полюбуйся их полным расцветом!..»
Ямабэ Акахито
Римский император Филипп, этнический араб, спал, не шелохнувшись, словно неподвижная мёртвая туша. Ещё суток не прошло c момента его въезда в легендарные Коллинские ворота Рима. А до этого он проделал длинный и тернистый путь с восточного фронта после того, как война с персами закончилась и с шахиншахом Шапуром I удалось заключить взаимовыгодный мирный договор.
Весь остаток ночи, пока августейшая особа почивала, его помощники, советники, секретари и наушники читали, анализировали и классифицировали доносы прежних сенаторов друг на друга. Как ни настаивал вчера в курии Юлия император, чтобы число жалоб и рапортов ни в коем разу не превысило четырёх миллионов единиц, римская элита то ли постаралась на славу, то ли вообще перестаралась и выдала на-гора… впрочем, на пятом миллионе канцелярские сотрудники (иногда их ещё называли «крысами»), обрабатывающие почту, сбились со счёта, поэтому в официальной информационной справке, подготовленной к моменту пробуждения Филиппа, было зафиксировано так: «Их тьмы, и тьмы, и тьмы» (жаловались не только друг на друга, но и на своих и чужих родственников, на соседей, да и вообще на кого попало).
*****
Чуть свет – и император уже был на ногах.
Да и солнечного диска с его шпилями-лучами ещё не родилось – так себе, тёмно-серые утренние сумерки.
Первой мыслью было, что неплохо бы взглянуть в окно на выплывающие из этой сумеречной мути контуры города. А второй – та, что ещё вчера перед сном оказалась отвергнутой не как традиция, а как эпигонство: «А почему бы мне не сделать сенатором моего любимого арабского жеребца?»
Но обе мысли для додумывания и возможного перевода их в действие император отложил до следующей недели, ибо когда ещё представится время сразу после пробуждения побыть оному, без супруги, и просто романтически помечтать (а зря: никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня).
Горячий южный мужчина, нагим и босым расхаживая по опочивальне, к окну не подошёл, но разошёлся и в мыслях, и в чувствах:
«Хочу увидеть белый цвет садов! Дорожку, посыпанную белоснежной мраморной крошкой! По этой тропке иду я с прекрасной… с кем вот только? Ох, нет, нет, нет! Только не с благоверной! Господь упаси от такого кошмара! Она хоть и аристократка, и дегенератка, и умна, и красива, и прямиком к кромке власти меня за ручку подвела, оставалось лишь ухватиться и сжать её в кистях, но… не для романтики! Жена – для царствования. Тогда с кем я иду по белому цветущему саду, где на меня сыплются сверху лепестки цветущей вишни? Ответ напрашивается сам собой – с юной весталкой! Ах, до чего она миловидна, длиннонога и непорочна!»
Любовь вспыхнула пламенная, иссушающая беднягино сердце.
Тут раздался барабанный стук в дверь, и Филиппу доложили:
– О, император! Есть две новости: хорошая и плохая. С какой начать?
– С любой!
– Вся корреспонденция за ночь обработана.
– Речь о доносах?
– Да!
– Самое интересное выпишите мне на отдельных листах пергамента, как-нибудь перед сном вслух мне зачитаете… А вторая?
– В Рим только что верхом въехала ваша супруга!
– Неужели верхом?
– Эээ… не могу знать, сам не видел! Может быть, въехала и в паланкине, а потом в седло пересела.
– Какая из этих новостей хорошая, а какая плохая? – на всякий случай уточнил август, сдвинув брови тупым углом. Но нахмурился он не потому, что разгневался, а потому, что с ходу не смог оценить вести и самостоятельно поставить перед каждой из них знак «плюс» или «минус».
– На ваш выбор! – замялся докладчик, который, как только дошло до дела, без посторонней помощи тоже не справился (а может, как раз изловчился этого не делать).
– Насколько близко или далеко в данный момент моя супруга?
