Русская историография. Развитие исторической науки в России в XVIII—XX вв
В 1752/53 учебном году Ломоносов прочел в академическом университете курс лекций по физической химии для более подготовленных студентов. Записалось на курс несколько студентов, из которых Ломоносов особенно одобрял Степана Румовского (о котором я дальше буду говорить особо). Лекции сопровождались показательными опытами.
В следующем году Ломоносов принял деятельное участие в учреждении Московского университета. Ломоносов был главным советником И. И. Шувалова в этом деле. Излюбленная мечта Шувалова, которую разделял и Ломоносов, была установить в России законченную систему народного образования, от низших школ до университетов. Академический университет сыграл большую роль в подготовке русских ученых, но это было замкнутое учреждение для специалистов, почти не связанное с общественной жизнью. Это не был «настоящий» университет.
Университет решено было открыть в Москве, находящейся в центре России. Туда всего легче можно было собрать достаточное количество учащихся. При университете постановлено открыть гимназию. Ломоносов всегда отстаивал принцип всесословности обучения (чему и Шувалов сочувствовал). В студенты университета положено было принимать и дворян, и разночинцев. Но в отношении гимназии Шувалову пришлось сделать уступку нравам московского дворянства. Открыто было две гимназии – одна для дворян, другая для разночинцев. Крепостным крестьянам доступ и в гимназию и в университет был закрыт. Окончившие одну из гимназий поступали в университет по особому вступительному экзамену. И Шувалов и Ломоносов понимали, что для начала придется удовлетворяться университетом скромного масштаба в смысле количества профессоров и студентов и оборудования учебной и ученой части. Но оба они работали для будущего с твердой верой в него. Дело было организовано на следующих началах: университет не подчинен никакому иному присутственному месту, кроме Правительствующего сената, и ни от какого иного места не обязан принимать повелений.
Во главе университета стояло несколько кураторов. Главным из них был сам Шувалов. Университет делился на три факультета: юридический, медицинский и философский. На все факультеты предназначено было десять профессорских кафедр. Химия, натуральная история и анатомия преподавались на медицинском факультете; физика – на философском.
Для начала вместо десяти профессоров было назначено всего пять: двое русских и трое иностранцев. Русские были рекомендованы Ломоносовым: профессор элоквенции Поповский и математик Барсов. Иностранцев выписали по указанию Г. Ф. Миллера. К 1762 году число профессоров наконец было доведено до десяти (один из них – третий русский – математик Аничков). Дальше дело стало развиваться немного быстрее. В 1767 году был назначен профессором юридического факультета Семен Ефимович Десницкий, закончивший свою подготовку в Глазго под руководством Юма и Блэкстона. Десницкий может считаться украшением Московского университета XVIII века (умер в 1789 г.).
Ломоносов был универсальный гений. Его главной «утехой», как он иногда говорил, были физика и химия, но у него была и другая область творчества. Он явился создателем современного русского языка и в прозе и в поэзии. И именно в этой сфере он сразу заслужил признание и популярность в тогдашнем русском обществе.
До Ломоносова с половины XVII века в славяно-русской поэзии господствовало силлабическое стихосложение, возникшее под влиянием польского языка, совершенно русскому языку не свойственное. В своем письме «О правилах российского стихотворчества» (1739) Ломоносов убедительно показал, что русскому языку соответствует тоническое стихосложение. Его он и ввел в обиход русской поэзии.
Свое учение о литературных стилях Ломоносов основал на существовании в русском языке трех разрядов слов: 1) общеупотребительных в церковнославянском и русском; 2) книжных по преимуществу и 3) простонародных, исключая «презренные, подлые слова». Отсюда Ломоносов выводил три стиля: 1) высокий, из слов словено-российских – для героических поэм, од, прозаических речей о важных материях; 2) средний, но не надутый и не подлый, из словено-российских и русских – для стихотворных дружеских писем, сатир, эклог, элегий и описательной прозы; 3) низкий, из соединения среднего стиля с простонародными низкими словами, для комедий, эпиграмм, песен, прозаических дружеских писем и описаний обыкновенных дел.
