ДНК гения

А вот чужого идеального наблюдала прямо сейчас.

С соседями – Татьяной Ивановной и Василием Петровичем – Натка была в прекрасных отношениях, и к ее сыну бездетные Сизовы относились как к родному внуку… А, так вот откуда у Сеньки это добродушно-ворчливое «глупые бабы», он повторяет за дедом Васей! Усваивает его покровительственную манеру общаться со слабым полом… Ну и пусть, в отсутствие родного отца дед Вася для Сеньки – превосходный образец правильного мужика. Он добрый, заботливый, хозяйственный, не жадный, детей любит…

Совсем как этот вот, огорчительно чужой муж.

Натка вздохнула, шагнула глубже в тень – лицо после повторной пластики нужно было прятать от злого солнца, – стрельнула неприязненным взглядом в гостью Сизовых (не красавица, вообще ничего особенного!) и снова уставилась на ее супруга.

Тот был фактурный – похожий на викинга: высокий, плечистый, с открытым лицом и твердым ясным взглядом, который почему-то совершенно не смущался, наталкиваясь на Натку, всю такую соблазнительную в просвечивающем на солнце светлом льняном сарафане и легких сандаликах с трогательными перепоночками. Лицо, которое еще не стало идеальным, Натка прятала в тени полей прелестной шляпки, и в целом выглядела обворожительно и стильно. Но на чужого мужа это не действовало. Он как будто вообще никого не замечал, кроме своего собеседника по имени Тимофей Андреевич.

– Тимофей Андреевич, хочешь грушу? Смотри, какая прекрасная груша – сочная, спелая, наверняка очень сладкая! – нараспев приговаривал чужой муж, нахваливая эту самую грушу так, что на рынке к нему уже выстроилась бы целая очередь из загипнотизированных домохозяек.

Тимофей Андреевич проявлял характер и гипнозу решительно не поддавался.

– А вот мы сейчас эту славную грушу сорвем, помоем, почистим, на маленькие кусочки порежем, – распевался чужой муж.

– Висит груша, нельзя скушать, – досадливо пробормотала Натка, имея в виду вовсе не фрукт.

Чужому мужу было лет сорок, а Тимофею Андреевичу месяцев девять-десять, и собеседник из него получался очень так себе. Похоже, он знал всего три слова: «ддя», «ннё» и еще что-то вроде «фррр», – это последнее произносилось сквозь надутые мокрые губы, с одновременным разбрызгиванием слюней и сердитым нахмуриванием почти невидимых белесых бровок.

Крайне скудный словарный запас нисколько не мешал Тимофею Андреевичу успешно коммуницировать – любящий родитель понимал его с полуслова. Тимофей Андреевич важно дакал, нокал, фыркал, а его папенька шумно радовался плодотворному общению и внимал карапузу так почтительно, словно беседовал с нобелевским лауреатом или далай-ламой. И называл потомка исключительно по имени-отчеству или Наследником.

А маменька Тимофея Андреевича (вот честно, ни кожи, ни рожи, ни большого ума!) расслабленно попивала на веранде холодный компот с горячими пирожками. И все трещала о том, как прекрасна ее сладкая жизнь, радуя этим добросердечную Татьяну Андреевну и огорчая завистливую Натку, до которой долетали интригующие обрывки сказанного: «дом в Мюнхене», «дача в Ницце», «еще одна машина», «ищем няню»…

Мысль о том, что вот этот толстый карапуз – не просто мелочь пузатая, а целый наследник неплохого такого состояния, вызывала у Натки злую зависть и мучительное чувство вины.

Почему, почему она не озаботилась тем, чтобы у Сеньки был отец, от которого ее мальчик мог бы унаследовать не только ум и приятную внешность?

Ненаследный принц Сенька тем временем носился по дворам – своему и соседскому, который тоже привык считать родным, таскал со стола пирожки и делил их с собакой, расстреливал из водяного ружья кротовьи норы и лежал на горизонтальной ветке старой яблони, свесив вниз одну босую ногу, как ленивый кот – лапу. И эта его загорелая поцарапанная конечность с грязной шершавой пяткой была для Натки мощным раздражителем, потому что чрезвычайно наглядно контрастировала с нежно-розовыми складчатыми ножками Тимофея Андреевича.

Переводя взгляд с одной пары детских ног на другую, Натка понимала, что это очень символично: можно было не сомневаться, что жизненный путь Тимофея Андреевича будет совсем не таким, как у Сеньки. Не кривым и ухабистым, без грязных луж и колючек… Он, этот Тимофей Андреевич, еще и на ноги толком не встал, а любящие родители уже позаботились о том, чтобы вымостить ему дорожку пружинящими пачками бумажек с водяными знаками…

А она, Натка, до сих пор думала только о своих удовольствиях.

Но, может, еще не поздно?

Чтобы не отвлекаться на сюсюканье и воркование чужого мужа и не раздражаться пуще прежнего, Натка отвернулась от соседей с их гостями, уперлась напряженным взглядом в суковатое полено и позвонила сестре – нужно было посоветоваться.

– Слушай, полено… тьфу, послушай, Лена! – произнесла она, с трудом дождавшись вопросительного и усталого «Алло?». – Ты у нас юрист, должна знать, что нужно, чтобы получить наследство?

– Насколько я знаю, необходимо в шестимесячный срок с момента смерти родственника подать нотариусу заявление о вступлении в наследство и предоставить необходимые документы…

– То есть надо ждать смерти?

– Чьей? – Сестра заволновалась. – Натка, ты в порядке? Что с тобой, ты вообще как себя чувствуешь?

– Паршиво, – честно призналась Натка. – Но жить буду, если ты об этом. Речь не о моей смерти.

– А о чьей же?

– О смерти Сенькиного отца.

– А он умер?!

– Нет! Не знаю. Ты чем слушаешь? Я же говорю – надо ждать.

Сестра в трубке немного помолчала. Потом побулькала – видно, запила услышанное чем-то для лучшей усвояемости. Снова спросила, теперь уже осторожно:

– А ты разве знаешь, где он?

Вообще-то это был больной вопрос, который давно уже не поднимался.

Сенькиного бестолкового отца и своего непутевого мужа Натка сама давным-давно выгнала, а он и не попытался вернуться в семью, куда-то сгинул, так что у Сеньки, когда он подрос и заинтересовался этим вопросом, даже не было возможности познакомиться с родителем.

Натка придумала пропавшему папе-мужу романтическую профессию и героическую кончину – мол, был он метеорологом на полярной станции и до смерти замерз в страшный буран, до последнего снимая показания приборов, без которых разбились бы самолеты и утонули бы корабли. Мелкий доверчивый Сенька эту версию принял, а Лена поморщилась, но разоблачать вдохновенное вранье сестрицы не стала, сказав Сеньке, что это очень, очень печальная тема и лишний раз поднимать ее не стоит, чтобы не причинять душевную боль Натке. Типа, она у них такая чувствительная, что ее все это страшно мучает. И тему отсутствующего мужа-папы деликатно замяли.

Меж тем «чувствительная» Натка, по правде говоря, если от чего и страдала, так разве что от переизбытка мужского внимания. И уверенности в том, что сына она родила от того «героического метеоролога», у нее не было.