– Сказать сложно. К дворцу она приближается галопом. По минутам! Женщина без охраны! Весь свой обоз она бросила по дороге, даже не добравшись до Рима. Куда-то очень торопится. Стоящие у ворот на стремени гонцы успели её опередить, чтобы вас загодя предупредить, как вы и велели.
– Я это велел? – император словно не понял первоначального смысла то ли хорошей, то ли плохой новости.
– Да, вы приказывали сообщить вам о её появлении сразу, чтобы успеть в шкаф спрятаться… эээ… подготовиться к торжественной встрече.
Горячий южный мужчина внезапно, словно до него только что дошёл весь ужас и масштаб надвигающегося бедствия, чуть не подпрыгнул и быстро, без помощи кого бы то ни было, облачился в багрянец тоги и пурпур плаща.
…Приготовился, уселся за стол, заваленный документами, и пригорюнился.
*****
Жена государя оказалась не менее стремительной, чем его гонцы. Когда она фурией, римской Богиней мести, ворвалась в опочивальню дворца, Филипп сделал вид, что склонился над документами и с ними работает, как это делали в тревожные или судьбоносные часы все прежние императоры:
– Секретари и помощники, ко мне! Все сюда! – прогромогласил август, словно упреждая разнос со стороны супруги и сбивая таким образом с неё спесь и негодование (пока ещё ему не было понятно, по какому поводу). – Заберите эту груду Эдиктов, которые я подписал! Отнесите моему соправителю! Пусть сын, как проснётся, тоже поставит везде свою закорюку!
Не помогло. Когда ворох папирусов и пергаментов, сгрузив в специальный ящик, похожий на паланкин, из опочивальни унесли, матрона гневно набросилась на мужа:
– Не успела я оказаться в столице мира – и что отовсюду слышу?
– Неужели… стоны? Отовсюду ты слышишь стоны?
– Я дам тебе сейчас «стоны»!
– Да что случилось-то, дорогая? Ты вся взбудоражена! Вижу, что что-то тебя так взволновало, что теперь беспокоит, тревожит, гложет и гнетёт! Не держи это в себе! Не рви своё доброе сердце! Оно может разбиться, ибо так хрупко! Поделись! Откройся! Тебе же самой сразу полегчает! Что произошло?
– И он ещё спрашивает, что случилось! Наглец!
– Да что такое, родная моя? Не томи, а то у меня самого сердце рванёт! Оно ведь бьётся в унисон с твоим! Давай с утра пораньше обойдёмся без наездов!
– А то, что ты вчера короновался в сенате и цезарем, и августом! А про меня и не вспомнил! Почему я до сих пор простая Нобилиссима Фемина?
«С чего ты взяла, что ты Nobilissima Femina? Я тебя таковой не титуловал! Ты хоть и знатная, но обычная римская матрона, а не Нобилиссима», – подумал император, но высказаться вслух не отважился, как будто язык на этих фразах проглотил (у него даже «на кре…» вчера получалось произносить лучше).
– Так почему я до сих пор не августа и не цезариня? – повысив голос до визга, заострила конфликт с супругом Отацилия.
– Ты припоздала прибытием! Да! Именно что припозднилась! Я не мог короновать тебя заочно!
– А ты, негодник, не мог меня дождаться?
– Медлить с моим официальным признанием было нельзя! Ковать железо всегда надо, когда и пока оно горячо, а легитимироваться – когда и пока власть в руках и она ещё тепленькая! Сама не раз говорила мне про «железо», про «ковать», про «горячо», про «власть» и про «тёпленькое»! Всю плешь мне этими словами и фразами, будто лишаем, проела! Век не забуду… жену родную! Твои советы для меня – закон… ну, если не всегда, то иногда! Строгость римского закона издревле смягчается необязательностью и избирательностью его применения…
– Я тебе сейчас не только плешь выгрызу, но и волком – бюрократизм! А ещё всю посуду тут расколочу! – взвизгнула Отацилия. – Как ты мог так поступить? Ты же благородный мужчина! Вернее, не просто мужчина, но и муж! И наоборот: не просто муж, но и мужчина! Где посуда? Почему нигде ничего нет? Ах, вон вижу тарелку и кубок! Ты ел и пил на ночь, что ли? Почему они металлические, а не стеклянные и не керамические?!! Где стекло и керамика?!! Где глиняные амфоры?!!