Здесь следует заметить, что Ломоносов был создателем и современного русского научного языка, заложив правильные основания русской технической и научной терминологии. После петровских реформ русский технический и научный язык был совершенно засорен голландскими, немецкими и польскими словами. Ломоносов выработал следующие правила: 1) чужестранные научные термины надо переводить на русский язык; 2) оставлять непереведенными слова лишь в случае невозможности подыскать вполне равнозначащее русское слово или когда иностранное слово получило уже всеобщее распространение; 3) в этом случае придавать иностранному слову форму наиболее свойственную русскому языку. Очень многие из научных терминов, составленные по этим правилам самим Ломоносовым, вошли во всеобщий обиход: «воздушный насос», «законы движения», «земная ось», «равновесие тел», «удельный вес» и т. д.
В 1748 году Ломоносов издал первую на русском языке «Риторику» с примерами, взятыми главным образом из своей собственной ораторской прозы. В 1755 году вышла в свет его «Российская грамматика», выдающийся научный труд по русскому языку. Грамматика выдержала 14 изданий и была переведена на немецкий, французский и новогреческий языки…
Едва ли не лучшая ода Ломоносова – «Вечернее размышление о Божьем величестве при случае великого северного сияния» (1743). Она проникнута глубоким чувством космоса.
Лице свое скрывает день,Поля покрыла мрачна ночь,Взошла на горы черна тень,Лучи от нас склонились прочь.Открылась бездна звезд полна;Звездам числа нет, бездне дна.Песчинка как в морских волнах,Как мала искра в вечном льде,Как в сильном ветре тонкий прах,В свирепом как перо огне,Так я в сей бездне углубленТеряюсь, мысльми утомлен!Уста премудрых нам гласят:Там разных множество светов,Несчетны солнца там горят,Народы там и круг веков:Для общей славы БожестваТам равна сила естества.Но где ж, натура, твой закон?С полночных стран встает заря!‹…›Се в ночь на землю день вступил!В 1749 году Ломоносов в торжественном собрании Академии наук произнес «Слово похвальное императрице Елизавете Петровне», в котором, как и в некоторых одах, прославлял Петра Великого – насаждателя наук в России. Это «Слово» обратило внимание на Ломоносова при дворе, а в академии создало ему немало завистников, во главе которых стоял Шумахер. Но зато тогдашний фаворит Елизаветы, просвещенный вельможа Иван Иванович Шувалов (1727–1797), взял Ломоносова под свое покровительство и, более того, оценил мудрость Ломоносова и начал советоваться с ним по вопросам народного просвещения, а в 1755 году, как было уже сказано, привел в исполнение план Ломоносова о создании университета в Москве.
В «Похвальном слове» Елизавете Ломоносов упомянул о том, что одной из задач исторического департамента академии является написание русской истории. Елизавета и Шувалов возложили эту задачу на самого Ломоносова. Он охотно взялся за это дело, но не мог оторваться и от своих научных работ. Подготовка русской истории шла медленно. Шувалов торопил его и написал ему, что если другие занятия ему мешают, то их можно оставить. В начале 1755 года Ломоносов ответил Шувалову, что сам понимает необходимость сочинения русской истории, но что «оное великое дело… такого есть свойства, что требует времени… Что ж до моих в физике и химии упражнений касается, чтобы их вовсе покинуть, то нет в том ни нужды, ниже возможности. Всяк человек требует себе от трудов успокоения; для того, оставив настоящее дело, ищет себе с гостями или домашними препровождения времени картами, шашками и другими забавами, а иные и табачным дымом, от чего я уже давно отказался затем, что не нашел в них ничего, кроме скуки. И так уповаю, что и мне на успокоение от трудов, которые я на собрание и на сочинение российской истории и на украшение российского слова полагаю, позволено будет в день несколько часов времени, чтобы их вместо бильярду употребить на физические и химические опыты, которые мне не токмо отменою материи вместо забавы, но и движением вместо лекарства служить имеют, а сверх сего пользу и честь отечеству, конечно, принести могут едва меньше ли первой».
