Код Электры
Мы чуть не забыли в коридоре Санну, которая стояла и снимала все на свой мобильник.
– Шмотки-то у них отпадные! – заявила она. После каникул она наверняка будет одеваться по моде девяностых несколько недель подряд.
Потом мы вернулись на дискотеку, она обошла всех, фоткая костюмы. Больше всего ей понравился страшный персонаж в коричневом плаще с большим капюшоном, натянутым на лицо, – разговаривать он отказывался.
Когда шли домой, полил дождь. Макияж черепа на лице у Санны размазался и стекал по щекам, но ей повезло: ее мама приехала на машине и забрала ее неподалеку от наших с Орестом домов.
– Пока! – крикнула Санна и нырнула в машину.
Мы с Орестом перешли дорогу и углубились в тупик, где оба живем.
Орест тут же заговорил.
– Должно быть, это та самая девушка, которая пропала, – сказал он. – Эта Месина. Куда же она делась? Интересно, что такого Эйгир сказал, чтобы убедить ее? Может, ты знаешь…
– Прекрати! – сказала я. Вернее, почти закричала. Орест замер и уставился на меня. Мне не хотелось отвечать так резко, но по-прежнему было тяжело при мысли, что Эйгир сумел так меня надуть. Стоило лишь подумать об этом, как меня пробирала дрожь. Больше всего на свете мне хотелось забыть ту осень. Страшно подумать, что Эйгир – то есть Оракул – начал писать мне за несколько месяцев до того, как я познакомилась с Орестом и Электрой. Почему он связался именно со мной? Что во мне такого особенного? Или в ней, в Месине?
– Перестань, – снова сказала я, на этот раз спокойнее. – Я просто не хочу об этом говорить, о’кей?
Орест продолжал таращиться на меня. Вид у него был такой, словно он хотел что-то сказать, но потом все же сдержался. Мне не хотелось, чтобы он подумал, будто мы поссорились. Так что я решила заговорить о том, о чем мне хотелось поговорить.
– Послушай, Орест, – начала я. – Вся эта история с камнем Сильвии…
– Не стоит никакого внимания, – ответил он и передернулся. – Знала бы ты, какую ахинею народ несет на этих сеансах. А тетка, которая это сказала, – это же Герда, прабабушка Анте. У нее ведь собаку зовут Сильвия. Наверняка она имела в виду что-то про собаку.
– Конечно, – ответила я и постаралась не обращать внимания на дождь, давно уже ливший мне прямо за шиворот. – Но послушай: завтра я собираюсь на могилу Сильвии, понятно? Что бы ты на это ни сказал. Ты со мной?
Орест повернулся ко мне. И улыбнулся так, что сверкнули все его вампирские клыки.
Вернувшись домой, я посидела с мамой и папой и посмотрела телевизор, пока волосы постепенно сохли. Мама испекла свой знаменитый пирог с карамельной начинкой, и я схватилась за лопаточку для торта.
– Не забудь мне оставить! – сказал папа, хотя мама утверждала, что он уже съел три куска.
«А что, если бы я послушалась Оракула, как Ме-сина?» – думала я, пока карамель таяла во рту. Если бы я сбежала из дома и не вернулась. Пропала, и все. Тогда мама с папой не сидели бы на диване и не расслаблялись бы в субботу вечером. Сидели бы одни и ждали, ждали меня, пока не иссохли бы с тоски. Я растянулась на диване и положила голову маме на плечо, а ноги – папе на колени.
– Ух ты, – весело проговорил папа и похлопал меня по щиколотке. – Какие ноги отросли у этого ребенка!
– Да уж, ноги у нее длинные, – ответила мама, обнимая меня.
И мы продолжали смотреть какую-то музыкальную викторину, в которой участвуют всякие звезды, которых никто не знает. Мама то и дело засыпала, но всякий раз, когда папа выкрикивал названия песен и имена артистов, о которых спрашивали в викторине, вздрагивала и просыпалась. А я весь вечер лежала поперек, словно мост, соединяющий маму и папу.
Мы с Анте типа друзья. Или даже не знаю. Мы с ним с первого класса учились вместе, но он всегда был крутой и приставучий одновременно: из тех, на кого невольно обращаешь внимание, пробыв в классе всего пару минут. А я всегда была… самая обыкновенная. По крайней мере, не крутая. Но мне все равно показалось, что мы с ним типа подружились, когда он в начале июля заявился к нам домой. В один прекрасный день он вдруг нарисовался на нашем крыльце.
