– … без денег не дам! – бабка, как опытная подпольщица, ведёт свою борьбу, не открывая двери, – А ишшо мастер ваш, который Саныч, обещал мне, старой, сапог в жопу вставить, если я…
– Бесславные ублюдки против Старой Самогонщицы, – несколько истерично хихикаю я, и, проходя мимо трактора, невольно замедляю шаг, прикидывая, что с ним можно…
– Да к чёрту… – опомнившись вовремя, шепчу одними губами, – вот же возраст какой поганый! Давит гормон на мозг! Так давит, что до полной отключки!
Трактор уже не виден из-за поворота, и я несколько расслабился. Оглянувшись зачем-то ещё пару раз, пошёл спокойней.
Деревенская улица здесь пошире и не такая угандошенная. Обычная, можно даже сказать – каноническая, со слегка горбатой, виляющей в разные стороны дорогой, обочины которой прочерчены глубокими колеями с зеленоватой от тины водой, где выведено не одно поколение головастиков, считающих эти лужи своей Родиной.
Кое-где около домов высокие деревья, под ними грубо сколоченные скамейки или чаще – обычные брёвна, наспех ошкуренные там, где должно располагаться седалище. Всё очень неприхотливо и своеобразно, с шелухой от семечек и стеблями бурьяна разной степени чахлости, как неизменной частью местного дизайна. Культурной особенностью.
Народу ни на улицах, ни во дворах, почти нет по летнему времени, и…
– Да чёрт! – я шарахнулся от мужика, неожиданно спрыгнувшего с пошатнувшегося забора.
Хохотнув, и показав нечастые и нечистые зубы, работяга подмигнул мне, и, вытащив из-за пазухи редиску, небрежно обтёр её о рукав спецовки и с хрустом откусил.
– Не убудет от бабки, – заговорщицки сообщил он мне, снова подмигивая и скаля желтоватые зубы. Совсем ещё не старый, от силы чуть за тридцать, работяга уже основательно потрёпан тяжёлой работой, водкой, бараками и всей этой скотской жизнью, которую он, наверное, считает совершенно нормальной.
Дальше работяга не продолжает, но и так, без лишних слов, ясно, что он считает себя вправе раскулачивать селян, потому как а что они… в самом деле?! А?!
Вытащив из-за пазухи ещё одну редиску, он протёр её о спецовку, поглядел, поплевал и протёр ещё раз, после чего протянул мне, подмигивая и скалясь.
Машинально, на одной брезгливости, делаю пару шаг назад, и лицо у работяги искажается так, что ещё чуть – и без грима в фильм ужасов, на роль второго плана.
– Чистеньким хочешь быть? – делая шаг вперёд и по-гусиному вытягивая загорелую, обветренную шею, шипит он, брызгая слюной, – Смотри, сучёнок…
Куда и почему я должен смотреть, не вполне ясно, но накал ненависти несообразен ситуации, и я понимаю, что это, наверное, что-то психическое… чёрт!
Дальше, впрочем, конфликт не продолжается, и он, сплюнув себе под ноги, остался стоять, глядя на меня с непонятным вызовом. А я, не отрывая взгляда от странного, и кажется, опасного типа, бочком удаляюсь по дороге, готовый, если вдруг что, сорваться в галоп. Ну его на хрен!
Отойдя подальше, я перевёл дух и пошёл спокойней, не забывая, впрочем, поглядывать не только по сторонам, но и назад! От греха…
Вскоре, впрочем, меня отпустило, и я пошёл чуть помедленней, не без удовольствия глазея по сторонам, и чувствуя себя не то туристом в глубинке, не то членом этнографической экспедиции, не обременённым особыми обязанностями. Собаки здесь, не взбудораженные рёвом строительной техники и нашествием нахальных незнакомцев, в большинстве не агрессивны, и, тявкнув вслед пару раз, тут же виляют хвостами (ничего личного, бро, служба!), теряют всякий интерес и продолжают заниматься своими собачьими делами.
