Целитель. Час демона
– Угомонился! Работал спецназ.
– Русские? – прищурился председатель.
– Ты не поверишь! – хохотнула «Люцина». – Жиды!
– Да-а, мне докладывали…
Лех, похоже, чувствовал себя неловко и, как будто в порыве загладить неприятную подозрительность, предложил тоном, развязным от смущения:
– А давай выпьем!
– А давай! Ух ты, – вскинула бровки Елена, – «Шато-Марго»?
– Привыкаю к буржуйской жизни! – Валенса со смешком протянул ей бокал.
– За революцию! – выдохнула девушка, не переигрывая.
– За нашу победу! – серьезно подхватил мужчина.
Выпив, он полез со слюнявым поцелуем, но Ливен отстранилась, молвив с ехидцей:
– А Доната позволяет тебе приставать к другим женщинам?
– Вечно ты все испортишь… – поморщился Лех, и тут словно некий душевный нарыв вскрылся в нем. Председатель побледнел, и в его голосе прорвались истерические нотки: – Сегодня, Ирена, все решится! Прямо вот здесь! Помнишь, ты как-то сказала, что госпереворот можно устроить лишь в одном случае – когда мы сами попадем в правительство? Помнишь?
Возможно, Валенса устраивал еще одну проверку, но рискнуть стоило.
– Всё правильно, – кивнула Елена, отставляя пустой бокал. – Будь в Польше демократия, тебя бы и без того выбрали, как Гитлера в тридцать третьем. А, раз ее нет, нужно иметь хотя бы маленькую власть, чтобы добиться большей. Вон, как Пиночет провернул. Иначе придется действовать методом Фиделя Кастро – партизанить и штурмовать!
– Всё правильно! – с жаром повторил Лех, замолк на пару мгновений, и выпалил: – Скоро сюда подъедет Ярузельский!
– Кто-о?! – изумилась фон Ливен. – Наш трусливый министр обороны?
– Да! – залучился председатель. – Мы долго друг друга обхаживали, и вот, как-то пересеклись на пустынном шоссе. Он – на «Чайке», я – на подержанном «Фиате». Короче, если все пойдет по плану, этой ночью «Железный Войцех» станет председателем Военного Совета национального спасения! Он тут же введет военное положение, интернирует Грабского и генерала Милевского, вместе с «партийным бетоном», назначит себя Председателем Совета Министров… А я, – он надулся и ткнул себя пальцем в грудь, – стану его заместителем!
– Ну, ты меня удивил… – покачала девушка головой. – М-м… Дай подумать… Войцех понял, что «Солидарность» не даст ему жить и править спокойно, и пошел на союз с тобой. Так?
– Так! – просиял Валенса.
– Но тогда возникает вопрос: а зачем, вообще, вводить военное положение, если гонять «Солидарность» не придется? И как тогда сплотить поляков? Точнее – кого назначить врагом? Коммунистов? И последнее. Что скажут русские?
– Вот! – вознес палец Лех. – Русские и есть наши враги! Разве не так? А тех, кто сомневается, мы убедим завтра! – похоже, выдержанное бордосское ударило ему в голову – лицо налилось нездоровой краснотой. – Выведем многотысячную демонстрацию – и ее расстреляют русские солдаты!
– Что за бред? – нахмурилась «Люцина», моментально уяснив подлую задумку.
– Переодетые в русских солдат! – хихикнул Валенса, наслаждаясь сладким моментом триумфа. – Но! – он вскинул толстый палец. – Учти, теперь ты отсюда выйдешь только завтра к вечеру. Изоляция касается всех, даже меня!
– Понимаю… – затянула Елена, откидываясь на спинку кожаного кресла. – Иллюзионист не выдает секрет фокуса.
– А что делать? – Валенса лицемерно вздохнул. – Люди есть люди… Кстати, вон за той дверью – душевая и биде!
– Пошляк! – поморщилась девушка.
Председатель весело, но и немного нервно захихикал.