– Здорово, – сказал он.
– Привет, – сказала я.
– Просто хотел спросить: как там твой папа? С ним все в порядке, да?
В этом вопросе не было ничего странного. В последний раз мы виделись среди ночи в канун дня летнего солнцестояния. Тогда Анте остался стоять у железнодорожных рельсов в Нэсе вместе с Орестом, Электрой и Моной, а я уехала с папой в больницу на скорой помощи. В той же машине лежал и Эйгир – или Оракул, папа Электры. И он, и мой папа были без сознания после того, как получили мощный удар током от плазмы, образовавшейся, когда я держала в руках астролябию. Эйгир, по-моему, сам виноват – ведь это он сорвал электропровода над железной дорогой и похитил Электру, а папа просто хотел спасти меня.
– Он в порядке, – проговорила я. Голос прозвучал странно – у меня всегда что-то в горле сжимается, стоит мне вспомнить, как папа кинулся прямо в круг пылающего электрического огня, чтобы спасти меня от Эйгира. – Он получил удар током, так что его кардиостимулятор слегка подпрыгнул. Когда его привезли в больницу, ему полегчало.
У моего папы порок сердца, поэтому в его тело вшит специальный аппарат под названием кардиостимулятор, который заботится о том, чтобы сердце билось как надо. Таким, как он, удары током совершенно противопоказаны.
– Ну вот и хорошо, – с облегчением ответил Анте. Наверное, не так-то легко пойти к человеку в гости, чтобы спросить, типа, жив ли там еще папа. – А тот второй – кто это был? Папа Ореста или кто?
– Это не папа Ореста, – объяснила я. – Это папа Электры. В смысле, папа младшей сестры Ореста.
Хотя тут до меня дошло, что я точно не знаю. А вдруг Эйгир и папа Ореста тоже? Просто Орест не в курсе.
– Он… он в коме. То есть он все еще в обмороке, и врачи не знают, очнется ли он вообще. И если очнется, то когда.
– Ах черт! – сказал Анте.
– Хотя в этом нет ничего… – начала я и запнулась. – То есть…
Ведь это прозвучало совершенно немыслимо – дескать, нет ничего плохого в том, что этот Эйгир лежит в коме. Потому что он ведь это заслужил.
– Он совершенно сумасшедший! – выпалила я. – Он пытался похитить Электру!
– Но зачем он оборвал электрические провода? И что за странную блестящую штуку держал в руке?
– Звездные часы… – проговорила я, не успев подумать, и тут же прикусила язык, чтобы не проговориться.
Я не хотела рассказывать Анте об астролябии, которую нашли мы с Орестом. Что бы он обо мне подумал, начни я ему рассказывать об инструменте, управляющем земными и небесными силами!
– Он просто сумасшедший, – повторила я, пытаясь придумать что-нибудь умное, чтобы успокоить Анте, ничего ему не рассказав. – Он считал, что при помощи этой старинной штуки можно находить земные силы или что-то типа того… и что Электра может ему в этом помочь. Полный бред! – сказала я и покачала головой. Я надеялась, что по мне не заметно, что я верю: Эйгир был прав! По крайней мере, мне очень хотелось в это верить.
– А что это за штука такая?
– Просто старая штуковина, которую случайно нашли мы с Орестом. Ничего особенного.
Абсолютно ничего особенного! Просто магический, бесценный, совершенно уникальный инструмент – который я к тому же отдала Эйгиру, потому что он меня обманул. В очередной раз. Никогда больше не дам себя обмануть таким, как он.
– Можно мне на нее посмотреть?
Ах да, Анте же обожает старинные штучки!
Видел бы он те, которые мы находили, – те, что Аксель использовал в виде подсказок для поисков астролябии.
– Я не знаю, куда она делась, – ответила я. Это была истинная правда. Орест спрятал астролябию и отказывался говорить мне, где она.
Он собирался продать ее за большие деньги, чтобы съехать из дома, как только ему исполнится восемнадцать.
– О’кей, – произнес Анте, поскольку я больше ничего не говорила. – Ну что, идем купаться?
Только в первом разговоре Анте спросил меня, пойду ли я купаться. Когда он понял, что у меня самый старый мобильный телефон на свете и я пропускаю все, о чем другие договариваются в чатах, он начал присылать мне эсэмэски каждый раз, когда ребята из моего бывшего класса собирались купаться в озере Стамшён или Аспене. И я отправлялась с ними – не всегда, но довольно часто.