– Тут тебе не общественная столовая! Не забегаловка, а моя временная резиденция! Я тут спал и сейчас тут работаю!
– Не увиливай в сторону! Не заговаривай мне зубы! Почему я сей момент не императрица?!!
– Зато я нашего сына провозгласил не только наследником, но и цезарем-соправителем! Тебе этого мало?
– Ах! Ах! Ах! – от ещё большего гнева чуть не задохнулась та, которая как само собой разумеющееся возомнила себя «Нобилиссимой Феминой». – Ты, верно, забыл, благодаря кому четырнадцать лет назад в верха продвинулся?
– Помню, что ровно столько лет минуло, как ты согласилась выйти за меня замуж! Я тебе тогда ещё букет цветов преподнёс…
– С шипами были твои розы! Я укололась тогда! Если бы не мой отец…
– Да причём тут твой батя?!
– Мой отец был римским нобилем! Он был сенатором Рима! Моя мать – патрицианка из династии Марциев! Мой предок Анк Марций по линии родительницы – один из великолепной шестёрки легендарных римских царей! Род Марциев за минувшее тысячелетие прославился десятками консулов, многочисленными проконсулами, военными и народными трибунами, не говоря уж о преторах, эдилах и разных прочих шведах! – вопила Отацилия, выставляя вперёд, будто тугие обнажённые и соблазнительные груди, свою родословную и брызжа в воздух словами и слюной, словно кипящей смолой со стен крепости на штурмующих. – А кем был ты? Кем значился ты четырнадцать лет назад, я тебя спрашиваю? Разбойником! Наследником главаря арабской шайки-лейки! Твой родитель лишь по случаю, скрыв своё реальное происхождение, получил статус римского эквита-всадника!..
Милые бранятся – только тешатся
«Мой дом опустевший, где нету любимой!
Как ныне мне тяжко —
Куда тяжелее,
Чем в пути,
Где трава мне была изголовьем!..»
Отомо Табито
– Стоп! Не трогай моего предка своими руками, даже если ты успела их после своей скачки помыть! – взвился уже Филипп, скрежетнув зубами. – Только я могу наговаривать на своего родного отца и больше никто! Мой папа был вождём… царём аравийского рода-племени в области Трахонитида, песчаной и гористой с двумя кряжами местности между Дамаском и нижней Сирией!
– Какой ещё царь?! Царёк-королёк! Это и есть мелкий вождишка дикой шайки-лейки!.. И лишь наш брак открыл тебе вход в римскую элиту и дал мощный первичный старт! Мой батюшка увидел в тебе скрытый, но огромный потенциал и прозрел в тебе великое будущее! Сколько времени мой родитель подчищал твою родословную и твоё подленькое и мелочное прошлое, а?! Сколько, я тебя спрашиваю?! Молчишь?!! Помнишь или забыл?!!
Мысли императора зашатались, от чего зашатались, обратившись в бубнёж, и его слова:
– Бу-бу-бу…
Но миг короткого отчаяния у римского августа быстро миновал.
– Я отблагодарил твоего папашу… эээ… вместо папаши я отблагодарил твоего брата Северина, назначив его недавно проконсулом Мёзии и Македонии! Это ли не щедрая награда? Проконсул – это нынче тоже своего рода абсолютный царёк… эээ… ненаследственный монарх на определённой территории! Будешь напоминать мне о прошлом, не посмотрю, что ты моя жена, отправлю на кре… на плаху! – взревел Филипп Араб. – Я тебе не марионетка! Я нынче самостоятельный правитель! Я император и не дам дёргать себя за ниточки!!! А ты-то кто? Ну, кто ты такая?! Ты… ты… ты даже не Нобилиссима Фемина!