– Послушай, Ирена… А не сыграешь ли роль моей секретарши? М-м? Я так буду выглядеть гораздо представительней!
– Договорились… – усмехнулась Ливен. – Если пристроишь меня на хорошее место, когда… хм… сместишь «Железного Войцеха».
В глазах у Валенсы разгорелись темные искры, и Елена даже немного загордилась собой, верно вычислив своего визави, бывшего работягу, а нынче – политика, матереющего день ото дня.
– Договорились! – эхом отозвался Лех, усмехнувшись. – Доната моя хороша и на кухне, и в постели, но мне всегда нравились независимые и умные женщины…
До чего бы еще дошел разговор, неизвестно, но в этот момент широко открылась дверь, впуская «революционный» гомон – и высокого, нескладного министра обороны – в генеральском мундире и непременных темных очках.
«Пиночет польского разлива!» – мелькнуло у фон Ливен, а в следующую секунду она вспорхнула с кресла, цепляя самую обворожительную из своих улыбок.
– Добрый вечер, пан Ярузельский! – зажурчала она. – А мы вас заждались!
Войцех слегка покраснел, смешался, но ему подсобил Валенса, направив будущего «Верховного правителя» в кабинет.
– Прошу! – небрежно обернувшись к девушке, он велел: – Подадите вина, Ирена.
– Сию минуту! – захлопотала «Люцина».
Заговорщики скрылись за дверью, а Елена быстренько выставила на поднос пару бутылок с вином и виски. Прислушалась, и закатала штанину джинсов, доставая запасной радик, прицепленный к ноге.
Переключить в режим диктофона… Готово. Памяти у «Теслы» хватит ненадолго, минут на двадцать, но запечатлеть для истории детали заговора эта электронная плашка успеет.
Порог кабинета фон Ливен переступила, стараясь не переигрывать с качанием бедер. Улыбочка…
Двое мужчин смолкли, оборачиваясь к ней, а Елена непринужденно выставила спиртное на отдельный столик. Ага, тут и буфет есть… Закуску… Подсохла закуска, да и черт с ней… Сюда ее, поближе к бутылкам… А радиофону будет удобно за резной дверцей…
Выйдя в приемную, «Люцина» мгновенно стерла улыбку.
«Думай, думай, голова… Как связаться с нашими – и не попасться? Думай, ты же у нас умная женщина…»
Пятница, 21 сентября. Утро
Москва, площадь Дзержинского
В Иванове будто качались весы – омахивая стрелкой дугу от облегчения до ожесточения. Хотелось и потискать Елену, утешить ее, и отшлепать. Впрочем, второе ощущение принимало уж больно игривый оттенок…
Девушка сидела напротив, забравшись с ногами в глубокое кресло. Она выглядела очень уставшей и расстроенной.
– Знаешь, – тихо сказала Елена, – я тогда понимала каждую мелочь, но все равно, витал какой-то сюр… М-м… Слишком много мерзости! Эти… демонстранты, они были такие радостные, воодушевленные… Махали дурацкими плакатами… «Да здравствует свобода!», «Русские, возвращайтесь домой!» В таком вот духе… Сотни тысяч человек, Боря! Я, конечно, не сама смотрела, а трансляцию – там, в приемной, стоял большой телевизор. Понимаю, что оператор может поработать с разных ракурсов, создавая обманчивое впечатление массовости, но снимали с нескольких точек, и с какого-то этажа Дворца Культуры и Науки тоже. Море голов! А потом вышли эти, в нашей форме… Подкатили бэтээры, они поспрыгивали с брони, и сразу начали стрелять. Веером! Длинными очередями! Люди падали, как кегли… Паника началась, давка, а эти выродки только «рожки» меняют… Двести убитыми и… Я не помню уже, сколько тысяч раненых. Ужасно… А самое ужасное, что люди-то думают на нас!
Генерал-лейтенант мрачно кивнул. Перемотал кассету, и вдавил клавишу «PLAY».
