Однако выдвижение кандидатуры Тиллерсона 13 декабря только вызвало новую волну спекуляций (за и против) о моем назначении заместителем. Один советник Трампа подбодрил меня, сказав: “Через 15 месяцев ты будешь госсекретарем. Они знают его ограничения”. Одним из таких ограничений были отношения Тиллерсона за годы его работы в «ЭксонМобил» с Владимиром Путиным и Россией, как раз в то время, когда Трамп подвергался неуклонно растущей критике за “сговор” с Москвой против Клинтон. В то время как Трамп в конечном итоге был оправдан по обвинению в сговоре, его защитная реакция умышленно игнорировала или отрицала, что Россия глобально вмешивалась в американские и многие другие выборы, а также в общественно-политические дебаты в более широком смысле. Другие противники, такие как Китай, Иран и Северная Корея, также вмешивались. В тогдашних комментариях я подчеркивал серьезность иностранного вмешательства в нашу политику. Маккейн поблагодарил меня в начале января, сказав, что я “принципиальный человек”, что, вероятно, не добавило бы у Трампа симпатий ко мне, если бы он узнал о таких комплиментах.
В Министерстве обороны также была суматоха из-за должности заместителя госсекретаря, поскольку Мэттис выдвинул кандидатуру чиновницы времен Обамы Мишель Флурной. Флурной, демократ, могла бы сама стать министром обороны, если бы победила Клинтон, и трудно было понять почему Мэттис хотел, чтобы она была в республиканской администрации. Впоследствии Мэттис также настаивал на том, чтобы Энн Паттерсон, кадровый сотрудник дипломатической службы, заняла важнейшую должность заместителя министра обороны по политике. Я несколько раз работал с Паттерсон и знал, что идеологически она подходит для высокой политической должности в либерально-демократической администрации, но вряд ли в республиканской. Сенатор Тед Круз расспрашивал Мэттиса о Паттерсоне, но Мэттис не смог или не захотел объяснить свои причины, и выдвижение кандидатуры под растущим противодействием сенаторов-республиканцев и других в конечном итоге провалилось. Вся эта суматоха заставила Грэма и других посоветовать мне держаться подальше от администрации в первые дни ее существования, что я нашел убедительным.
Какое-то время рассматривался вопрос о моем назначении директором национальной разведки, на должность которого в конце концов в начале января был назначен бывший сенатор Дэн Коутс. Я думал, что введение Конгрессом этого поста после терактов 11 сентября для лучшей координации разведывательного сообщества, было ошибкой. Это стало просто бюрократической надстройкой. За ликвидация или существенное сокращение этого аппарата я бы охотно взялся, но я быстро пришел к выводу, что сам Трамп недостаточно в этом заинтересован, что неизбежно делало эту задачу сложной политически. Учитывая последовавшую длительную, почти иррациональную войну между Трампом и разведывательным сообществом, мне повезло, что работа директора не досталась мне. Итак, транзит Трампа закончился без видимой перспективы моей карьеры в администрации. Я рационально рассмотрел результат, придя к выводу, что если процесс принятия решений Трампом после инаугурации был таким же нетрадиционным и неустойчивым, как и его кадровый отбор, я бы лучше остался в сторонке от этого кабинета. Если бы только можно было сказать это о стране…
* * *
Затем, менее чем через месяц пребывания в Администрации, Майк Флинн самоликвидировался. Все началось с критики Флинна за предполагаемые высказывания в адрес российского посла Сергея Кисляка, которого я хорошо знал – он был моим московским коллегой, когда я был заместителем госсекретаря по контролю над вооружениями и международной безопасности в администрации Буша. Критика резко усилилась, когда Флинн, по-видимому, солгал Пенсу и другим о разговоре с Кисляком. Я никогда не понимал, зачем Флинну лгать о невинном разговоре. То, что старшие помощники администрации, да и сам Трамп, рассказали мне несколько дней спустя, имело больше смысла, а именно, что они уже потеряли доверие к Флинну из-за его неадекватной работы (как и предсказывал Киссинджер), а “российский вопрос” был просто политически удобной историей прикрытия. Флинн подал в отставку поздно вечером 13 февраля, на следующий день после «Штурм унд Дранг» Белого дома и всего через несколько часов после того, как Келлиэнн Конвей, к несчастью, получила несправедливую и неудачную работу – сообщить ненасытной прессе, что Флинн пользуется полным доверием Трампа. Это само определение смятения и бардака.
