Попросив принести кофе, сигару и стопятьдесят грамм коньяка, Илья после непродолжительного обдумывания, дополнил заказ чаем со смородиновым листом и мороженым со сливками, на что Элизабет, с одобрением кивнув, улыбнулась завораживающей улыбкой.
– Праздник продолжается?
– Да, – ответил Богданов и тут же после короткой, но насыщенной смыслом паузы, добавил. – Только хотелось бы сигару с коньяком разбавить разговором о деле. Натура у нас такая у мужчин, стоит делу дойти до табака, начинаешь ощущать себя всесильным.
– Чот так прямо, возьмём и начнём говорить?
– Чего тянуть? Для этого и собрались.
Последняя фраза явно не отвечала мыслям, что минуту назад рвали сознание на части, но та была произнесена, а значит, следовалоизыскивать возможность сгладить неловкость, что испытывал Богданов сам, и в которую он же загнал француженку.
Элизабет, покусывая губы, взялась теребить край скатерти.
– Хочешь, начнём с вопросов? – предложил Илья. – Я буду спрашивать, ты отвечать. Разговор развернётся, там сама решишь с какого момента начать подводить меня к главному.
– Так будет лучше, – обрадовалась Элизабет. – А то, столько всего навалилось, что не знаю, с чего начать.
– В таком случае предлагаю начать с вопроса, который хотелось задать ещё в Ялте. Откуда столь тонкое познание русского языка, когда фамилия и имя французские?
– Вообще – то, я на половину русская, – еле слышно произнесла Лемье. – Мать француженка. Отец- петербуржец, потомок рода Соколовых. Получается – я Соколова, с наречённым именем – Елизавета.
– То есть Лиза?
– Была до пяти лет. После гибели отца мама решила вернуться во Францию. У деда с бабушкой неподалёку от Леона имение. Там мы и поселились.
– Не означает ли это, что родители твоей матери – состоятельные люди?
– Мало того, ещё очень известные. Прапрадед мамы в эпоху Наполеоновских завоеваний, будучи полковником, отличился при какой-то там битве, за что к военным наградам получил ряд привилегий, которые со временем сделали его богатым. Дед же, будучи бизнесменом от бога, мало того, что не прогулял состояние предков, преумножил в несколько раз.
– А кроме твоей матери у деда с бабушкой ещё дети есть?
– Нет. Мама у них одна.
– В таком случае, как угораздило отдать единственную дочь замуж за русского?
– Любовь не спрашивает, к какому сословию принадлежит человек. Нагрянула страсть, мир разделился надвое, с одной стороны родители, с другой тот, без кого и жизнь не жизнь, и разум не разум.
Сделав паузу, Элизабет, взяв в руки чашку с чаем, вдохнула запах смородинного листа.
– Мы не раз говорили с мамой – любила ли она отца так, как любил её он. Каждый раз я получала один и тот же ответ – счастливее её не было никого.
– Что случилось с отцом?
– Погиб в автокатастрофе.
Фраза, касающаяся смерти отца, была произнесена с такой тоской, что стало ясно – говорить на больную для француженки тему не совсем корректно. Слишком много причиняет боли.
Дав Элизабет возможность отойти от воспоминаний, Богданов собрался было задать вопрос: «Как складывалась жизнь ваша дальше?»
Но та, будто этого и ждала.
Сделав жест, Лемье продолжила рассказ словами: «Мне было восемь лет, когда мама приняла решение выйти во второй раз замуж. На этот раз избранником стал один из самых богатых людей Франции, некто – Фредерик Лемье. В списке наиболее удачливых бизнесменов он и по сей день входит в десятку. К тому же друг детства. Последнее, что смогло сломить мать, стал так называемый – инстинкт самосохранения. Необходимость присутствия рядом человека, способного оказать поддержку, оказалась сильнее натиска воспоминаний о прошлом. Особенно, когда человек красив, воспитан, образован. Как тут устоишь? Решение принято, день бракосочетания назначен, через неделю молодожёны уехали в свадебное путешествие по Латинской Америке. Когда вернулись, забрали меня. На второй день после переезда новоявленный папа потребовал, чтобы я взяла фамилию Лемье и поменяла имя. Будучи в восьмилетнем возрасте, я не имела возможности не только отказаться, но и проявить хоть какое-то неповиновение. Единственное, что удалось отстоять, так это выбор имени. После недолгих раздумий решила назвать себя Элизабет, именем созвучным с Елизаветой».