– Ваши «партизаны», смотрю, разбушевались, – послышался Ленин перевод, наложенный поверх глуховатого голоса Ярузельского, бесстрастного, чуть ли не равнодушного. – На прошлой неделе подбили три русских танка, поза-позавчера еще два…
– Да-а! – резковатый голос Валенсы сочился довольством. – Заделали мы русским козу, хе-хе… Не, они терпеть не стали, сразу десант отправили в рейд. Ну, так… Мы ж тоже не пальцем деланные! Кстати, спасибо за мины. Иначе… Нет, мы бы все равно их разделали, но слишком большие потери… А нам зачем?
– Мне доложили, что двум русским бронеавтомобилям удалось вырваться…
– А! Это, которые в Тухольских борах? Да-а! Мы тогда на самих загонщиков облаву устроили, ха-ха! А этих, что скрылись… Найдем! Найдем, не пожалуем!
Иванов раздраженно шлепнул по кнопке «STOP», и тут же, словно дождавшись сигнала, постучали в дверь.
– Да-да! – отозвался генлейт, досадливо морщась.
В кабинет шагнул сам Цвигун. В ладном костюме-тройке он выглядел верным ленинцем, а тяжелая поступь и набрякшие веки выдавали застарелое утомление.
– Здравствуйте, Елена, – сказал он очень спокойно, и добавил без тени улыбки: – Вы – настоящая боевая подруга разведчика.
– Рады стараться, вашбродь, – вытолкнула девушка.
Семен Кузьмич наметил улыбку, изогнув уголок губ.
– Всегда хотел спросить, – заговорил он натужно-обычным голосом. – А почему вы представляетесь баронессой? Вот, Александр Карлович фон Ливен… Вам он кто?
Елена задумалась.
– Прадед, кажется… – смущенно выговорила она.
– Так вот, – внушительно сказал Цвигун, – вашему прадеду… а, может, и раньше кому… император пожаловал титул светлейшего князя. Вот и к деду вашему, Александру Александровичу, обращались, как к его сиятельству, и к отцу вашему, Владимиру Александровичу.
– Ох, застыдили вы меня совсем… – пробормотала фон Ливен конфузливо. – Это так Америка повлияла, там только одних королей уважают – автомобильных или нефтяных! Понимаете, все эти аристократические онеры были от меня далеки, да и толку от них, раз Империи нету. А вот, что род свой не помню… Вот это плохо.
– Будешь себя так вести, – мрачно пробурчал Иванов, – на тебе он и закончится.
– Значит, продолжить род надо! – дерзко высказалась девушка, и показала генлейту язык.
Теперь пришел черед краснеть Борису Семеновичу.
– Что, уела? – хмыкнул Цвигун. Снова построжев, он кивнул на магнитофон. – Слушал?
Иванов хмуро кивнул.
– Юра… Юрий Владимирович велел дать запись в прямом эфире, – без охоты заговорил он. – И пусть те подонки выступят! Троих мы словили-таки, и вывезли в Гродно. Они много чего наговорили на камеру! И кто отдал приказ стрелять, и сколько за эту гнусность платили… Ох, и намаемся мы с этой их брехней!
Семен Кузьмич скорбно улыбнулся.
– Не о том думаешь, Боря, – сказал он вполголоса. – Ну, провокация… Ну, и что? Мало ли их было! Вот и назовем реальных виновных, предъявим доказательства, выведем на чистую воду.
– А у тебя о чем голова болит? – насупился генлейт.
Председатель КГБ недовольно посмотрел на него.
– Борь, в Польше другое началось… – заговорил он с вкрадчивой мягкостью. – Неужто не заметил?
– Какое другое? – полюбопытствовала Елена.
– Война! – жестко вытолкнул Цвигун. – Опосредованная… Словечко еще такое есть, мудреное… Прокси-война. Но хрен редьки не слаще.
– Не хреново девки пляшут, – в ошеломлении забормотал Иванов, – по четыре сразу в ряд…
Глава 3.
Воскресенье, 23 сентября. Позднее утро
Польша, Тухольские боры
Тряска прекратилась, как будто нудная боль прошла. Стих рев дизеля, защелкал остывающий металл, а в открытую бронедверцу надуло запахом хвои.