– Как это не Nobilissima? Как?!!– чуть было не села на пятую точку Отацилия, однако присела на корточки. И всего-то на несколько мгновений, ибо потом быстро взяла себя в руки и приняла вертикальное положение, гордо выпрямив спину и вскинув голову.
– Будешь повышать голос и градус конфликта, я обернусь Везувием, а ты станешь последним днём Помпеи! Отправлю к домашнему очагу… следить за пенатами в ожидании внуков!
– Ах! – снова чуть не задохнулась супруга, но так этого и не сделала, её лёгкие непринуждённо продолжили свой каждосекундный и ежедневный труд. – Ты забыл, чему нас некогда учили мудрые римские учителя, нанятые моим отцом?
– Чему?
– Юридическим построениям, моделям и теориям Модестина Геренния! И по его учебникам! Он на все века дал разъяснения, что такое есть брак и супружество! А это равноправный союз мужа и жены! Это объединение двух жизней в одно целое! В один мощный поток, несущийся по льдам и буеракам жизни к своему… эээ… нет, про склон и конец нам с тобой ещё рано заикаться и задумываться! Брак – это общность человеческого и Божественного! Вот на чём стоит наше товарищество… эээ… супружество! Нет уз святее супружества! Да и товарищество тут тоже будет в кассу!
– Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет! В римской практике всё по-иному! Римские истоки – это cum manu! Это доминирование мужа над женой. Супруга – под властью своего мужа-домовладыки! Ты, пока не поздно, должна признать себя, не побоюсь этого слова, агнаткой! Нахлебницей!
– Во-первых, агнатка – это не нахлебница, а во-вторых, всё течёт и всё изменяется! Мы заключали брак на небесах, то есть без соблюдения формальностей «cum manu»! Ты забыл, что если в течение года достойная матрона проводит три ночи вне дома супруга, то она уже не агнатка! У нас с тобой каждый год такая процедура повторяется! Ты то на службе, то на войне, то у… да-да, у своих юных и беспутных конкубин! В народе бают, что ты уже и не весталок стал замахиваться! То вот теперь царствуешь! Сам месяцами дома не бываешь! Да и жилища свои мы постоянно меняем: то нынче тут, то завтра там! По морям, по волнам! Это уже точно не «cum manu», а самое настоящее «sine manu» – полное равноправие мужа и жены в браке! Свобода, равенство и братство… ну, плюс, безусловно, сестринство!
– Да ты всё извращаешь, благоверная! Во-первых, ни одной весталки ни у меня, ни подо мной никогда не было! Во-вторых, равенство в браке по фэншуй… эээ… по «sine manu» означает на самом деле только то, что ты – хозяйка дома, домашнего очага и мать моих детей: сына и лапочки-дочки! Вот этим и занимайся… разве что без сына, ибо он стал моим соправителем! Теперь он может тобой повелевать, ибо у него статус выше! А остальные вопросы, не касающиеся дома и хозяйства, – все до единого в моём ведении! Вот оно какое равенство мужчины и женщины у нас, у римлян! Не стоит фальсифицировать римские духовные скрепы, ценности и традиции!
Милые бранятся – только тешатся.
– Ах! А ведь и точно! А ведь и правда! – воскликнула озарённая некой внезапной мыслью-молнией Отацилия и чуть было снова не задохнулась, но так и не довела своё начинание-изобретение до логического завершения. – Я ведь только сейчас подумала, что Модестин Геренний где-то в Риме! Он живёт тут постоянно! Если он и не совсем коренной, то у него тут уже, как пить дать, постоянная прописка! Надо срочно его найти! Он подтвердит все слова наших учителей и тренеров, которые сами обучались по страницам десятков его честных и чистых книг, оставленных им в дар любимой стране. Он-то нам всё разъяснит и… поставит жирную и окончательную точку в наших дискуссиях! Больше никогда не будем с тобой ни ругаться, ни браниться, ни тешиться! Станем только целоваться, обниматься, миловаться и… эээ… всё остальное тоже будем! Он даст нам окончательный пергамент со своей персональной печатью и с советами на все случаи жизни!