Ломоносов отстоял себя и, к счастью для науки, продолжал свои опыты по физике и химии. Но он, поскольку мог, выполнил свое обещание и относительно русской истории. Его «Краткий российский летописец» вышел в 1760 году, а первый (и единственный) том «Древней российской истории» (до 1754 года) – в 1766 году, уже после смерти автора. (Ломоносов умер 4 апреля 1765 года.) «Древняя российская история» была переведена на немецкий язык, а с него на французский; «Краткий летописец» появился в английском и немецком переводах.
По существу о Ломоносове как историке я скажу ниже в связи с трудами Миллера и Шлецера.
Новейшее полное собрание сочинений Ломоносова было издано в Москве в десяти томах в 1950–1957 годах.
III
В 1748 году был вызван в академию Степан Яковлевич Румовский (1732–1815), сын священника, для поступления в академическую гимназию при Академии наук, а оттуда студентом в академический университет. Для завершения своей подготовки к наукам Румовский ездил к Эйлеру в Берлин. В 1752/53 году, как было уже упомянуто, он прослушал курс Ломоносова по физической химии. В 1760 году Румовский был назначен преподавателем математики академическим студентам, а через несколько лет – профессором астрономии. В течение 30 лет он редактировал ежегодное издание астрономических календарей. В 1761 году он был командирован в Селенгинск для наблюдения прохождения Венеры через солнечный диск (того самого, которое Ломоносов наблюдал в Петербурге). Наблюдения над этим прохождением Венеры велись также и во Франции и в Англии. Получились разногласия в некоторых данных. Английский вычислитель определил солнечный параллакс (угол, составленный линиями, идущими от наблюдаемого светила к центру Земли и к наблюдателю) в 8,5", а французский – в 10,5". Эта разница ставила под сомнение методы наблюдения и математический аппарат для обработки данных наблюдения.
В 1769 году Петербургская академия по совету Эйлера поставила себе задачей проверить и усовершенствовать методику наблюдения и приемы математического анализа. Была организована грандиозная экспедиция. Наблюдательные материалы должны были доставить несколько русских ученых, в числе которых был и Румовский. Все руководство математической обработкой данных наблюдений взял на себя Эйлер. Наблюдательные пункты были расположены в далеко отстоящих друг от друга местах. Румовский командирован был в Колу, П. Б. Иноходцев и Г. Ловиц – в крепость Гурьев в устье реки Урал (тогда еще называвшейся Яик).
По вычислениям Румовского, средний солнечный параллакс выражался величиною не более 8,62". По другому исчислению – 8,67". Таким образом, французское вычисление было отвергнуто.
Во время своих путешествий Румовский определял географическое положение многих мест в России, а позже (1786) напечатал первый каталог астрономических пунктов в России. В 1800 году он был назначен вице-президентом Академии наук. Помимо своих работ по математике и астрономии Румовский перевел с латинского на русский язык «Анналы» римского историка Тацита. Перевод этот в свое время считался классическим.
Когда в 1804 году был учрежден Казанский университет, Румовский был назначен его попечителем. Сам математик и астроном, Румовский пригласил из Германии в новый университет выдающихся профессоров для этих предметов.
IV
Знаменательным рубежом в истории русской науки оказался 1768 год. В этом году Академия наук организовала ряд экспедиций для всестороннего исследования природы и населения России. Труды их составили эпоху в развитии географической науки. Экспедиции были хорошо задуманы и оборудованы, и во главе их поставлены выдающиеся ученые. Экспедиции эти продолжались шесть лет (до 1774 года). Для руководства экспедицией Академия наук наметила талантливого немецкого натуралиста энциклопедических знаний Петра Симона Палласа (1741–1811). Его основной специальностью была зоология, но он постепенно расширил свой научный охват и включил в курс своих изучений ботанику, геологию, палеонтологию, минералогию, географию, этнографию и языкознание.