Кряхтя, с усталым удовольствием распрямляя ноги, Зенков выбрался из «Тигра» – слух прошел, что горьковчане так и назвали свои бронеавтомобили. Но Жеке было не до того.
Двое суток не спавши, не евши! Как в войну, прямо… Так сейчас же не Великая Отечественная!
«А какая?» – ледышкой скользнула мысль.
– «Змей»! – негромко позвал прапорщик.
– Все спокойно, тащ командир, – доложил Кобрин.
Зенков огляделся. Полосатый внедорожник старлея Бергмана, покоцанный осколками, скособочился неподалеку. За ним маячила БМД, еще пуще испятнанная попаданиями – пули лупили гроздьями, всю краску посдирали.
С лущенной брони тяжело спрыгнул Марьин. Пошагал, припадая на левую ногу – штанина закатана, бинт мокнет красным… Не смертельно, но болезненно.
– Товарищ майор… – Женька козырнул по старой памяти и, лишь отдав честь, вспомнил, что потерял голубой берет во вчерашнем бою. Поморщился, и договорил: – Вроде все спокойно. Отсюда и до моря, и до ближайшего городишки расстояние одинаковое… – он смолк, закидывая голову.
За путаницей колючих сосновых лап надрывались турбины боевых самолетов. В прогале мелькнули хищные силуэты Су-24, меченые красными звездами, а не «шахматными досками» польских ВВС.
– Наши! – крикнул «Кузя», и мигом схлопотал от «Квадрата».
– Цыц!
Морщась, майор прислонился к «Тигру», и поманил Бергмана. Тот подбежал грузной трусцой.
– Товарищ командир…
– Не время, старлей, – отмахнулся Марьин, раскладывая карту на теплом капоте. – Глядите! В засаду мы попали вот здесь. Отступали лесом… потом вот по этой дороге… вот досюда. А теперь… – он усмехнулся. – Слушайте последние известия. Радист наш, хоть и салабон, а дело знает туго – связался со штабом в Легнице. Короче. В Варшаве переворот, как в Чили, и случилось это безобразие в ночь на двадцатое. Всю власть захапала тутошняя хунта, главные – Ярузельский и Валенса…
– Валенса?! – выпучил глаза Бергман, он же «Борман», и стушевался. – Простите, товарищ командир! Ладно, там, «Железный Войцех», но Валенса… Профсоюзный бонза!
– И тем не менее, – нахмурился майор. – Их уже поддержали Штаты, а «мировая общественность» потребовала немедленно вывести наши войска…
– А мы? – напрягся Зенков.
– А мы их послали! – ухмыльнулся Марьин, и сосредоточился. – Короче. Приказано двигаться в направлении на северо-восток, в Подляшское и Верминско-Мазурское воеводства… – он встрепенулся, расслышав далекие глухие разрывы.
– Наши работают! – зашептал Кузьмин, боязливо косясь на «Квадрата». – Штурмовка…
– Туда! – приказал майор, махнув в сторону бомбежки. – По машинам!
* * *
Перевалив две невысокие гряды, густо поросшие соснами, «Тигры» и БМД выехали к небольшому военному городку. От комендатуры, штаба и казарм мало что осталось – бомбы с ракетами основательно перепахали военчасть. С десяток бойцов в польской форме очумело бродили у развалин склада, но, завидев десантников, разбежались.
– Прапор! – крикнул командир, не слезая с брони. – Двигай к гаражам! Там, по-моему, еще что-то уцелело. Пригодится в хозяйстве… И солярку, солярку ищи! Баки сухие!
– Есть! «Кузя»…
– Ага!
– Деревня! «Агаганьки»… – фыркнул «Квадрат», но воспитывать не стал.
Бетонные гаражи вскрылись наполовину, кирпичи перемешались со щепой, с искореженным металлом – пахло кислой вонью взрывчатки и цементной сушью.
Пара боксов уцелела. В одном стоял бортовой «ЗиЛ», а в другом – БРДМ.