Сколько раз я спрашивала Ореста, не хочет ли он пойти с нами к озеру, но он всегда отказывался. Почему – не знаю.
Вместо этого он часами просиживал один в маминой компьютерной комнате в подвале. Он обожает мамины компьютеры. И маму тоже, как мне кажется. Но когда у нас нет загадки, ответ к которой нам предстоит вместе подобрать, – я вовсе не уверена, что его интересую я. Он ходит с нами, только если его заставляет Санна.
Но теперь… Теперь загадка снова есть. По крайней мере, я очень на это надеялась.
А что, если мы ничего не найдем под камнем Сильвии? А что, если все окажется так, как сказал Орест: что у прабабушки Анте голова слегка закружилась в темноте среди горящих свечей, вот она и понесла всякую ерунду? Нет никаких доказательств, что земные токи и звездные поля действительно существуют.
Аксель, который написал для нас свои старые письма, искал эти токи и поля всю свою жизнь. Он послал нам старинную карту Лерума, где обозначил линиями те земные силы, которые ему удалось обнаружить. Но он так и не смог ни на что их употребить.
Еще с лета я всегда ношу с собой копию этой карты. По ней волнами проходят линии: они не прямые, а извиваются каким-то невероятным образом. Линии Аксель пометил буквами, а места их пересечения назвал перекрестьями силовых линий. Возле таких перекрестий (например, крест АБ – это точка пересечения на карте линии А и линии Б) земные токи должны быть особенно сильны. Поэтому, когда я попадаю в такое место, где пересекаются линии на карте, я пытаюсь выяснить, нет ли в этом месте чего-нибудь необычного.
Пока я опробовала следующее:
1. Исследовать силовой крест при помощи лозы – двух скрещенных ивовых веток. Это я проделывала на перекрестьях ПГ, АД и РП.
Результат: ничегошеньки.
2. Обследовать земные токи, используя в качестве маятника мою серебряную цепочку. Это я пробовала на перекрестьях ГС, МН и ММ.
Результат: маятник, конечно, ходит туда-сюда. И каждый раз я жду, что произойдет нечто магическое или необычное. Но если говорить совсем уж честно, то…
Результат: ничегошеньки.
3. Ощутить земные токи, просто закрыв глаза и пытаясь слиться с природой. Это я пробовала делать у многих перекрестий.
Результат: прохожие думают, что я сошла с ума. В целом: ничего.
Но я не отчаиваюсь!
7
Всю ночь шел дождь. К утру воскресенья, когда я постучала в дверь Ореста, лить перестало, но было ужасно сыро. Небо оставалось серым, и даже табличка Моны о гелионавтике смотрелась уныло – вода с нее так и капала.
– Входите! – донеслось из-за двери, и я вошла в прихожую. Тут я увидела Мону. Она стояла на голове, прислонившись к стене в гостиной. – Привет, Малин! – сказала она с перевернутой вверх ногами улыбкой.
Уж не знаю, как она этого добивается, но, приходя к Моне, всегда чувствуешь, что тебя тут ждали. Даже когда она сама стоит на голове. Она легко вернулась в нормальное положение и подошла ко мне. На ней были просторная серо-зеленая рубашка и широкие узорчатые брюки. Длинные волосы собраны в большой небрежный пучок. Хотя она только что стояла на голове, лицо у нее сияло, как обычно, и, когда она улыбнулась, вокруг глаз образовались мелкие добрые морщинки.
– А, вот и ты… – проговорила она. Сперва осторожно похлопала меня по плечу, но потом взяла за подбородок и долго рассматривала.
За последнее время я успела привыкнуть к Моне и больше не замираю неподвижно, когда она начинает меня столь пристально изучать. Насколько я понимаю, она поступает так с людьми, которые приходят к ней, прося помощи в разных делах. Она смотрит на них очень внимательно. И долго-долго выслушивает. После этого ей становится ясно, что им нужно: травяной чай, или кристалл, или же она раскладывает перед ними карты из какой-то странной колоды, или что-нибудь еще.
– Много существует путей, малышка Малин, – прошептала она на этот раз. – Много путей есть у маленькой рыбки.
Когда она произнесла слово «рыбка», я буквально подпрыгнула. Как я уже говорила, я действительно Рыба – родилась в марте под созвездием Рыб. Само собой, Моне это известно, она знает все о гороскопах и подобных вещах. Но странно, что в последнее время слово «рыба» и сами рыбы появляются везде и повсюду. Гораздо чаще, чем обычно.
