– Я должен был, Коба! – в ярости сверкнул глазами юноша.
– И теперь ты доволен собою? – сердито фыркнул Сталин.
– Вполне! – отвечал Борис. – Коба, гляди, что я прихватил в комендантском доме…
Сталин увидел курительную трубку с портсигаром, в котором были папиросы.
– Вот это подарок! – улыбнулся он. – Но нам пора уходить отсюда.
***
У гаражей повстанцы натолкнулись на яростное сопротивление нацистов. Протрезвевшие офицеры СС отчаянно защищали своё добро. Борис и Коба были вынуждены повернуть назад.
– Мы выбираем трудный путь! – усмехнулся юноша.
– Да, придётся уходить на своих двоих, – мрачно заметил Сталин (каждый шаг отзывался болью в распухшей ноге его).
Наши беглецы покинули лагерь, как раз когда неожиданно испортилась погода: пошёл снег, дунул пронзительный ветер, и закружила метель. Для марта явление редкое, но на сей раз причуда природы была по душе этим двоим.
Тем временем, бой на улицах лагеря продолжался.
Однако вскоре наступил перелом.
Повстанцы, прячась за бараками, с трудом отстреливались от превосходящего числом противника; патроны у них были на исходе. Эсэсовцы вели непрерывный огонь. Наконец, последнюю группу мятежников они окружили в районе барака первого блока. Потом выстрелы стихли.
Нацисты подошли к бараку, за которым притаились заключённые, как вдруг прогремел мощный взрыв…
***
Луна, выплывая из-за облаков, изливала тусклый свет на землю. Ветер несколько стих, но снег все еще шел. Борис и Коба бежали по лесу, надев на лагерную одежду костюмы, добытые в кабинете коменданта.
– Это хорошо, что снег… Удача, наконец-то, улыбнулась нам! Теперь собаки не смогут нас учуять! – кричал Борис, оглядываясь назад, на своего наставника.
«Я не ошибся в этом парне!» – подумал Сталин. Старику тяжело было поспевать за молодым, да и больная нога, по-прежнему, напоминала о себе, но из последних сил он припустил… Как вдруг кольнула острая боль в сердце, свет померк в глазах, – Сталин рухнул на землю, запорошённую весенним снегом.
Борис не сразу заметил отсутствия своего наставника, после чего остановился и растерянно оглядывался по сторонам.
– Коба, где ты? – прокричал он, бросаясь назад, и вскоре нашёл Сталина лежащим без сознания.
Юноша пытался привести старика в чувство, растирал ему лицо снегом, но ничто не помогало.
– Что же мне делать?! – в отчаянии вскричал он тогда. В этот миг до его слуха донеслись какие-то звуки, как будто голоса. «Это не могут быть эсэсовцы: они сейчас заняты делами в лагере!» – подумал он и вдруг отчетливо расслышал русскую речь.
– Братцы, – тогда вскричал Борис, бросившись навстречу голосам, – братцы, помогите!
Сквозь пелену снега он с трудом разглядел двух длиннобородых стариков с котомками за плечами.
– Дедушки, помогите: мой отец потерял сознание, и мы заблудились! – прокричал, подбегая к ним, Борис.
Те переглянулись.
– Где же он?
Борис с удивлением понял, что обознался.
– Идёмте. Я покажу вам, отцы.
***
В то время, когда отшельники переносили товарища Сталина в свою подземную обитель, Александр Васильев ехал на комендантском автомобиле по дороге на Гитлербург.
Ранее, едва открылись ворота, он бросился к дому коменданта. На его счастье во дворе стоял новенький фольксваген, на котором начальник лагеря недавно приехал из города, где был с тайным визитом у девушки Анхен. Тогда Васильев позабыл о коменданте (он так же, как Борис, хотел отомстить ему) и сел за руль.
У ворот автомобиль был обстрелян из пулемёта; но все же ему удалось, пригнувшись, благополучно покинуть лагерь.
Васильев не знал, что делать дальше: без денег, без документов и приличной одежды…
Он ехал по дороге, ведущей в Гитлербург, и этот путь прошел без происшествий. Однако, будучи уже на подступах к городу, впереди на перекрёстке он вдруг заметил патрульную машину и остановился в нерешительности.
– Что делать? А, была – ни была! – сказал Васильев после недолгого колебания, нажимая на педаль газа.
Он тронулся навстречу неизвестности. Полицейский предсказуемо подал знак остановиться.
– Хорошо, будь, по-твоему, – проговорил Васильев и съехал на обочину, остановив автомобиль, после чего открыл окно и потихоньку передёрнул затвор автомата.
Выпустив короткую очередь, он вышел из автомобиля, забрал из кармана истекающего кровью еще живого немца кошелёк с деньгами и поехал дальше как ни в чём не бывало…
В кошельке нашлось три тысячи рейхсмарок. «Неплохо для начала!» – подумал Васильев и невесело усмехнулся.
В Гитлербурге он нырнул в первый попавшийся дворик, где на верёвках висели чьи-то вещи. Тогда он скинул свой арестантский наряд и облачился в чужие брюки и куртку.
Так, Александр Васильев оказался на свободе и снова воспылал жаждой мести…
Глава седьмая. Незримый фронт
Вальтер Зиберт, группенфюрер СС, заместитель руководителя отдела гестапо по решению церковного вопроса, погрузился в свои размышления и не замечал слежку: четверть часа за ним неотступно ехала чёрная машина. Эта оплошность едва не стоила ему жизни…
«Старею! Что же это: я мог сам привести их к Хельге?! Так, без паники! Скорее всего, у них ничего на меня нет, – рассуждал про себя Зиберт, – иначе они были бы более решительны. Если теперь я начну дёргаться, это вызовет лишние подозрения. Но слежка вряд ли прекратится сегодня или завтра, а мне надо поговорить с Хельгой! Остаётся лишь одно. Кто не рискует… Чёрт возьми!»
Хельга была его связной и жила на окраине Берлина. Теперь Вальтер остановился перед ее домом и, выйдя из автомобиля, нажал на кнопку звонка. Вскоре послышались шаги, и дверь отворилась. Красивая молодая женщина встречала его ослепительной улыбкой и нежным поцелуем. «К чему бы это?» – с удивлением подумал Вальтер, вспомнив, что они давно расстались, и вгляделся в ее лицо. Потом он зашёл в дом и снял одежду.
– Как прошёл день, милый? – спросила Хельга.
– Хорошо, – отвечал Вальтер, – только устал немного да жутко проголодался.
– Всё готово. Сейчас накрою на стол, – проговорила Хельга, подавая ему листок бумаги. Он прочёл: «Дом прослушивается!» – и мгновенно побледнел: «Стало быть, они всё знают?! Нет. Если бы это было так, меня бы сейчас уже допрашивали в застенках гестапо!»
За ужином Хельга поднялась из-за стола и сходила в гостиную. Оттуда она вернулась с карандашами и чистыми листами бумаги.