– Берем! – решил Зенков. – «Кузя», займись…
– Только на ней движок бензиновый, – предупредил Кузьмин.
– Да и хрен с ним…
– Нашел! – раздался трубный глас «Квадрата». – Ого! Восемь… не, десять бочек! Полных!
– Бензина?
– Соляры!
– Живем!
Взревел движок БРДМ, и машина выкатилась на свет. Тут же, рокоча гусянками, подвалила БМД. Майор бочком, отпуская матерки, пристроился на орудийной башенке.
– Заправляемся по полной! Прапор, старлей! Принимайте боеприпасы – нарыли на складах. Как только не сдетонировало…
– А это чего? – сунулся «Квадрат».
– Закусь!
– Ух, ты… – расцвел сержант, хватая ящик. – Тушенка… Сгущенка! А это чего?
– Хлебцы, – понятливо улыбнулся Марьин. – В дороге поедим, здесь задерживаться не стоит… И поглядывайте кругом!
– Бдим, тащ майор! – бодро доложил «Змей». Дуло ДШК хищно шевельнулось, и кто-то военнообязанный шарахнулся в кустах на пригорке.
– Ни стшелай! – пронесся испуганный вопль. – Ни стшелай!
– Да на фиг ты мне сдался… – проворчал Кобрин.
– Прапор! Поведешь «Бардак».
– Есть!
– Грузимся!
Управились минут за двадцать, даже пару бочек с дизтопливом привязали на корму БМД, а внутрь запихали провизию и флягу с водой. «Кузя», по неистребимой хомячьей привычке, даже пару ЗИПов приволок.
– По машинам! Марш!
Первым тронулся «Тигр» Кузьмина, замыкающим выехал «Борман».
Зенков рулил вторым, и радовался, что впереди не БМД катится, а то наглотался бы смердящего дизельного выхлопа.
Держась за баранку одной рукой, он загреб ложкой тушенку, и захрустел хлебцем. М-м…
Что может быть вкуснее! Ну, разве что сгущенка…
«Пустим баночку на десерт!» – ухмыльнулся Жека, и добавил прыти мотору, чтобы не отставать от «Кузи». Как там Мишка Гарин говаривал?
«Всё будет хорошо, и даже лучше!»
Там же, позже
«Лучше бы не ел!» – подумал Зенков. Банка тушенки да банка сгущенки – это, конечно, хорошо, так ведь в сон клонит!
«После сытного обеда, по закону Архимеда полагается поспать…»
А ты за рулем, да еще в авангарде, и впереди, за открытой бронезаслонкой, тряская лесная дорога. Сама монотонность ямистого пути, бесконечное однообразие сосновых стволов по близким обочинам вгоняла… нет, даже не в дрему, а в некое снулое оцепенение. И ты, как автомат, крутишь баранку, отсчитываешь километры, но реагируешь на всё заме-е-едле-енно-о… Как во сне…
Неожиданно лесной шлях, заросший травой, влился в грунтовку – широкую и не слишком давно грейдерованную – а по ней, кроша глину, рокотали танки.
Пока Жека очнулся, «Бардак» едва на «Т-72» не наскочил. Тормоза! Заднюю!
Потея от страха и шипя со стыда, прапор полез в башню к пулемету. Вовремя заметив, что танки замерли, а с их брони спрыгивают и несутся к БРДМ автоматчики, он и сам схватился за «калаш». Высунулся, все еще плохо разумея, с кем его свела неверная судьба.
– Бросить оружие! – металлический голос репродуктора ударил по ушам, швыряя в явь. – Кто такие?
– Свои! – хрипло выкрикнул Зенков, кляня себя за лень. Ну, мог бы чертова белого орла на броне замазать! А парни с автоматами уже рядом, затворы так и клацают…
Положение спас Марьин – его «Тигр» вынесся вперед, и майор явил себя народу. Обгоняя танковую колонну, хрустя обочечным гравием, подъехал «винтажный» БТР-152. Прокатился, замирая. Из распахнутой дверцы выглянул сам Главнокомандующий Объединенными Вооруженными силами государств-участников Варшавского договора.
