ДОРИС. Я пойду. (Встает и идет следом за ЛИА).
РУТГЕР. Твоя дочь вырастает в красотку, Кермит.
КЕРМИТ. К сожалению, да. Или, как сказал бы один из умерших дядьев МИККИ, печалька.
(Допивает стакан, встает и уходит, садится за пианино).
2
(КЕРМИТ сидит за пианино, наигрывает спокойную, элегантно-грустную бордельную версию для пианино песни «Когда тебе было сладкие шестнадцать». МОНА подходит к нему. Это их гостиная).
МОНА. Кермит, что ты делаешь?
КЕРМИТ. Вроде бы, если приглядеться, я играю на пианино.
МОНА. Я знаю, что ты играешь на пианино, но что ты делаешь?
КЕРМИТ. Это вопрос на засыпку?
МОНА. Какого черта ты все время играешь на пианино? Почему ты не делаешь ничего другого, кроме как играешь на этом чертовом старом пианино.
КЕРМИТ. Не знаю. А что мне делать? Ты хочешь, чтобы я прыгал в высоту с шестом?
МОНА. Посмотри на свои пальцы.
КЕРМИТ. Я насмотрелся на свои пальцы. Я могу играть с закрытыми глазами. Я могу играть, когда сплю. Я, вероятно, смогу играть без головы.
МОНА. У тебя длинные, желтые, кривые, в пятнах табака, пальцы. И длинные, желтые, кривые, в пятнах табака, зубы. И у этого пианино длинные, желтые, кривые, в пятнах табака, клавиши, изготовленные из длинных, желтых, кривых, в пятнах табака, бивней убитых слонов.
КЕРМИТ. Слоны не курят, Мона. Они пьет, жрут арахис, но не курят. Дымить они могут, если только ты их подожжешь.
МОНА. Все здесь в пятнах табака. Все пахнет табачным дымом. Наша одежда пахнет табачным дымом. Наши тела пахнут табачным дымом. Я чувствую себя копченой ветчиной. И алкоголь. Куда бы мы ни пошли, везде мы пахнем алкоголем. Нас окутывает запах коктейль-холла, словно это наши фирменные духи.
КЕРМИТ. Запах коктейль-холла – не самое плохое из того, чем иной раз пахнет человек.
МОНА. Может, перестанешь играть на этом чертовом пианино, когда я говорю с тобой?
КЕРМИТ. Только если ты пообещаешь заткнуться.
МОНА. Я серьезно, Кермит. Мне это не нравится. Нагоняет грусть.
КЕРМИТ. Ты грустила и до того, как я начал играть на пианино.
МОНА. Я грустила до того, как ты познакомился со мной?
КЕРМИТ. Я не знал тебя до того, как ты познакомилась со мной.
МОНА. Но я знала тебя. Я знала тебя задолго до того, как ты познакомился со мной. Я всегда знала тебя. Я думаю, ты мне приснился одной ночью, после того, как я слишком много выпила Только это был один из снов, который превращается в кошмар.
КЕРМИТ. В том сне я играл на пианино?
МОНА. Думаю, ты чесал свой зад. На самом деле, я думаю, ты был кем-то еще.
КЕРМИТ. Тогда, вероятно, это был я, потому что я всегда кто-то еще.
МОНА. Нет, конечно. Мне хочется, чтобы был, но нет.
КЕРМИТ. Я могу стать кем-то еще. Сегодня мне предложили работу.
МОНА. Работу? Что за работу? Да кто, черт побери, мог предложить тебе работу?
КЕРМИТ. Мне предложили играть на пианино в «Крошке Лулу».
МОНА. У тебя есть работа, Кермит. Ты возглавляешь школу игры на аккордеоне.
КЕРМИТ. Но мне нравится «Лулу». Попкорн так хорошо пахнет.
МОНА. Кто тебе нравятся, так это официантки.
КЕРМИТ. Я никогда не прикасаюсь к официанткам.
МОНА. Но ты смотришь на них, так?
КЕРМИТ. А чего ты от меня хочешь, Мона? Чтобы я вышиб себе глаза? Этого ты хочешь? Чтобы я стал слепым пианистом?
МОНА. Не нужен мне слепой пианист.
КЕРМИТ. Тогда кто, черт побери, тебе нужен?
(Пауза, он продолжает играть).
МОНА. Ты знаешь, Кермит, что твоя дочь превращается в настоящую шлюху? (КЕРМЕТ перестает играть). Наконец-то я добилась хоть какой-то реакции.
КЕРМИТ. Не нарывайся, Мона. Пожалуйста, не нарывайся.
МОНА. Позволь дать тебе совет, Кермит. Никогда не позволяй женщине найти твое больное место. Потому что если ты это сделаешь, женщина будет его ковырять, пока не пойдет кровь, а потом начнется заражение. Мы ничего не можем с этим поделать. Вы нас к этому подталкиваете. Мы – те же стервятники. Такова наша натура.
КЕРМИТ. Я знаю, какая у тебя натура, Мона.
МОНА. Не думаю, что знаешь, Кермит. Потому что если знал, то боялся.
КЕРМИТ. Я боюсь.
МОНА. Что ж, это правильно.
(Уходит. КЕРМИТ закрывает крышку пианино, сидит, уставившись на нее).
3
