Внявший Раздору безумному.
117.
Был уже некогда отроком я, был и девой когда-то,
Был и кустом, был и птицей, и рыбой морской бессловесной.
119.
Горе мне, чести какой и какого лишившись блаженства,
Свергнутый ныне на землю, средь смертных людей обращаюсь!
124.
Горе, о горе тебе, злополучный и жалкий род смертных:
Распрей и тяжких стенаний исполнен твой век с колыбели!
125.
Стала живых в мертвецов обращать, изменяя их образ…
126.
Чуждой одеждою плоти их дух облачая, природа…
127.
В диких зверей воплощаясь, львов населяющих горы
Образ приемлют и лавров – среди лепокудрых деревьев…
128.
Вовсе не знали они ни Войны, ни Смятения битвы,
Зевса не знали царя, Посидона не знали, ни Крона,
Но лишь Киприду царицу…
Милость ее обрели смиренных даров приношеньем,
Дивных картин живописных, священных елеем душистых,
Жертвами чистого мира и ладана благоуханьем,
Бурого меда на землю из сотов струи проливая.
Но обагрять алтари непорочною кровью животных,
Душу из них исторгать, пожирать благородные члены, —
Все это гнусным грехом почиталось у них справедливо.
130.
Кроткими были все твари и к людям легко приручались
Звери и птицы; повсюду любовь процветала и дружба.
132.
Счастлив, кто мыслей божественных ценным владеет богатством
Жалок, кто о богах лишь понятием смутным доволен.
133.
Нет, божество недоступно ни зрению нашего ока,
Ни осязанию рук, а ведь в них пролегает главнейший
Путь для внедрения веры в сердца недоверчивых смертных.
134.
Нет у него головы человекообразной, что члены
Смертных венчает, ни рук, что, как ветви, из плеч вырастают,
Нет ни быстрых колен, ни ступней, ни частей волосатых:
Дух лишь один существует святой, несказанный, от века
Мыслями быстрыми вкруг обегающий все мирозданье.
135.
Этот всеобщий закон простирается без перерыва,
Весь обнимая эфир и безмерного света сиянье.
136.
Где же убийствам ужасным предел? Неужели беспечный
Ум ваш не видит того, друг другу вы служите пищей!?