Деревенька, в которой мы нашли временный приют, лентой вытянулась вдоль колхозных полей, и если там, ближе к стройке, всё испохаблено и загажено, то здесь, куда строители почти не заезжают, она вполне живописна, и местами – хоть на открытку! Некоторые дома прямо как игрушечные, с резными наличниками и прочими признаками справных хозяев, которые заботятся не только о желудке, но и о душе.
Деревья здесь старые, раскидистые и кучерявые, со скворечниками почти на каждом, с белёными по весне стволами, и до того порой красивы, что время от времени, забывшись, я останавливаюсь, и, хлопая себя по карманам, ищу телефон, чтобы сделать фото.
Вся эта красота, увы, изрядно заброшена, ибо лет через несколько деревня с многосотлетней историей канет в Лету, и на её месте вырастет либо безликий микрорайон, либо, что более вероятно, промзона.
Отсюда, а отчасти и потому, что мужиков, да и собственно молодёжи, из-за близости столицы, почти и не осталось, строители ведут себя так… как ведут. И так-то – не образец хороших манер…
Они уже видят на месте домов котлованы, а огороды почитают за бесхозные. А тут, мать их, какие-то местные, с частнособственническими интересами! Ну не обнаглели, а?!
С психологии строителей в частности и гегемонов вообще, меня перекинуло на квартиры, которые, по идее, должны выделить деревенским жителям. Не знаю, как сейчас обстоят дела в Союзе, и какие здесь законы и нормативные акты, но что-то вот сомневаюсь насчёт отдельных квартир…
Семье с детьми? Да, вероятно… Но вот одинокая бабка, дети и внуки которой прописаны где-то в городах, получит, скорее, комнату в коммуналке, а может быть, и в тёплом, почти благоустроенном бараке! Строго по нормативам, разумеется…
Мельком глянув на ковыляющую по дороге старуху, тащащую на согнутой спине тяжёлый узел, я задумался – а будет ли такая бабка рада комнате в коммуналке – с отоплением, водопроводом и благоустроенным туалетом? Казалось бы, да…
…но трёхрублёвая колхозная пенсия при отсутствующем огороде и проданной корове-кормилице…
Вскоре показались знакомые дома, и мысли о социальной справедливости, пенсиях и нормативных актах вымело из головы, как метлой. На ходу разминая плечи, свернул к турнику, чуть кривовато висящему меж двух старых берёз, и выполнил несколько подходов.
А после, чуть передохнув, с превеликим трудом сделав выход силой, уселся на железяке, поглядывая в сторону дома. Квартирная хозяйка, закончив возиться в огороде, разогнулась и поковыляла в дом, держась за поясницу.
– Это я удачно… – тут же соскочив, поспешил проскочить во двор через заднюю калитку в огороде. Тряхнул за ручку раз, другой, деревянная щеколда повернулась, и калитка, негромко скрипнув, отворилась.
– Так себе преграда, – хмыкнул я, проскальзывая внутрь и снова запирая калитку, – от честного человека! Хотя… скорее от коров и коз, а до появления строителей, судя по всему, проблем с воровством в деревне не возникало.
Дорожка, выложенная из плах, камня и битого кирпича, давно требующая ремонта, огибает стоящий на задах хлев, из которого густо пахнет навозным духом, и сараи, доски которых от времени не только потемнели, но и осклизли.
«– Бестолково всё как…» – невольно, и в который уже раз, возникает презрительная мысль. С моим, пусть и невеликим, опытом строителя и дачника, я вижу буквально десятки вещей, которые можно сделать проще, лучше, иначе…
Приходится напоминать себе, что предки не тупые, но у них не было… то есть нет (!) соответствующих знаний, материалов и денег. Это – классическая ловушка нищеты[3 - Ловушка бедности (ловушка нищеты) – самоподдерживающиеся социально-экономические механизмы, которые затрудняют выход из нищеты и оставляют людей на прежнем уровне из поколения в поколение.]. Когда нет капитала, знаний и прочих ресурсов, чтобы хоть немного улучшить свой уровень жизни, который и без того очень низок, ты не можешь пополнить ресурсы, и ситуация становится по сути безвыходной.