Филипп попытался, как умел, объяснить супруге патовую ситуацию: говорил долго и путанно (она тем временем всё шире и шире выпучивала глаза), завершив своё оправдание словами:
– Модестин Геренний исчез, как привидение! Испарился в воздухе, как вода! Весь Рим обыскали и перерыли, но со вчерашнего вечера никто не может его найти. Мистика какая-то…
– Ааа!!! Как это исчез? Как это «будто вовсе не бывало»?
– Я такого не говорил…
– Зато я сказала… Куда ты подевал этого достойного мужа? Я сейчас потеряю сознание и упаду в обморок. Или вообще коньки отброшу. Придётся тебе отвечать перед беспощадной историей!
…Не потеряла, не упала и не отбросила.
*****
Императору наскучил напряг, ему захотелось домашнего тепла и уюта:
– Дорогая, мы так давно не виделись, что… сделай же мне, наконец, приятное!
– Ну, не сейчас же! Вот ты какой нетерпеливый! Только-только утро наступило. Солнышко недавно выглянуло. Да и я жуть как устала с дороги. Давай дождёмся ночи. Я за день отдохнуть успею, выспаться, сил набраться. Да и темноте – оно всегда романтичнее и сподручнее, нежели при свете зари…
– Да я не об этом!
– Как это? Почему не об этом? – будто обиделась Отацилия, поджав губы.
– Я о другом! Вот на, возьми! Да не бойся, бери! Выпей этого благородного напитка. Он свежий. Мне его поздно ночью доставили, когда я спать уже собрался лечь. Этой ночью, которая только что завершилась, а не вчерашней… Напиток, ей-ей, не успел прокиснуть. Не просто свежий, а наисвежайший!
– Что это?.. Да не суй мне керамику под самый нос, я же не носом пью!.. – отводя руками склянку, принюхалась Отацилия: душок этот был ей знаком до боли в пазухах и в лёгких.
– Срочно выпей! Живо! Не выпендривайся! Напиток вкусно пахнет! Чуешь чудный аромат?
– Что-то жидкое… прозрачное… бесцветное… Запах какой-то… хвойный… скипидарный.
– Это терпентинное масло! – оборвал догадки Отацилии Филипп: уж лучше признаться самому, чем потом подыскивать алиби.
– Значит, я правильно определила! Скипидар!
– Пей, я сказал! А не то своими руками в глотку тебе волью!
– Какой же ты невнимательный, муженёк! – не на шутку обиделась супруга. – Неужели ты до сих пор не заметил, что я регулярно потребляю это масло внутрь!
– Тогда и эту порцию смело выпей! Потреби! Не кобенься! Бутылью больше, бутылью меньше – от тебя точно не убудет, но, может, сегодня к полуночи наконец-то и эффект проявится. Хочу, чтобы он ближайшей ночью проявился! Значит, что?
– Что?
– С самого утра поднажать надо! – резюмировал Филипп.
– А своих конкубин ты уже всех напоил?
– Прекрасная идея! Какая ты умница, моя женщина! В благодарность за этот совет и свет, озаривший мой мозг, сделаю тебя августой! После боёв в амфитеатре Флавиев! Ну, пусть не сразу, а следующем году! А бои – они уже совсем вот-вот, ибо назначены на сегодня. Время не ждёт! Отменить их невозможно, ибо у меня не семь пятниц на неделе! Успокойся и не бойся, ибо когда-нибудь ты обязательно станешь императрицей! Я не постесняюсь по новой созвать сенат! Сенаторы ещё не знают, но, как только войдут в курс дела, в один миг захотят видеть тебя августой-цезариней!
– Раз ты так долго меня убеждаешь, мне неловко отказываться! Так и быть, я даю своё добро на то, чтобы стать царицей! Я также согласна, что промедление смерти подобно! Торопись: сначала – на зрительные трибуны Большого цирка, потом – на мою коронацию… в следующем году!