Смятение и бардак, к сожалению, также были характерны для сотрудников СНБ в первые три недели работы администрации. Кадровый выбор был в беспорядке, поскольку директор ЦРУ Майк Помпео лично предпринял ошеломляющий, почти беспрецедентный шаг, отказав в допуске к “конфиденциальной информации” одному из кандидатов Флинна на должность старшего директора, на одну из высших должностей в СНБ. Отрицание этого критического допуска, как все знали, фактически лишило этого человека возможности работать в СНБ, что стало сильным ударом по Флинну. Он также столкнулся с бесчисленными битвами с карьерными чиновниками, подчиненными СНБ во время пребывания Обамы в должности, но, как обычно, оставались там, когда началось президентство Трампа. Из-за этих битв часто просачивались сообщения о бюрократической крови на полу в Белом доме и в административном здании Эйзенхауэра, огромном здании из серого гранита в викторианском стиле, расположенном напротив Вест-Экзекьютив авеню, в котором проживает основная часть сотрудников СНБ.
Аналогичным образом, по одному из ключевых вопросов кампании Трампа – пресечение нелегальной иммиграции – в первые дни Белый дом совершал одну ошибку за другой, пытаясь выработать исполнительные указы и политические директивы. Судебные проблемы были неизбежны, и было легко предсказать, что решения будут жарко оспариваться через суды, в которых за восьмилетнее правление Обамы господствовали демократические назначенцы. Но Белый дом полностью взял на себя первоначальные проблемы с иммиграцией, что свидетельствует об отсутствии подготовки к транзиту власти и внутренней координации. Кабель “канала несогласия” в Госдепартаменте, предназначенный для внутреннего использования, попал в Интернет, подписанный более чем тысячей сотрудников, критикующих иммиграционную инициативу. Пресса наслаждалась этим, хотя аргументы, которые писали в канлае, были слабыми, разрозненными и плохо обоснованными. Но каким-то образом кабель и аналогичные аргументы комментаторов СМИ и противников на Капитолийском Холме остались без ответа. Кто ответственный? Каков план?
Тиллерсон, как ни странно, позвонил через три дня после того, как Комитет Сената по международным отношениям одобрил его кандидатуру 23 января, вытащив меня с заседания корпоративного совета. Мы говорили в течение тридцати минут, в основном о организационных вопросах в его департаменте и о том, как работает процесс принятия межведомственных решений. Тиллерсон был любезен и профессионален, и совершенно не заинтересован в том, чтобы я был его заместителем. Конечно, будь я на его месте, я бы чувствовал то же самое. Позже Тиллерсон сказал Эллиоту Абрамсу, с которым он также считался, что ему нужен кто-то, кто будет работать за кулисами, поддерживая его, а не кто-то, кто привлек внимание общественности, как я делал в качестве посла в ООН и как комментатор «Фокс». Тиллерсон спросил, интересуюсь ли я каким-либо постом в Госдепе, кроме поста заместителя. Я сказал «нет», так как у меня уже был опыт второго номера в работе в системе американской дипломатии – посла в ООН. Тиллерсон рассмеялся, и мы поговорили о часто напряженных отношениях между госсекретарями и послами в ООН. Было ясно, что он не пытался выяснить отношения с Хейли и что он понятия не имел, как справиться с этой бомбой замедленного действия.
Я беспокоился, что Тиллерсон затянет бюрократия Госдепартамента. Он проработал 41 год в «Эксоне» в среде, где были четкие показатели эффективности, отчеты о прибылях и убытках были жесткими контролерами, и где корпоративная культура вряд ли подвергалась революционным изменениям изнутри. После многих лет пребывания на вершине иерархии «Эксона» он привык считать, что все его подчиненные были в одной команде. Было бы замечательно, если бы оказавшись в кабинете госсекретаря на седьмом этаже он предположил что карьеристы в этом здании на этажах ниже или разбросанных по всему миру отличались от знакомых ему. Именно из-за своего прошлого опыта, Тиллерсону следовало бы окружить себя людьми, знакомыми с сильными и слабыми сторонами иностранной и государственной служб, но он пошел совсем другим путем. Он не стремился ни к культурной революции (как сделал бы я), ни к следованию интересам ведомства, ни к контролю над бюрократией, не меняя ее коренным образом (как это сделал Джим Бейкер). Вместо этого он изолировал себя с несколькими доверенными помощниками и заплатил неизбежную цену.