В 1767 году он был избран членом Академии наук и переселился из Берлина в Петербург. Академия наук предложила ему прежде всего разработать план экспедиции и составить инструкцию участникам, для чего ему разыскали в архиве академии инструкцию, составленную Г. Ф. Миллером для участников Сибирской экспедиции 1733–1742 годов. Эта инструкция оказалась очень полезной для Палласа.
Важнейшие цели экспедиции изложены были Палласом в трех пунктах: 1) изучение народностей, населяющих Россию, их обычаев и обрядов; 2) исследование природы страны – сбор коллекции минералов, растений и животных; 3) изучение способов обработки и пользования естественными произведениями – работы в рудниках, горных заводах, соляных копях, изучение условий сельского и лесного хозяйства. Экспедиция была разделена на два главных отряда. Во главе одного стал сам Паллас; во главе другого – адъюнкт Академии наук Иван Иванович Лепехин (1740–1802).
Сын солдата, Лепехин был принят в академическую гимназию в 1751 году. К тому времени он уже был грамотен. В 1760 году он сделался студентом академического университета. В это время общее заведование учебной частью в академии принял Ломоносов, под влиянием которого и начали складываться научные интересы Лепехина. Через два года Лепехин был послан в Страсбург, где занимался главным образом медициной. Из Страсбурга Лепехин переписывался с Ломоносовым, который предназначал его для занятия кафедры ботаники в академии. Получив в Страсбурге ученую степень доктора медицины, Лепехин в 1767 году вернулся в Петербург и был назначен адъюнктом академии.
К Палласу было прикомандировано двое русских ученых – В. Ф. Зуев и Н. П. Соколов (в то время Паллас еще не овладел русским языком). В помощь Лепехину придано было три академических студента – А. Лебедев, Т. Мальгин и Н. Озерецковский. Оба отряда были прекрасно оборудованы и снабжены всем необходимым. При каждом состояли рисовальщики, чучельщики и стрелки («для стреляния птиц и животных»).
Маршруты обоих отрядов были так составлены, что они то сближались, то расходились. Оба отряда начали с Поволжья и Прикаспия, а потом направились в Приуралье. За Урал Лепехин дошел только до Тюмени. Паллас пошел дальше – на восток через всю Сибирь до Монголии. Лепехин из Тюмени перевалил через Северный Урал и спустился по Северной Двине к Белому морю. Больше года он исследовал Белое море и Архангельский край. Отряд Лепехина вернулся в Петербург в декабре 1772 года. В 1773 году по предложению академии Лепехин совершил еще путешествие по Белоруссии. В 1771 году еще не возвратившийся из путешествия Лепехин был избран членом Академии наук.
В своем путевом дневнике Лепехин талантливо описал свои наблюдения не только над природой тех местностей, где проходил, но и над жизнью населения, промыслами, социальными отношениями. Лепехин собрал много ценных материалов по ботанике, экономической жизни, этнографии. Главный труд Лепехина – «Дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства» в четырех томах (1771–1805).
Еще большее значение имели материалы и коллекции, привезенные Палласом, – ценные сведения по географии, зоологии, ботанике, геологии, этнографии и археологии. Говоря словами Л. С. Берга (1929), отчеты об экспедиции Палласа «до сих пор еще служат сокровищницей, из которой продолжают черпать последующие исследователи».
В 1793 и 1794 годах Паллас совершил два путешествия в Крым и подробно описал их. Палласу так полюбился Крым, что ему захотелось там поселиться. Узнав об этом, Екатерина подарила ему дом в Симферополе и два имения. В 1810 году Паллас вернулся в Берлин и через год там умер.
Паллас был неутомимый писатель. Список его работ, составленный его биографом Ф. Л. Кеппеном, занимает более тридцати убористых страниц (Журнал Министерства народного просвещения. 1895. Апрель). Укажу здесь только русский перевод описания Палласом его экспедиции 1768–1774 годов – «Путешествие по разным провинциям Российской империи» (три тома, 1773–1788).
V
Состояние и развитие русского естествознания в последней четверти XVIII века менее изучено, чем за предыдущий период.
Академия наук оставалась главным средоточием русских ученых. В Московском университете естествознание в это время было представлено слабо. Математику преподавал талантливый Аничков. Он написал и напечатал первый на русском языке «Курс чистой математики».
