– Но в нашей округе найдутся более достойные девушки.
– Я следую заповедям Аллаха, который призывает помогать ближнему. А вы, уважаемая Эсфанд меня удивляете. Не каждому выпадает счастье избежать своего бедственного положения. И вы и дочь будут обеспечены, вам уже не придётся тревожиться за её будущее, и вы сможете отдохнуть и спокойно доживать свой век. Но я не вижу радости на вашем лице.
– Всё так, господин. И вы, конечно, правы, но дочка ещё мала, какая с неё жена.
– Не беда. Мала, не стара. Подумайте, уважаемая Эсфанд, вы получите за неё полторы тысячи. Вам такие деньги разве заработать? Вряд ли, а их хватит надолго.
– И в этом вы правы, господин, но как я могу расстаться с моей деточкой, она моя единственная отрада.
– Почтенная Эсфанд, но ведь рано или поздно вам придётся расстаться, так зачем же упускать выгоду?!
– Не хорошо это, господин. Выходит, я продам свою девочку.
– Вы спасёте себя и её от бедности и нужды.
– А совесть и душу, господин?
Эсфанд сидела, сгорбившись, и казалась ещё меньше, чем была. Грусть и растерянность чередовались на её немолодом лице. Крупноватые для её небольшого тела руки с сухой, потрескавшейся кожей, беспомощной горстью лежали на коленях, прикрытых подолом застиранного и заштопанного тёмного платья.
Гость уже начинал раздражаться. Когда он шёл к вдове, то был уверен, что она обрадуется нежданно свалившемуся капиталу и живо сбагрит обузу. Но эта любвеобильная мамаша действовала на нервы. За её вежливостью он видел упорный отказ. И снова, теряя терпение, принялся убеждать её в счастье, которое на неё свалилось.
А она чуть не плакала, но сдерживала себя, чтобы этот хитрец принял её за сильную духом. В том, что он хитрил, Эсфанд не сомневалась. В их деревушке были девицы краше её дочери, но за них есть, кому заступиться. "Ах, если бы жив был муж и старшие сыновья, никто бы не посмел обидеть ни меня, ни доченьку. Но Аллах их забрал… А, может это посланец Шайтана? Злой искуситель пытается меня столкнуть с праведного пути?!" О, как ей захотелось вскочить, закричать на непрошеного гостя и высказать этому подлецу, что она думает о нём и его гнусной сделке! Но Эсфанд сдержала себя снова, она решила избрать иную тактику. Прикинулась туповатой и продолжала вежливо отвечать, но при этом твердила всё тоже: "дочка мала, в жёны не годиться". Она добилась бы успеха, если бы гость был другого нрава. Кроме хитрости, о которой догадалась Эсфанд, он не любил, когда ему перечили или мешали исполнить задуманное, тогда в нем закипала злость, ярость закипала, и агрессия уже не поддавалась контролю и выплёскивалась.
Бессмысленные пререкания надоели, он должен взять то зачем пришёл, а эта глупая курица кудахчет и слушать невмоготу. Уже не в силах сдерживать клокочущую внутри бурю. Вскочил и со всего размаху ударил несчастную женщину кулаком по голове. Эсфанд даже не успела вскрикнуть, отлетела как тряпичная кукла и не шелохнулась.
Гость быстро нашёл девочку, заткнул ей рот, не глядя, чем подвернулось под руку, связал платком руки и понёс из дома. Рядом с входом стояла его машина. Бросил девочку на заднее сиденье и вскоре умчался, а пыль за машиной стелилась шлейфом и долго висела в воздухе.
II
Сообщение в одной из парижских газет:
" …найденная мумия – женщина. И происходит скорей всего из царского рода, об этом говорят скрещенные на груди руки (по древнеегипетской традиции) и главное: золотые пластины и корона. Но не только! Удалось прочитать клинописные знаки на золотой пластине: "…я дочь великого Ксеркса…" Ученые полагают – это древнеперсидская царевна Радогуна, которая жила две с половиной тысячи лет назад. Неужели персидские цари и члены их семьи после смерти были бальзамированы? Если так, то возможны новые подобные находки. И кто проводил этот ритуальный обряд? Приглашали египетских бальзамировщиков? Найденная мумия задаёт больше вопросов, чем даёт ответов".
* * *
Последнее время Курош думал, в каком направлении расширить своё производство. Казалось бы, чего маяться? Ведь его бизнес приносит ему постоянный и, весьма немалый доход. Но такой уж он человек, не довольствуется достигнутым и периодически озадачивает подчинённых новыми идеями. Пребывая в состоянии внутреннего поиска, Курош вошёл в кафе, как говорится на автомате, но нельзя сказать, что ноги и голова действовали не согласованно. Мозг контролировал всё, и собственное тело, и внимательно изучал окружающих, возможно тоже на автомате.