Невысокий, кряжистый маршал Куликов выглядел в полевой форме рослым, этаким советским Наполеоном.
– Майор Марьин, товарищ маршал! – гаркнул «Маша», представляясь. – Вывожу часть вверенного мне батальона из зоны боев!
– А-а, десант! – заулыбался Виктор Георгиевич, и тут же сощурился, кивая на колонну тентованных «Уралов», перемешанных с БТР-70 – и все мечены белыми орлами. – А что это у тебя за «хвост» тянется, товарищ майор?
– Поляки, но наши, товарищ маршал, – смутился Марьин. – У нас от роты две «Тигры» уцелели, да БМД. «Бардак» мы затрофеили…
Куликов полоснул Жеку взглядом, как лезвием.
– Из боя вышли с победой, боеприпасами разжились, – докладывал майор, – и тут натыкаемся на польскую колонну! Ору нашим: «К бою!», а командир ихний… подполковник Залевский… полотенцем белым машет. Так, мол, и так, отказываемся хунте служить! Они все из 8-й Дрезденской механизированной дивизии…
– Вижу, – обронил маршал, скользнув глазами по отличительной белой трапеции на бортах бэтээров, и усмехнулся. – Нормально, майор. Мы тоже «хвост» тащим – освободили по пути зэков из лагеря интернированных, а там сплошь «партийный бетон»! Грабский, Милевский, Мочар, Ольшовский… Всё тутошнее Политбюро. Ну, я им втолковал политику нашей партии, а Милевский, он у них за главного, и говорит: «Согласные мы!» Ну, раз согласные, то стать в строй и шагом марш, хе-хе… Ладно, майор, присоединяйтесь. Вместе веселее!
– Есть, товарищ маршал! – козырнул Марьин, и замер.
Издалека, нарастая, раскатывался тяжкий свистящий клекот. «Шилка», следовавшая в «маршальской» колонне, беспокойно ворохнула башню, задирая четыре ствола.
– Не боись, майор, – ухмыльнулся Куликов. – Свои!
Вынырнув из-за леса, над колонной прошелся громадный «крокодил» Ми-24, хлеща винтами и закручивая вихорьки ржавой хвои.
– По местам! Марш!
Понедельник, 24 сентября. Утро
Московская область, Щелково-40
Связавшись с инвертором, мы здорово запустили работу с хронокамерой. Ну, а что делать? Лишних людей нету, все заняты, а у Фейнберга неполный допуск.
Единственно, что успели – телекамеру оставили напротив. А то мало ли… Вдруг Терминатор явится.
Пусть лучше дежурные из первого отдела справляются с залетными Т-800…
– Эй! – Киврин невежливо сбил меня с мысли. – Оглох?
– Чего-чего? – я до того задумался, что не сразу понял, где печатаю шаг. Почудилось даже, что мы с Володькой топаем по коридору почившего объекта Х-1410. Такой же темноватый проход, и тусклые полусферы светильников на далеком потолке горят через одну, и сквознячок потягивает запашком нагретой изоляции…
– Я говорю, инвертор надо где-то испытывать! – терпеливо повторил завлаб. – Ну, не знаю… В пустыне где-нибудь, или в степи, чтобы все ровно, плоско до горизонта. Километра два дальности гарантирую – тахионные ундуляции мы уже раз десять моделировали. А сейчас практика нужна! Два с половиной километра – это на пределе, энергетическая сфера получается метров пять в поперечнике – она, считай, половину любого танка уделает. Микрогнезд с антивеществом будет, как дырок в сыре – развалит и броню, и экипаж… Но ты-то хочешь, чтобы инверсионная машина доставала на все двести кэмэ!
– Не я, – поднял я палец в назидание, – а министерство обороны. Половину любого танка надо с орбиты уделать.