Прежде чем Мона успела сказать что-нибудь еще, из своей комнаты вышел Орест.
– Мы пошли гулять, мама, – сказал он.
Мона кивнула.
– Электра спит, – продолжал он, надевая сапоги. – Ты ведь приглядишь за ней, да?
– Ясное дело, – улыбнулась в ответ его мама. – Идите гуляйте.
Орест серьезно посмотрел на нее. Чересчур он волнуется за младшую сестру. Хотя не так уж это и странно, учитывая, что Эйгир пытался ее похитить. И хотя сейчас Эйгир в больнице, Орест подозревает, что в его шайке есть другие и они мечтают добраться до Электры. Те, кто верит, что она действительно избранный ребенок, и хочет использовать эти ее сверхъестественные способности.
А Электра к тому же еще и постоянно сбегает.
– Смотри за ней! – сказал Орест.
– Да-да, – ответила его мама.
И мы пошли.
От дома Ореста – прямиком на лесную тропинку, потом перешли велосипедную дорожку и углубились в лес, идя вдоль ручья. На этот раз я не забыла надеть резиновые сапоги, и на Оресте были его высокие зеленые. Это оказалось очень кстати. Дорожка была покрыта мокрыми листьями и сырыми скользкими корнями. Кусты и деревья стояли почти голые и были влажного красно-коричневого оттенка, какой совсем не похож на тот зеленый грот, по которому мы ходили здесь летом. Но листья под ногами оставались ярко-желтыми и сияли, как золотые монетки.
Орест нес на плече лопату, и я ужасно обрадовалась, увидев ее, потому что все вдруг снова стало как весной. Наконец-то нам предстоит разгадать еще одну загадку. По крайней мере, я очень на это надеялась.
Камень Сильвии – это, должно быть, камень с надписью «СИЛЬВИЯ», тот, что находится у заброшенного хутора в лесу, как раз в том месте, где мы весной нашли звездные часы.
Доски деревянного настила были промокшими и скользкими. Вода в ручейке неслась с бешеной скоростью – похоже, дожди превратили его в бурную реку. Я остановилась на мосту и глянула в воду.
– Ой, рыбка, рыбка! – крикнула я, заметив маленькую красно-коричневую рыбку, промелькнувшую у самой поверхности воды.
– Да, надо же… – ответил Орест, но на него это не произвело столь сильного впечатления. Наверное, он подумал, что рыбы здесь водятся всегда. Но я-то прожила здесь всю жизнь, тысячу раз переходила этот ручей и никогда раньше не видела тут рыб. Никогда!
По другую сторону ручья земля оказалась еще мокрее, а тропинка, по которой мы шли, совсем сузилась и стала почти незаметной, петляя между деревьями.
Меня охватила радостная дрожь, когда мы нашли камень, служивший некогда ступенькой крыльца старого хутора. Мне нравится смотреть на этот камень с его серой неровной поверхностью и думать, что кто-то, живший здесь много лет назад, сидел на нем, слушая плеск ручейка. Неподалеку – то самое дерево, где Аксель больше ста лет назад вырезал в коре буквы СРЖБХРЪМ. Подойдя к дереву, я погладила его рукой. Именно здесь, в земле под ним, мы весной и нашли астролябию.
А шифр, СРЖБХРЪМ, должен был сообщить нам название важного места – того, где можно применить астролябию. Но, чтобы разгадать шифр, надо знать имя избранного ребенка, которое и есть ключ к шифру. Аксель использовал шифр, который называется шифром Виженера, и мы с Орестом изучили его. Если вы хотите узнать, как написать послание шифром Вижинера, то я вставила его в конец этой книги.
Как я уже рассказывала, поначалу мы думали, что дитя-лозоходец – это Орест, и при подстановке имени Орест СРЖБХРЪМ превратилось в ГТБРГВКЗ – вокзал Гётеборга. Но потом мы поняли, что дитя-лозоходец – на самом деле Электра, а при подстановке имени Электра код СРЖБХРЪМ давал «ЛИНИИКИД», то есть пересечение линий К и Д на карте Акселя. Это место находится возле Нэса в окрестностях Лерума – именно там и произошло все это с Эйгиром и папой.
А я еще с лета нахожу везде буквы FISC[5]. Или же рыб, как только что под мостом. Это что-то значит? Или ничего не значит? Прямо не знаю, что и подумать.