Но после того, как карьера Флинна, справедливо или нет, рухнула и сгорела, должность советника по национальной безопасности, которую я ранее не рассматривал из-за близости Флинна к Трампу, теперь была вакантна. Пресса предположила, что преемником Флинна станет другой генерал, упомянув Дэвида Петреуса, Роберта Харвуда (адмирал в отставке, ныне сотрудник «Локхид», которого энергично лоббировал Мэттис) или Кита Келлога (давний сторонник Трампа, а ныне исполнительный секретарь СНБ). Тиллерсон, казалось, не интересовался этим вообще. Дурной знак – как потому, что он не был в курсе, так и потому, что он, похоже, не осознавал какими проблемами для него может обернуться получение этой должности в Белом доме союзником Мэттиса. Действительно, новостные сюжеты отмечали плохие позиции Тиллерсона в целом.
Бэннон написал мне в пятницу, 17 февраля, с просьбой приехать в Мар-а-Лаго[8 - Резиденция Д.Трампа во Флориде (прим. ред.)], чтобы встретиться с Трампом в выходные по случаю Дня президента. В тот день Джо Скарборо из MSNBC написал в Твиттере:
Я решительно выступал против @AmbJohnBolton на пост ГосСек. Но бывший посол в ООН – это Томас Джефферсон в Париже по сравнению с Майклом Флинном.
В мире Трампа это может быть полезно. Во время праймериз в Мар-а-Лаго в те выходные гость сказал мне, что слышал, как Трамп несколько раз говорил: “Мне начинает по-настоящему нравиться Болтон”. Разве я раньше не пришел к выводу, что мне нужно усерднее работать с этой толпой? Трамп провел собеседование с тремя кандидатами: генерал-лейтенантом Х.Р.Мак Мастером, автором книги «Неисполнение служебных обязанностей» – превосходного исследования отношений между гражданскими и военными в Америке, генерал-лейтенантом Робертом Касленом, комендантом Вест-Пойнта[9 - Высший военный колледж армии США (прим. ред.)] и мной. Я встречался и разговаривал с Макмастером много лет назад и восхищался его готовностью отстаивать противоречивые позиции. Впервые встретившись с Касленом, я увидел в нем представительного и очень компетентного чиновника. Оба были в парадной форме, сразу продемонстрировав свои маркетинговые навыки. Что касается меня, у меня все еще были усы.
Трамп тепло поприветствовал меня, сказав, как сильно он уважает меня и что он был рад видеть меня советником по национальной безопасности. Трамп также спросил, не рассмотрю ли я “должность как у Бэннона” (который также присутствовал в частном баре на первом этаже Мар-а-Лаго вместе с Прибусом и Кушнером), охватывающую стратегические вопросы. Таким образом, по-видимому, я мог стать одним из многих типичных “помощников президента”, которых и так было слишком много в Белом доме Трампа, с небрежным определением их ролей и обязанностей. Для меня это было полной неожиданностью, поэтому я вежливо отказался, сказав, что меня интересует только должность советника по национальной безопасности. Как Генри Киссинджер однажды по слухам, сказал: “Никогда не принимайте государственную работу без почтового ящика”.
Президент заверил меня, что у преемника Флинна будут развязаны руки в организационных и кадровых вопросах, которые, по моему мнению, необходимы для эффективного управления персоналом СНБ и межведомственным процессом. Мы рассмотрели весь спектр мировых проблем, tour d’horizon[10 - Обзорно (фр.)], как любит называть это Госдепартамент, и в какой-то момент Трамп вмешался:
– Это так здорово. Джон звучит так же, как и на телевидении. Я мог бы слушать и слушать. Мне это нравится.
Кушнер спросил:
– Как вы справляетесь с тем, что вы настолько противоречивы, что люди либо любят вас, либо ненавидят?
Я уже открыл рот, чтобы ответить, когда Трамп сказал:
– Да, прямо как я! Люди либо любят меня, либо ненавидят. Мы с Джоном два сапога пара.
Я добавил только об этом следует судить по результатам, перечисляя кое-что из того, что я считал своими внешнеполитическими достижениями. Встреча завершилась обсуждением России, поскольку Трамп сказал: “Я видел, как вы говорили на днях о проблеме РСМД”, имея в виду Договор о ядерных силах средней дальности с Россией. Затем он объяснил, почему так несправедливо, что никто кроме России и Америки (в частности Китай, Иран или Северная Корея), не ограничены в развитии возможностей средней дальности, и что русские нарушают договор. Это было почти в точности то, что я сказал, поэтому я не сомневался, что он все еще смотрел и поглощал «Фокс Ньюс»! Я предложил сказать Путину, чтобы он выполнял обязательства России по РСМД, или мы выйдем из договора, с чем Трамп согласился.