– Да как?! Рассеивание, знаешь, какое? Энергосфера раздуется в тысячи раз! Мегаватт вбухаем уйму, а толку ноль! Так только, озоном будет попахивать слегка, от ионизации…
– Володя, – сказал я прочувствовано, – родина надеется на тебя! Думай, соображай…
– Ага… – проворчал Киврин. – И получишь к пенсии Орден Сутулого на грудь! Ладно, помаракуем… – вздохнул он.
Мы вошли в мой «дом нумер два» – родимую лабораторию локальных перемещений. Бандура тахионника громоздилась памятником самой себе, а темная хронокамера в «наушниках» бета-ретранслятора бликовала на солнце темно-зеленым, как стекло у бутылки из-под шампанского. Облака, выцедив хиленький ночной дождик, стыдливо разошлись, и лучи били в окна прямой наводкой. Овально отсвечивал начерченный круг подставки, уныло свисали суставчатые манипуляторы.
– Наташка сегодня Ленку Браилову вспоминала, – заговорил Владимир, утишая голос. – А мне даже как-то стыдновато стало. Вот, думаю, я и забыл уже! И про Ленку, и про Мишку… А ты?
– Помню, – хмыкнул я невесело, – но смутно. Совесть не дает забыть насовсем. Сам же их отправил! Туда, не знаю, куда… Времени сколько уже прошло – и тишина…
А дальше всё происходило совершенно по-киношному. Лаборатория сотряслась, всё поплыло, как в отражении на воде. Сквозь двойные стеклянные панели хронокамеры бесстыдно забелела чужая облицовка. Я моргнул, а все уже прошло.
Только на подставке громоздилась небольшая коробка.
– Вам посылка… – растерянно забормотал Киврин. – Получите и распишитесь…
Не дослушав, что там еще донес поток его сознания, я бросился к техотсеку. Поспешно отворил обе дверцы, просунулся в хронокамеру – и расплылся в улыбке. На фанерной крышке посылочного ящика было четко выведено фломастером: «Михаилу Гарину, лично в руки».
Подхватив увесистую тару, я метнулся обратно в лабораторию.
– Что, что там? – забегал Володька в манере большой приставучей мухи.
Отмахиваясь от назойливого жужжания, я вскрыл посылку. Внутри лежали книги, журналы, газеты, а сверху – пухлый конверт с письмом, открытый, не заклеенный.
Я торопливо выцепил тетрадочные листки, исписанные четким почерком Ленки Браиловой. Киврин азартно сопел у меня за плечом, но не отгонишь же…
«Здравствуй, Мишенька!
Мишка бурчит, что обращение слишком интимное, ну, и пусть себе бурчит. Прости, что долго молчали – были причины. Сразу скажу – у нас всё в порядке. Иначе мы бы просто не смогли ничего переправить тебе! Но по порядку (Мишка сидит рядом, и ревниво следит за тем, что я пишу).
В самый момент перехода мы оказались в похожей лаборатории, а институт покинули без проблем – вахтер дул чай с вареньем, и даже не глянул на нас. Выходящие же.
И Первомайск выглядел точно таким же. Я еще подумала тогда, что ни в какое бета-пространство мы не угодили, а просто сдвинулись во времени. На день позже, скажем.
И лишь потом я начала замечать детали. Например, над Домом Советов реял красный флаг с синей полосой сбоку – флаг РСФСР. Дальше тоже была площадь Ленина, как у нас, только улица, что вела к вокзалу, называлась не Шевченко, а Большой, как до революции. А Мишка – балбес, он на такие «мелочи» внимания не обращал. Надулся, но молчит. Правильно, меня нельзя нервировать – завтра в роддом, срок подходит.
В тот же день мы выехали в Москву. Я всё высматривала различия за окном купе, но лишь одно углядела – нигде не висело ничего на украинском, даже на харьковском вокзале не значилось: «ХАРЬКIВ». Но я точно не знаю, как было у нас. Вот, Мишка опять бурчит. Что, говорит, значит – «у нас»? А я ему объясняю: «У нас – это значит «в альфа-пространстве», в моей родимой альфочке!»