Среди посетителей кафе Курош заметил у стойки бара иностранца, и не, потому что они в этих краях редкость, как раз напротив. Неподалёку вела раскопки западноевропейская археологическая экспедиция. Куроша привлёк убитый вид этого иностранца, который явно нуждался не только в допинге, но и в утешении и сочувствии и, конечно же, в понимании, ведь именно из-за его отсутствия многим приходиться страдать. И Курош направился к стойке бара. Вскоре он уже беседовал с новым знакомым.
– … А можно просто док, – устало и безразлично добавил европеец.
– Ты, что врач?
– Не-е, – тот мотнул головой и сморщился. – Доктор исторических наук, – и грациозно махнул правой рукой, с зажатой между пальцами сигаретой, куда-то сквозь крышу кафе.
Когда к археологу подсел неизвестный ему местный житель, он ещё больше приуныл, ожидая расспросов о раскопках, а ему совсем неохота удовлетворять чьё-либо любопытство, или станет проситься в экспедицию на подсобные работы, но грузчиков и землекопов у них достаточно, а выслушивать жалобы на нужду и отказывать – занятие не из приятных. Оказалось, иранцу не надо ни то, ни другое. Тогда археолог сделал вывод, что тот не занимается "ловлей" иностранцев. У него, словно растаяла невидимая защита от назойливых и любопытных, угрюмость сменилась доброжелательностью и он, будто распахнулся перед собеседником в стремлении к доверительности и откровенности.
После очередной ссоры с руководителем экспедиции, археолога не покидало упадническое настроение. Несогласие с доводами начальника и методами раскопок, вместо бури возмущения вызвали у него ощущение своей беспомощности, и не, потому что против босса не попрёшь, а из-за несостоятельности и слабости своих аргументов, к тому же не в первый раз. А это может вызвать сомнения в его профессионализме. Неужели он действительно слаб? Слаб, не только как человек, но и, как учёный? Снова появилось ощущение своей ущербности. Кстати, в его жизни в который уж раз. Он не переживал бы так болезненно своё поражение, если бы не тщеславие и, быть может, он сам не осознавал, что старается не столько для науки, сколько для себя.
Курош проявил изрядное терпение. Он знал, что один из способов облегчить боль души дать человеку выговориться. Кроме того, у него был талант расположить к себе собеседника и иностранец, который не желал говорить что-либо о раскопках, выложил, что и зачем они ищут, упомянул о разногласиях с руководителем экспедиции. Только в данном случае его аргументация звучала убедительно. Может, оттого, что его собеседник мало или вообще ничего не понимал в археологии. Главное в глазах было такое сочувствие, какое и у давнего приятеля не увидишь. В порыве откровенности иностранец поведал о своей детской мечте. Когда-то ему очень хотелось найти мумию кого-нибудь из Ахеменидов. Он тогда не знал, что древние персы не бальзамировали своих умерших царей.
– Что это ты задумался? – благодушно спросил он у Куроша.
– Интересная была у тебя мечта, – медленно ответил тот, будто погрузившись куда-то, и добавил. – Я бы до такой не додумался.
– А ты о чём мечтал в детстве?
– Стать богатым. Я не хотел, чтобы мои дети взирали на меня голодными и просящими глазами, как мы с сёстрами и братишками на своих родителей.
– Да-а, – глубокомысленно протянул док, взглянув на потёртые брюки и пиджак собеседника. – Хотя я стал археологом, но всё же мечты наши были нереальные, потому что сами мы были наивные.
У Куроша мелькнула лукавая усмешка. Всего лишь на миг. В следующий он уже с восхищением обратился:
– Так ты, док знаешь историю Древнего Египта и древнеперсидскую тоже?
Иностранец утвердительно кивнул, не отрываясь от большой кружки тёмного горьковатого ирландского пива, которое каким-то загадочным путём попало сюда.
– Док, и знаешь, как из трупов мумии делали?
– Конечно.
– И знаки древнеегипетские читать можешь?
– Да, но не очень хорошо, с клинописью знаком больше.
– Док, с какой клинописью?
– С древнеперсидской. Курош, ведь я специалист по Древней Персии эпохи Ахеменидов.
– Как интересно, док! Что значит учёный человек! Вот, поговоришь с тобой, и будто несколько книг прочитал.
Каждое слово Куроша, словно капли бальзама падали на израненное самолюбие иностранца. Они разошлись приятелями и договорились непременно встретиться.
III
Из прессы: "… в одной из иранских деревушек родственники и соседи недавно захороненной женщины обнаружили её могилу осквернённой и …пустой. Кому понадобилось тело умершей?"
* * *
– Как наш золотых дел мастер?
– Старается, господин. Я проверял. Символ персидских царей кипарис изобразил в точности. Теперь он взялся за большую золотою пластину, маску покойной делает, исходя из тех установок, которые вы ему дали.
– Дмура, проведи меня к бальзамировщикам.
Они спускались по каменным ступенькам. Дмура поспешил предупредить.
– Господин, они ещё не приступили к бальзамированию.