– Как отнеслась к требованиям отчима мама?
– Никак. Родители мужа, да и сам Лемье настолько сумели замутить ей голову, что та была готова на всё, лишь бы поскорее расставить всё по своим местам. Прошёл год. На свет появился четвёртый член семьи, мой сродный брат Жак.
– Тот самый, с которым я имел удовольствие познакомиться в Ялте?
– Да. С недавнего времени он стал иметь прямое отношение к тому, о чём будем говорить дальше.
– И о чём же будем говорить?
Взяв в руки сигару, Илья отрезал специальными ножницами кончик, обмакнул её в бокал с коньяком, после чего поднеся огонь, пыхнул так, что всё вокруг потонуло в облаке дыма. Когда сигара была раскурена, Илья решил предоставить француженке возможность самой разобраться в том, что Элизабет считала для себя наиболее важным.
Лемье поняла это потому, как Богданов испытывающе заглянул ей в глаза.
Сосредоточившись на пламени свечи, Элизабет, больше обращаясь к себе, чем к Илье, произнесла: «Для того, чтобы осознать то, о чём будем говорить, необходимо вернуться на несколько столетий назад».
– Куда, куда? – отмахнув дым, переспросил Илья.
– На несколько столетий назад.
– И в какое же, позвольте вас спросить, столетие вы собираетесь возвратиться?
В сорвавшемся с уст Богданова вопросе было больше иронии, чем смысла, что на первый взгляд должно было смутить Элизабет. Однако вместо того, чтобы сбиться, француженка, приняв воинствующий вид, заговорила так, словно вбивала в пол гвозди. Слово – удар. Ещё слово – ещё гвоздь по самую шляпку в пол. И никаких возражений.
– Во времена правления Петра первого. Того самого, что, прорубив окно в Европу, объявил о перерождении России, выиграл войну и совершил всего ещё столько, чего другим не совершить за несколько жизней.
– В таком случае напрашивается вопрос, какое ты можешь иметь отношение к тому, кто правил Россией пять веков назад?
– Лично я – никакого. Что касается Алексея Фёдоровича Соколова моего прапрадеда – самое что ни на есть прямое. Прапрадед служил секретарём у Фёдора Алексеевича Головина.
– У того, что в каталогах значится как основатель Российского флота?
– У него. Сподвижник Петра первого, дипломат, генерал – фельдмаршал, первый кавалер ордена Андрея Первозванного.
Богданов смотрел на Элизабет как заворожённый. Даже стелющийся перед глазами дым не только не мешал, скорее наоборот делал облик русской француженки похожим на призрак. Лемье словно растворялась в дыму, что наводило на мысль: «Насколько всё-таки непредсказуема жизнь. Минуту назад думать не думал о каком-то там Головине и вдруг Пётр первый. Прямо калейдоскоп высочайших имён какой-то».
– Смотрю, ты подготовилась, – переварив услышанное, проговорил Илья.
– Было нетрудно. В интернете можно найти и не такое. Предок прослужил у графа Головина восемнадцать лет. За это время получил немало наград: личное имение, денежные вознаграждения и, что самое важное, возможность стать поставщиком для Российского флота приспособлений, без которых корабли не могли выйти в море, то ли канаты, то ли паруса, точно не знаю. Но то, что к шестидесяти годам Алексей Фёдорович сумел скопить состояние, это совершенно точно.
Вздохнув, Элизабет, взяв со стола чашку с остывшим чаем, поднесла к губам. Сделав пару глотков, вернула на место.
– Прапрадед не столько слыл везунчиком, сколько был образован и начитан. Стремление к постижению наук помогло оказаться в числе тех, кто был отправлен на учёбу в Голландию. После чего была Германия, Франция, Италия, Греция и даже Индия. Зная шесть языков, Алексей Фёдорович имел не дилетантское представление об астрономии, кое-что смыслил в медицине. Быть может, поэтому граф Головин и относился к нему с должным уважением, что не могло не сказаться к приверженности прапрадеда к изысканному, в особенности к живописи. В то время было модно украшать убранства комнат работами итальянских мастеров. В доме Соколовых их было больше, чем в домах уважаемых чинов.
– А дети? – восплользовавшись взятой Элизабет паузой, произнёс Богданов. – У Соколовых должны были быть дети.
