– А разве можно чужой крест носить?
Фрося смутилась и, как бы оправдываясь, неуверенно пояснила:
– Так получилось, что он и чужой, и не чужой… В общем, долго рассказывать.
У полковника вдруг перехватило дыхание. Сглотнув липкую слюну, хрипло спросил:
– А как ваш папа? А второй ребёнок?
– Сыночка и папу в дороге схоронили – тиф. – Фрося вдруг спохватилась: – Откуда вы знаете про папу и Аннушкиного братика? Мы никогда никому про это не рассказывали.
– А как погоны жгли в печке – помните?
Колени женщины подкосились, она стала заваливаться набок. Мужчины еле успели её подхватить на краю «окопа-могилки».
* * *
Поздний вечер, в хате Сидора укладываются спать. Аня подходит к кровати родителей. Отец ещё во дворе, курит перед сном любимую трубку.
– Ну как, мама, отпустило? Надо бы засыпать могилку, а то ребятишки и впрямь себя покалечат. Ишь чё выдумали – окоп.
– Не засыпать, не засыпать, у нас там оборона.
– Спи, оборонщик!
Анна подходит к кровати сына, поправляет одеяло.
– Засыпать, чтобы не напоминала, а то видишь, как бабушке плохо стало.
Доня не унимается, отстаивая свою фортификацию:
– Это не от могилки. Дядя Халва сказал, что она шрама испугалась у другого дяденьки.
– Ладно, спи, сынок.
Анна вновь села на краешек материной кровати:
– Мама, что случилось? Как ушли копальщики, ты места себе не находишь. В обморок падала. Хорошо, что Шалгерасимыч рядом был. Жара виновата?
Фрося одной рукой сжала глаза и свистящим шёпотом, чтобы не слышал внук в другой комнате, сбивчиво начала:
– Жара ни при чём: я, я во всём виновата. Столько лет молчала, всё собиралась правду рассказать. А правда очень горькая, доченька. Но сегодня всё раскрылось. Нет больше сил молчать. И от отца скрывала, как всё было на самом деле.
* * *
Уже стемнело, когда поручик добрался до хутора. В одном из окошек увидел казачку, кормящую грудью младенца.
– Есть Бог на свете, есть, – вслух обрадовался папаша, что наконец-то угомонится его крохотное сокровище.
Открыл бородатый мужик.
– Ради Христа, покормите малютку. Её маму, мою жену, в санитарном обозе убило. Только покормите, пожалуйста. Потом я уйду, заберу дочку с собой.
– Проходь, проходь, – посторонился хозяин, пропуская гостя. – Поручик, судя по царским погонам… Да ещё и с малюткой на руках. Несладко тебе придётся, благородие, в такое-то время. Дочка, примай пополнение.
Молодая женщина осторожно извлекает из необъятной папахи крохотное тельце. Младенец выпускает изо рта обсосанный краешек рубахи и принимается с новой силой заявлять свои права на существование.
– Божечки ты мой! Её и не обмыли даже… Поприсыхало всё.
Фрося наливает в тазик тёплой воды, споласкивает малышку, заворачивает в большую цветастую пелёнку, лишь после даёт грудь. Тоненькие ниточки губ малышки намертво прикипают к животворящему источнику.
– Покормишь, уложи рядом с Сашком, пусть поспит на сытый желудок. А мы с поручиком тоже что-нибудь сообразим.
Закончив с ребёнком, женщина промывает офицеру рану, плеснув на тряпку немного самогону.
– А я покамест погоны срежу. Неровён час – заявятся комиссары и нас заодно с тобой загребут. – Бородач берёт кухонный нож.
– Лучше моим, боевым – раз уж такое дело… – в голосе поручика звучат трагические нотки.
– Да ты не переживай: были бы плечи – погоны пришьются. Не эти, так другие. Мой зятёк тоже в царской армии фельдфебелем служил. А сейчас с Будённым твоего Врангеля гонят. Вроде как есть за что: большевики обещали землю раздать.
Сделав надрезы, хозяин с треском отпарывает погоны:
– Дочка, разожги комелёк, брось в печку царское прошлое.
Из огромной бутыли опять забулькало. Красноречивое кряканье мужчин подтвердило хмельную состоятельность самодельной жидкости.
– В самом деле, поручик, растолкуй мне, бестолочи: а за что вы воюете, кого защищаете? Николашка отрёкся от престола. Керенский весь подол бабского платья пробздел, когда тикал из Временного правительства. А вы всё гоняетесь за прошлым, как за своей тенью. А разве можно тень догнать? Никак не можно, только если поляжете все. От мёртвых теней не бывает. Дербаните Россию, каждый своё хочет урвать: Врангель, Деникин… Колчак вообще сибирским правителем себя объявил. На Украине то же самое: сколько их, самодельных царьков-батьков развелось! От одного такого, сам сказал, папаха досталась. Из отдельных зёрен снопа не свяжешь.
Все трое подошли к младенцам. Сонные мордашки мерно посапывали, нет-нет да и причмокивая влажными губёнками.
– Ну и куда ты с ней, поручик? У неё теперь братишка есть… А вторую зыбку я соображу.
Гость снимает нательный крест:
– Хозяюшка, дайте что-нибудь тяжёлое – я на нашем фамильном кресте ножом свою зарубку оставлю – четвёртую.
– А как дочку назвали? – спрашивает Фрося.
Гость растерялся:
– Да не успели ещё… Вернее, не успел. Жену Аннушкой звали, пусть будет Анюткой.
Покидая дом, поручик пообещал:
– Я обязательно разыщу вас, заберу дочку.
* * *