«– А ещё, – мелькнула мысль, пока я, задержав дыхание, обходил хлев, – здесь очень распространено «мышление краба[4 - Теория «Ведра с крабами» говорит, что крабы настолько глупые, что поодиночке каждый из них легко бы выбрался из ведра, но когда один из них пытается выбраться, его же сородичи, цепляясь, затаскивают его назад.Термин «менталитет краба» используется для описания эгоистичного, близорукого мышления, которое настроено на установку «Если я не смогу, то и вы не сможете». Когда человек пытается бросить курить, а дружки говорят «всё равно не получится» и протягивают сигарету – «ведро с крабами». Когда ты получаешь второе высшее образование, а коллеги громко удивляются, зачем тебе это надо, ведь на работе и так устаёшь – «ведро с крабами». Когда твои собственные родители говорят тебе, что ты глуп (неудачник, бездарь, ничего путного не выйдет) – да-да, всё то же ведро.]» в его классическом виде»
Сразу во времянку идти не стал, покрутившись предварительно в огороде, куда выходило одно из окошек. Поколыхав кусты красной смородины, и оборвав несколько недозрелых кистей, от которых связало рот, я счёл, что дал им достаточно времени, на… чтобы то ни было.
Суду по виду родителей, они правильно воспользовались им, и я, машинально потянув носом воздух и уловив густой, тяжёлый запах недавнего секса, внезапно смутился и выскочил во двор, полыхая ушами. Родители явно чувствующие себя несколько неловко, вышли чуть позже, стараясь не глядеть на меня и друг друга.
В ожидании участкового сели играть в карты, вытащив во двор кухонный стул и табуретки. Играем без изысков, в дурака, рассеянно, больше для того, чтобы просто скоротать время.
Мама, к слову, очень сильный игрок, который прекрасно просчитывает ходы, блефует, показывая любые эмоции, и, при необходимости, мастерски передёргивает карты. Это не ново для меня, но играет она профессионально, и каждый раз, видя, как она только что неловко тасовала колоду, а потом, подмигнув мне, показывает какой-то трюк, удивляюсь, как в первый раз.
Я постоянно отвлекаюсь на всякие мысли, и, продолжая рассеянно играть, взялся представлять ожидаемого участкового…
«Грузный, тяжёлый, немолодой человек в аккуратном, но несколько вытертом кителе, вошёл, поздоровавшись с нашей хозяйкой, и, обронив о жаре, неспешно уселся на предложенный стул, скрипнувший под весом немалого тела.
– Может, чаю? – нерешительно предложила мама, вставая, – Мы с Севера, вы такое варенье здесь вряд ли найдёте!
– Ну… – участковый, сняв фуражку, протёр плешь, – давайте, чего уж.
Мама захлопотала, а участковый завёл с отцом неторопливый разговор о погоде, о том, что деревня превращается в город, и что бывшему ЗК, понятное дело, нигде не сладко.
– В Москве, да… – отпивая по глоточку, и, аккуратно черпая варенье ложечкой, говорил милиционер, облизывая полные губы, – сложно! Непростой колхоз, сами понимать должны…
– Так как ягода называется, вы говорите? – внезапно сбился он, повернувшись к маме. Она ответила, и разговор, вильнув, перескочил на кулинарные темы, чтобы через несколько минут вернуться в свою колею.
– Сложно, да… – сочувственно качал головой участковый, промокая плешь платком, – но сами понимать должны – Москва! Н-да…
Я уже понял, что участковый и сам не знает, чего от нас хочет…
… но вне всяких сомнений – каких-нибудь благ! Не взятка… упаси Боже, Карл Маркс и Владимир Ильич! А так…
Не то несколько баночек солений, не то купюра покрупней, сложенная конвертиком и засунутая в кармашек кителя. Сейчас ещё год-два, и на пенсию, и надо бы…