Медико-хирургическая академия была открыта в Петербурге только в самом конце XVIII века (1799).
Среди русских ученых в конце XVIII века людей калибра Эйлера и Ломоносова не было, но многие из них были очень способные люди. Важно, что семья ученых разрасталась и появилась ученая среда, в которой могли обсуждаться научные вопросы. Росла и научная литература. Знаменательно, что это ученое сообщество не было изолировано. Интерес к науке проявлялся и в других кругах русского общества.
Число образованных людей в России неуклонно росло.
В начале 1770-х годов историк князь М. М. Щербатов сделал любопытный подсчет по этому вопросу. Он считал, что «дворян, офицеров чужестранных и других чиновных людей» было тогда в России около 50 тысяч. В регулярной армии было около 5 тысяч офицеров. Получается более или менее образованных людей 63 тысячи человек. Т. И. Райнов к этому прибавляет от 5 до 10 тысяч человек, не учтенных Щербатовым, – духовенства, разночинцев, купцов и т. д. Получается от 70 до 75 тысяч читателей.
Цифры Райнова явно преуменьшенные. К ним надо прежде всего прибавить численность духовенства. Духовенство было самым грамотным сословием. Число духовных школ в XVIII веке неуклонно возрастало. В 1762 году их было 26 с общим числом учащихся 6 тысяч. В 1783 году в духовных школах училось уже 11 тысяч человек.
Что касается купечества, по данным 4-й ревизии (переписи окладного населения) 1783 года, разработанным академиком Шторхом, купцов в России было 107 тысяч. К концу царствования Екатерины II число купцов достигло 240 тысяч.
Из них, особенно из тех, которые жили в Петербурге и Москве, значительное число было грамотно. Таким образом, общее число образованных людей в России в конце царствования Екатерины надо считать не меньше как 100–150 тысяч человек.
И Щербатов и Райнов, очевидно, ведут счет только мужчинам. Между тем среди дворянства, духовенства и многих разночинцев были также и образованные женщины. Далее, данные Щербатова относятся к началу 1770-х годов, а к концу века число образованных должно было сильно увеличиться. Конечно, только небольшая часть интересовалась науками, но и то можно предполагать, что контингент читателей научных книг был для того времени немалый.
Среди дворянской знати появились люди, сами занимавшиеся наукой или собиравшие богатые научные коллекции – так называемые кабинеты натуральной истории.
П. Г. Демидов (1738–1821) получил образование в Геттингенском университете и Фрейбергской академии. Находился в переписке с Бюффоном и Линнеем. Занимался математикой, физикой, химией, минералогией, ботаникой и зоологией. Составил большую естественно-историческую коллекцию, которую в 1802 году подарил Московскому университету. Князь А. А. Урусов издал в 1780 году «Опыт естественной истории».
Дипломат князь Д. А. Голицын (1734–1803) занимался опытами по электричеству и защищал вихревую теорию электричества и магнетизма. В 1768 году он был назначен посланником в Гаагу и там оставался до конца жизни. Был избран председателем Иенского минералогического общества, которому завещал свой богатый минералогический кабинет. Был также членом петербургского Вольного экономического общества, в «Трудах» которого напечатал несколько статей. Граф Г. К. Разумовский был известен своими работами по минералогии. Богатый физический кабинет Д. П. Бутурлина был куплен в 1802 году Медико-хирургической академией. Коллекции княгини E. Р. Дашковой были пожертвованы в 1807 году Московскому университету.
К концу XVIII века русская продукция ученой литературы (на русском и иностранных языках) в области физико-математических наук заметно возросла. Согласно подсчетам Райнова, за десятилетие (1771–1780) была напечатана 41 книга в этой области (из них 16 переводных); за следующее десятилетие – 121 книга (из них 56 переводных); за девятилетие (1791–1799) – 112 книг. Приблизительно в этой же пропорции возрастало и количество специальных научных статей в специальных журналах Академии наук.