Мы с Бэнноном ушли вместе, Бэннон сказал: “Это было здорово”. Тем не менее, у меня сложилось четкое впечатление, что Трамп собирался выбрать генерала. Я вернулся в свой отель, и позже в тот же день Бэннон и Прибус пригласили меня позавтракать с ними в Мар-а-Лаго на следующее утро. Прибус предложил альтернативы должности советника по национальной безопасности, сказав о Трампе: “Помните, с кем вы имеете дело.” Они обещали реальное влияние, доступ к Трампу и неизбежность смены администрации, что означает, что я в конечном итоге стану госсекретарем или кем-то в этом роде. Основываясь на моем опыте работы в правительстве, я объяснил, что для управления бюрократией вам нужно контролировать бюрократию, а не просто наблюдать за ней из Белого дома. СНБ был механизмом для координации деятельности агентств национальной безопасности, и для этой работы требовался кто-то, кто имел опыт работы на более низких уровнях и знал, как это работает (или не работает). Мои слова не произвели на них впечатления. Я думаю, что Трамп, по сути, сказал им: “Введите его в администрацию, чтобы он мог защищать нас по телевидению”. Это было как раз последнее, что я намеревался сделать в отношении политики, на определение которой я имел минимальное влияние. В какой-то момент Бэннон сказал: “Помогите мне здесь, посол”. Вообще-то именно это я и пытался сделать, но он имел в виду, что я должен сказать ему, что еще могло бы побудить меня присоединиться к администрации.
Возвращаясь в Вашингтон, я увидел в самолете, что Трамп выбрал Макмастера. Это не было неожиданностью, но я был удивлен, услышав, как Трамп тогда сказал:
– Я знаю Джона Болтона. Мы собираемся попросить его поработать с нами в несколько ином качестве. Джон – потрясающий парень. У нас было несколько действительно хороших встреч с ним. Он много знает. У него было много идей, с которыми, я должен вам сказать, я более чем согласен. Так что мы будем разговаривать с Джоном Болтоном в другом качестве.
Я явно не высказал свою точку зрения о лучшей роли для меня, и уж, конечно, не Кушнеру, который вскоре после этого написал мне: “Здорово проводить время вместе – мы действительно хотим, чтобы ты был в команде. Давайте поговорим на этой неделе, чтобы найти подходящее место, поскольку у вас есть что предложить, и у нас есть уникальный шанс сделать что-то хорошее”. Мадлен Вестерхаут, секретарь Трампа во “Внешнем овале” (комната, где сидели личные помощники Трампа), позвонила во вторник, чтобы соединить меня с Трампом, но у моего телефона был выключен звук, и я пропустил звонок. Как и следовало ожидать, Трамп был занят, когда я позже перезвонил, поэтому я спросил Вестерхаут, знает ли она, о чем идет речь. Она сказала: “О, он просто хотел сказать тебе, какой ты замечательный, и сказал, что хочет поблагодарить меня за то, что я приехал в Мар-а-Лаго». Я ответил, что это было очень любезно, но, не желая обременять его график, я сказал, что ему действительно не нужно звонить снова, надеясь увернуться от пули. Через несколько дней Вестерхаут, всегда жизнерадостная, оставила еще одно сообщение, в котором говорилось, что президент хочет меня видеть. Я был убежден, что меня поставят на какую-то аморфную должность, но, к счастью, уехал из страны почти на две недели и снова увернулся от пули.
Вы можете убежать, но вы не можете спрятаться, и встреча с Трампом была, наконец, назначена на 23 марта, после обеда с Мак Мастером в столовой Белого дома. Я заранее написал Бэннону, чтобы расставить все точки над i: меня интересовали только должности госсекретаря или национальной безопасности, и, насколько я мог судить, ни то, ни другое не было вакантно. По случайному совпадению, я вошел в Западное крыло впервые за более чем десять лет, когда толпа журналистов ждала снаружи, чтобы взять интервью у республиканских членов Палаты представителей, встречающихся с Трампом, о провалившихся попытках отменить Обама-кейр[11 - Закон о защите пациентов и доступном здравоохранении (2010), неоднозначно принятый в США (прим. ред.)]. Как раз то, что мне было нужно, хотя я и не планировал отвечать ни на какие вопросы. Однако в эпоху Твиттера даже отсутствие истории – это история, как написал один репортер в Твиттере:
ГЛЕН ТРАШ: Джон Болтон только что вошел в Западное крыло – я спросил его, что он делает, он улыбнулся и сказал: «Здравоохранение!!!!»
