– Надо же, опять снег, – подойдя к окну, Владимир Николаевич, раздёрнув в сторону шторы, глянул сквозь стекло. – Что-то не припомню, чтобы в начале декабря столько было снега.
Посмотрев на жену, профессор наморщил лоб.
– Чего молчишь, Екатерина?
– Молчу, потому что знаю, что ты любишь зиму.
– Люблю, когда по лесу на лыжах! На небе ни облачка, солнце глаза режет. а под ногами скрип да скрип. А ещё лучше, когда метель залихватская поднимает белую пыль и в лицо. Снег на щеках тает, словно плачет.
– Так говоришь, будто тоскуешь.
– Может, и тоскую. В юности, бывало, с отцом по тайге до избушки километров десять. К вечеру придём уставшие, радость из глаз брызжет. Печку натопим, похлёбку заварим, наедимся и спать. Лежим, слушаем, как ветер гудит, будто песню заводит. Утром проснёмся, снега по самую крышу. Чая попьём, за ружья и в лес. Неделю проживёшь в тайге, и жизнь уже не такой притворной кажется.
– Чего же тебя в город потянуло? – не отрывая глаз от мелькавших в руках спиц, проговорила Екатерина Алексеевна.
– Учиться хотел. Природу мечтал познать, про то, что в земле таится. Батя, сам того не ведая, любовь к геологии привил. Про алмазы, про нефть, про металлы, которые людям жизнь краше делают, часами мог рассказывать. Ему в своё время про то дед говаривал, он – мне. Дед- то мой старателем был, до мастера дослужился. Чтобы начальником стать, требовалось образование иметь. А где взять? Ближайший город за три сотни километров.
– Получается, что ты вроде Ломоносова, из родительского дома пешком в город ушёл?
– Можно сказать и так. Батя на станцию отвёз, в поезд посадил, велел без документа об образовании не возвращаться.
Пройдя через комнату, Владимир Николаевич с шумом опустился в стоящее рядом с диваном кресло. После чего, кряхтя и чертыхаясь, развернулся лицом к телевизору.
– Не пойму, Катерина!? Показывают заседание думы, звук же будто из консерватории.
Оторвав взгляд от вязания, Екатерина Алексеевна посмотрела на мужа.
– А вот это уже серьёзно.
Пробежавшая по губам жены улыбка заставила Владимира Николаевича насторожиться.
– Ты о чём?
– О том, что вас, уважаемый профессор, только что посетил старческий маразм. У телевизора, Володенька, звук выключен. Музыка звучит из приёмника.
– Точно! – хлопнув себя по колену, воскликнул Исаев. – А я-то в толк взять не могу, концерт что ли симфонический депутатам дают. Ты, Екатерина, – развернувшись лицом к жене, Владимир Николаевич попытался изобразить недовольство, – вместо того, чтобы подсказать, готова лишний раз носом ткнуть – старость не радость, одна не приходит.
– Чего завёлся то? – поправив очки, попыталась урезонить мужа Екатерина Алексеевна. – Не стой ноги, что ли встал?
– Нога та. А вот ты со своим вязанием, скоро и про дом, и про мужа забудешь. Стучишь с утра до вечера железками, словно станок вязальный.
Екатерина Алексеевна, оторвав глаза от спиц, глянула на мужа поверх очков.
– Есть претензии? Говори.
– Есть, – для убедительности Владимир Николаевич несколько раз кашлянул. – Мы ужинать сегодня будем?
Воткнув спицы в клубок, Екатерина Алексеевна поднялась с кресла.
– Чисто мужская психология – война войной, ужин по расписанию, которое вы, уважаемый профессор, установили сами – девятнадцать ноль-ноль. Так что самое время, оторвав зад от кресла, помочь накрыть на стол.
Пока Владимир Николаевич доставал из буфета посуду, Екатерина Алексеевна, сходив на кухню, внесла в комнату разнос, уставленный в два ряда разного размера тарелками.
– Ого! – глядя на то, как супруга расставляет на столе столь невообразимое для семейного бюджета количество закусок, воскликнул профессор. – Балычок?! Водочка?! Икорка?! По какому поводу?
– А вот об этом я хотела спросить тебя, – с ноткой таинственности в голосе, проговорила в ответ Екатерина Алексеевна. – Что такого сегодня происходило в университете, что ты на лацкан пиджака пристегнул орденскую планку?
– Что разнюхала?
– А ты думал? Мне, как любой женщине, присуще любопытство. Ты ещё до университета не дошёл, а я уже знала. Позвонила на кафедру, секретарша всё и выложила.
– Попрошу ректора, чтобы уволил стукачку.
Владимир Николаевич попытался зацепить пальцем кусочек красной рыбы, но был отстранён от стола ударом ладони по руке.
– Ну, так я слушаю.
– А чего рассказывать. Университет посетила мэр Петербурга. По данному поводу в актовом зале состоялось торжественное собрание, во время которого нескольким товарищам из числа преподавательского состава были вручены правительственные грамоты. Ничего сверхъестественного.
– А жену поставить в известность?
– Я хотел, но в последний момент, – не зная, что сказать, Николай Владимирович замешкался, – решил сделать сюрприз.
– Будем считать, что сюрприз удался. Грамота где?
– Где остальные.
Подойдя к буфету, профессор, вынул из ящика изящный в кожаном исполнении футляр, протянул супруге.
– Вот!
Екатерина Алексеевна достала грамоту, долго вчитывалась в текст, словно то была не грамота, а научное сообщение. После чего, не убирая в футляр, произнесла: «Надо же, сам президент подписал. Поздравляю».
– Кого?
– Тебя, конечно. Кого же ещё?
– Не меня, а нас, – не замедлил уточнить Владимир Николаевич.
– Неважно, тебя или нас. Главное, что ценят. Что касается праздничного ужина, я со своей стороны тоже решила преподнести тебе подарок – твой любимый гусь, фаршированный рисом и черносливом.
– Гусь! – схватив со стола нож, Владимир Николаевич воскликнул. – Где ты? Я жду тебя, птица!
Минут десять ушло на сервировку стола, протирание фужеров, раскладывание салфеток, после чего Екатерина Алексеевна направилась на кухню.
Владимир Николаевич, подойдя к приёмнику, прибавил громкости.
Комната словно по велению волшебства наполнилась чарующими звуками французской мелодии. Профессор и раньше слышал её, вот только не знал, из какого та фильма. Музыка брала за душу, заставляя вспоминать годы ушедшей в прошлое молодости.