В отношении методов исследования в последней трети XVIII века выявилось две тенденции: одна, шедшая от Ломоносова, другая – от Эйлера.
Для эйлеризма характерна тенденция ставить и решать некоторые вопросы естествознания средствами одного математического исследования. Эйлер готов был принять во внимание результаты интересного для него эксперимента как бы в абстрактном и идеализированном виде, изучая его с помощью средств математического анализа. Непосредственной экспериментальной ценности этот метод не имел, но впоследствии оказался полезен для анализа физической действительности.
От Ломоносова пошла другая традиция – неразрывной связи теории с экспериментальными данными. Математике он также придавал большое, но не исключительное значение.
Подведем итоги: труды русских и иностранных ученых в России XVIII века заложили незыблемое основание для дальнейшего развития русской науки.
VI
От естествознания обратимся теперь к наукам историческим.
Трое выдающихся ученых, выписанных из Германии, положили начало русской исторической науке в современном смысле этого слова – Готлиб Зигфрид Байер (1694–1738), Герард Фридрих (Федор Иванович) Миллер (1705–1783) и Август Людвиг Шлецер (1735–1809).
Байер был в составе первого призыва иностранных ученых, приглашенных стать членами Петербургской академии наук. Он окончил Кёнигсбергский университет и еще со студенческой поры начал изучать восточные языки – китайский и семитские. Русского языка он не знал и даже не старался ему научиться. Русскими летописями он пользовался в латинском переводе. Но он хорошо знал византийские и скандинавские источники. Байер занимался только древнейшим периодом русской истории – до IX века включительно. Он написал серьезное исследование о варягах и начале Руси и о первом походе руссов на Константинополь. С помощью В. К. Тредиаковского (1703–1769) ему удалось определить значение славянских названий Днепровских порогов в сочинении Константина Багрянородного «Об управлении империей». Этими трудами Байера потом пользовались и Шлецер, и русский историк Татищев.
Байер может считаться основателем скандинавской (норманнской) теории о происхождении Русского государства.
Миллер, как и Байер, был выписан в Петербург в 1725 году, но не как профессор академического университета, а как студент (ему было в это время двадцать лет). В противоположность Байеру Миллер сразу начал учиться русскому языку. Первые годы по приезде Миллер преподавал латинский язык, историю и географию в академической гимназии. Не позже 1730 года он заинтересовался историей и географией Сибири. Он изучил знаменитую книгу голландского ученого Витзена «Северная и Восточная Татария» (первое издание 1692 г., второе – 1705 г.; Миллер пользовался обоими). В 1731 году Миллер был назначен членом Академии наук и профессором академического университета. В 1732–1733 годах были напечатаны первые работы его по истории Сибири.
В это время были уже в разгаре приготовления к большой Сибирской экспедиции – той, в которой участвовал и Крашенинников. Экспедиция была организована совместно Сенатом и Академией наук. Участниками ее, кроме Крашенинникова, были назначены два академика – астроном Делиль и натуралист Гмелин.
Миллер также стремился ехать. Случай помог ему – Гмелин заболел. Обер-секретарь Сената Иван Кириллович Кирилов, «великий рачитель и любитель наук», разрешил Миллеру ехать в Сибирь вместо Гмелина. Последний довольно скоро выздоровел. Сенат разрешил и ему ехать в экспедицию.
Миллера сопровождало несколько помощников-студентов. Главной задачей Миллера было описание архивов сибирских городов и снятие копий с возможно большего количества исторических материалов в каждом архиве. Но Миллер попутно собирал также сведения по языковедению, экономике, этнографии и археологии, а также составлял «ведомости» о городах и уездах Сибири.
При этом Миллер проявил не только свою необыкновенную трудоспособность, но также твердость и настойчивость в добывании нужных ему сведений от местной администрации. Миллер начал свою поездку с Тобольска, тогда столицы Сибирской губернии, куда он прибыл в конце января 1734 года. Как он позже вспоминал, он сам еще не знал, что ему нужно требовать от сибирского губернатора и о чем спрашивать. Для этого у него не было опыта, который он приобрел уже практикой.