Но точно знаю, что именно эти буквы вырезаны на астролябии. «FIdes SCentia» — вот что написано на одной стороне астролябии, и это означает «Вера и наука».
Все это было так странно, что у меня буквально голова шла кругом, стоило мне подумать об этом. Тогда уж лучше поискать камень Сильвии – про него нам по крайней мере известно, что он существует на самом деле.
Так мы довольно долго бродили, пиная листья, и наконец я нашла.
Камень был небольшой, четырехугольный и гладкий. На его поверхности виднелись выбитые, стершиеся от времени буквы: СИЛЬВИЯ.
Я смахнула все коричневые и желтые листья, и текст стал виден целиком. Потом Орест сгреб лопатой траву и землю вокруг.
– Фу, – пробормотала я. – А если там лежит что-то жуткое?
– Оно там лежит, – ответил Орест, серьезно глядя на меня. – Мертвая собака. Герда же рассказала нам. Здесь ее дедушка похоронил первую собаку по имени Сильвия. Ту, которая принадлежала Акселю, пока он не пропал.
Мне не очень понравилась перспектива выкопать мертвую собаку, хотя конкретно эта умерла более ста лет назад. От нее, небось, и скелета уже не осталось. Но еще жутче мне становилось, когда я вспоминала мощный голос, прозвучавший во время сеанса. В нем было что-то нечеловеческое – невозможно представить, чтобы старушка Герда сама могла издавать такие звуки.
«Ищите в земле, – сказал нам голос. – Ищите под камнем. Под камнем Сильвии».
Я поежилась. Мне вдруг показалось, что кто-то наблюдает за нами. Может быть, какой-нибудь дух!
Но тут Орест засунул лопату под край камня и приподнял его.
– Держи! – сказал он. Я наклонилась. Когда я откинула камень в сторону, мы увидели четырехугольник коричневой влажной земли – посреди прошлогодней травы и желтых листьев. Словно темно-коричневое пятно.
Орест вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула.
Он воткнул лопату в землю, чтобы подцепить верхний слой земли.
Кто знает, до какой глубины нам придется копать?
Но уже после первой порции земли, вынутой при помощи лопаты, я увидела в яме что-то не похожее на камень. Что-то четырехугольное.
– Осторожно! – крикнула я. Разгребла землю и вскоре почувствовала под пальцами нечто твердое и холодное. Это была почерневшая металлическая шкатулка. Осторожно стряхнув с нее землю рукавом куртки, я попробовала открыть крышку.
Шкатулка была заперта.
У нас в руках новая загадка.
8
Камень мы, естественно, положили на место. Хоть там и похоронена всего лишь собака, нам показалось важным вернуть все как было. Мы утоптали землю вокруг камня, а потом я посыпала могилу листьями, чтобы скрыть следы нашего пребывания. Шкатулку я несла в руке всю дорогу до дома. Она буквально жгла мне пальцы.
Неужели в ней новое сообщение от Акселя? Но ведь он пропал! Отправился однажды в лес и больше не вернулся – так рассказала Герда. Может быть, именно здесь он проходил в последний раз, ища Сильвию? Здесь, в лесу, вдоль ручья, где листья по-прежнему желтели, но скоро все увянет и потемнеет… Я глубоко вдохнула полный запахов осенний воздух и почувствовала, как уже не раз бывало раньше, что в лесу мы не одни. Хотя я знала, что Сильвии нет рядом, но буквально ощущала ее присутствие. Как она естественно сливалась с природой – с землей, небом и всем остальным. Когда я сказала об этом Оресту, он даже, вопреки обыкновению, не стал возражать. Только посмотрел на меня и широко улыбнулся, что с ним иногда случается – и тогда в его темных глазах мне чудится звездопад. Наверняка он не ощущает того, что ощущаю я, – а мне показалось, что я буквально вижу Сильвию, когда в кустах зашуршало. Что-то светлое промелькнуло и исчезло. Но это наверняка была просто птица.
Когда мы почти дошли до дома Ореста и уже повернули на дорожку, ведущую к его участку с грядками Моны, до нас донесся голос.
– Прочь, сгинь, уходи! – пел он. – Прочь, сгинь, уходи!
Орест нахмурился и ускорил шаг.
Мона шла вдоль границы участка и рассыпала что-то горстями из маленького голубого тканевого мешочка, который держала в руках. Горсть туда, горсть сюда.