– Пока ристалищное время терпит, без меня бои гладиаторов не начнут…
Рим за окнами дворца постепенно просыпался и начинал гудеть многоголосьем мегаполиса. Прищурившись, император взглянул в окно на пооранжевевшую на горизонте полоску света. Это из-за края земли ярким расплавленным металлом брызнуло солнце и несколькими набежавшими световыми волнами омыло смуглую кожу его лица.
Рассвет обещали – рассвет приключился.
И небо заголубело лазурью.
Муж и жена – одна сатана
«И даже в лжи
Всегда есть доля правды!
И, верно, ты, любимая моя,
На самом деле не любя меня,
Быть может всё-таки немного любишь?..»
Отомо Якамоти
– В конце концов, не забыл ли ты, любезный супруг, что мы с тобой – масоны? – напомнила жена мужу.
– Масоны? Какие ещё масоны? Когда мы с тобой и это успели?
– Ну, галилеяне! Христиане! Какая разница! Всё одно – масоны! Да и покреститься нам с тобой пора! Давай наконец покрестимся? Ты готов? Не бойся!
– Стрёмно как-то! – не нашёлся, что ещё сказать, Филипп.
– Это только первый раз курицу страшно своими руками зарезать!
– Вот те кре… – поднял правую руку ко лбу император и заметался, суетливо меняя фигуристость пальцев то в дву-, то в трёхперстии.
– Не так! – всплеснула руками Отацилия.
– Что не так? Как же?
– Ты меня не понял! Я не о том! Я совсем о другом!
– О чём?
– О том, что давай пройдём настоящий обряд крещения! Всю процедуру от начала до конца, как положено! От А до Я… эээ… от альфы до омеги… эээ… от А до Z. Да, до зет! Со священником! С батюшкой! С епископом! А ещё лучше – с самим папой Римским! Кто у нас тут нынче такой папа? Фабиан? Кажется, он. Да, точно! Фабиан! Он нас покрестит, водой окропит, никуда не денется, коли не захочет судьбы своих предшественников-мучеников! Мы и сами в воду можем окунуться…
– Нет!
– Как нет? Что значит нет? Ещё совсем недавно не возражал и на мои предложения кивал…
– Раньше не возражал, а нынче успел хорошо подумать! Я ещё молодой! Религиозные взгляды могут скорректироваться, трансформироваться, а то и вовсе измениться! Они же преображаются в ходе естественной эволюции, не правда ли? А вдруг мне на моей жизни ещё другая конфессия приглянется? Не могу же я менять веру каждый Божий месяц или год – следует хотя бы раз в пятилетку! Не чаще! Рано мне ещё окончательно и бесповоротно определиться!
Нечего было ответить благородной и искренне верующей женщине.
Поэтому помолчали.
– Так и быть, покрещусь! – внезапно выдал Филипп, словно сделав неверный шаг и провалившись в бездонные болотистые глаза своей супруги (при этом не желая пасть в её глазах). – Но только не сегодня и не завтра!
– Когда же?
– Скоро!
Опять помолчали.
– Какой ещё державный вопрос мы сегодня не обсудили? – вздохнула Отацилия. А, есть один деликатный! Эх! Злые языки будут обо мне злословить, да и сейчас уже это делают: я, мол, и такая, и сякая, и разэтакая!
– Какая, я не понял?
– А то сам не знаешь! Забыл всё наше совместное прошлое, что ли?
– Хочу услышать из твоих уст! Каждый из нас помнит о разном.
– Ну, мол, что я помогла тебе трон захватить, префекта претория Аквилу Тимесифея на тот свет спровадить, а вслед за ним – и императора Гордиана III…
– А разве нет? Разве муж и жена не одна сатана? Разве ты мне в этом не помогала?
– Нет! Я не такая-сякая-разэтакая! Я страдающая! Я тонко чувствующая! Хоть и противоречивая, но добрая! Я – настоящая римская матрона!