Мы остановились на краю участка, где начиналась первая грядка, и Мона прошла мимо, даже не поздоровавшись. Но у самой грядки она остановилась, подняла предмет, лежавший на земле, – серый, прямоугольный – и особенно тщательно посыпала его этим-чем-то-таким, а потом поставила в угол грядки. Думаю, это один из тех кусков оргонита, которые защищают от всего плохого. Затем она пошла дальше, напевая, рассыпая горсти порошка из мешочка в такт своим шагам.
Только добравшись до угла дома, она замолчала. Сложила ладони вместе и поклонилась своим грядкам.
Потом она подняла на нас глаза и улыбнулась. Пучок волос у нее на голове съехал на сторону: теперь он сидел уже не на затылке.
– Привет! – крикнула она нам. – Я просто должна была закончить с этим.
– Что случилось? – строго спросил Орест. – Где Электра?
– Хм… э… кто-то приходил сюда и убрал все таблички, – проговорила Мона с обычным спокойствием. Она указала на таблички, беспорядочно сваленные в кучу. Они были деревянные, с надписями типа «Дигиталис» или «Переменчива, как луна». Для меня все это было китайской грамотой, но, по-моему, они указывали, что именно растет на грядках.
– Где Эле… – снова начал Орест, но в этот момент из-за угла дома выглянула Электра, которая играла в какую-то свою игру: наполняла ведерко листьями, а потом высыпала их.
Мона не обратила на него внимания.
– Конечно, я и без табличек знаю, где и что посадила, – проговорила она. – Однако это безобразие.
– А что в мешочке? – спросила я.
– Обычная соль, – ответила Мона и улыбнулась. – Соль помогает от всего!
Мы помогли Моне воткнуть таблички обратно в землю и откатить стеклянные шары – белый и синий – на предназначенные им места в огороде. Уж не знаю, какая польза от этих шаров, но они очень красивые.
Призвание Моны – смешивать из различных засушенных растений чай, который «как раз то, что тебе сейчас нужно». Что именно тебе сейчас нужно, она, похоже, догадывается сама, потому что никогда не спрашивает. Мне она всегда заваривает куркуму. Это не особо вкусно, но я уже привыкла. Оресту достается мята, потому что она помогает от головной боли, как говорит Мона. Чаще всего мы пытаемся как-нибудь уклониться от чая. Но сейчас, поскольку оба были промокшие и продрогшие, а сухарики с кардамоном у Моны супер-вкусные, послушно поплелись за ней в кухню.
Дома у Ореста очень уютно. Я уже рассказала о загадочных бесполезных предметах Моны, расставленных по всему дому. Статуи богов с множеством рук, камни странной формы, блестящие стеклянные призмы и кусочки ткани. Но еще уютнее оттого, что весь пол в гостиной застелен, как лоскутным одеялом, разными красными и зелеными ковриками, так что паркета под ними вообще не видно. Большие окна, обращенные в сад, заставлены горшками с цветами. Их красные и зеленые листья почти совсем заслоняют стекла. Кажется, что ты в джунглях.
Мебель старая и потертая, но везде мягкие подушечки – и на диване, и на полу, так что всегда есть где сесть и удобно устроиться. В кухне подушек меньше, зато на шкафах разложены пучки растений. А на плите или столешнице всегда стоит что-нибудь новенькое: пыхтящие горшочки с мазью, которая пахнет очень вкусно либо же совсем отвратительно, или кучка грибов на засушку, или ведро краски.
Обычно здесь царит беспорядок. Как сегодня, например, когда в мойке и вокруг нее сложено множество камней различной формы и разных размеров. Одни – обычные неровные серые камни, другие – круглые и гладкие, словно их обточило морем, а третьи – сверкающие остроконечные кристаллы.
Мона дала нам по большой глиняной кружке с чаем и поставила на стол блюдо с вкуснейшими сухариками.
Половину немедленно загребла Электра неожиданно быстрым и ловким движением маленькой ручки. После этого она сидела, довольная, под столом со своим любимым медвежонком и хрустела сухариками. Мона только рукой махнула. Отойдя к мойке, она принялась ополаскивать многочисленные камни под струей воды.
Я грела пальцы о горячую чашку.
– В общем, началось, – мрачно произнес Орест, едва я отпила первый глоток.
– Что такое? – спросила я, тут же произнеся одними губами: «Не сейчас!» Не можем же мы говорить о своей находке при Моне! Это же тайна! Что ему взбрело в голову?