Позже я увидел, что Боб Коста из «Вашингтон Пост» написал в твиттере, когда я входил:
Трамп хочет ввести Джона Болтона в администрацию. Вот почему Болтон сегодня находится в БД, в качестве доверенного лица Трампа. Продолжается совещание.
Я прекрасно пообедал с Мак Мастером, обсуждая Ирак, Иран и Северную Корею, а затем мы отправились в Овальный кабинет, чтобы увидеть Трампа, который как раз заканчивал обед с министром финансов Стивеном Мнучиным и Нельсоном Пельцем, нью-йоркским финансистом.
Трамп сидел за столом «Резолют», который был совершенно пуст, в отличие от стола в его новом офисе в Нью-Йорке, который, казалось, всегда был завален газетами, отчетами и заметками. Он сфотографировал нас двоих, а затем мы с Мак Мастером сели перед столом для обсуждения. Мы немного поговорили об усилиях по отмене Обама-кейр, а затем обратились к Ирану и Северной Корее, повторив многое из того, что мы с Мак Мастером обсуждали за обедом. Трамп сказал:
– Вы знаете, мы с вами согласны почти во всем, кроме Ирака.
– Да, но даже там мы согласны с тем, что вывод американских войск Обамой в 2011 году привел нас к тому беспорядку, который мы имеем там сейчас, – ответил я.
– Пусть не сейчас, но если в правильное время я приглашу вас войти в эту администрацию на правильную должность, вы согласитесь, верно?
Я рассмеялся, как и Трамп и Мак Мастер (хотя я чувствовал себя несколько неловко), и ответил согласием, полагая, что я снова уклонился от пули, которой боялся. Никакого давления, никакой спешки и никакой аморфной работы в Белом доме без почтового ящика.
Встреча длилась минут двадцать с лишним минут, а затем мы с Мак Мастером ушли, по пути заглянув в кабинет Бэннона. Мы с Бэнноном некоторое время гостили у Прибуса, наткнувшись в коридоре на Шона Спайсера, а затем на вице-президента, который тепло приветствовал меня. Атмосфера напомнила мне общагу колледжа, где люди постоянно бродят по комнатам друг у друга и болтая о том-сем. Разве эти люди в разгар кризиса не пытались отменить Обама-кейр, одну из основных проблем Трампа в 2016 году? Это был не Белый дом, который я узнал по прошлым администрациям, это точно. Самой зловещей вещью, которую я услышал, были слова Майка Пенса: “Я действительно рад, что вы с нами”, хотя, я вовсе не думал, что я с ними! Примерно в 14:15 я, наконец, ушел, но у меня было такое чувство, что я мог бы торчать здесь весь день.
Я мог видеть, что эта схема контактов с Белым домом Трампа длится неопределенный период, и в какой-то степени так и было. Но я закончил первые сто дней администрации, уверенный в своем собственном мнении о том, что я был готов делать, а что нет. В конце концов, как говорит Катон Юнгер в одной из любимых строк Джорджа Вашингтона из его любимой пьесы: “Когда побеждает порок, а нечестивые люди властвуют, почетный пост – это частная должность”.
* * *
Жизнь при Трампе, однако, не была похожа на жизнь в романе Джозефа Аддисона «Катон», где герой стремился защитить рушащуюся Римскую республику от Юлия Цезаря. Вместо этого новая администрация гораздо больше напоминала песню Eagles “Hotel California”:
You can check out any time you like
But you can never leave.[12 - Вы можете выписаться в любое удобное для вас времяНо вы никогда не сможете уйти (прим. перев.)]
Незадолго до того, как Бэннон и Прибус стали звонить и писать мне, зазывая прийти в Белый дом в любом качестве, поскольку они пытались преодолеть несоответствия между Трампом, Мак Мастером и Тиллерсоном. Наиболее ощутимым проявлением проблем был Иран, в частности, ядерная сделка 2015 года, которую Обама считал своим главным достижением (помимо Обама-кейр). Сделка была плохо задумана, отвратительно согласована и составлена, и полностью выгодна Ирану: невыполнима, непроверяема и неадекватна по продолжительности и масштабу. Призванная устранить угрозу, создаваемую ядерной программой Ирана, сделка не сделала ничего подобного. Фактически, она усугубила угрозу, создав видимость решения, отвлекая внимание от опасностей и отменяя экономические санкции, которые нанесли существенный ущерб экономике Ирана, позволив Тегерану действовать практически беспрепятственно. Более того, сделка не рассматривала всерьез другие угрозы, которые представлял Иран: его программа создания баллистических ракет (плохо замаскированная попытка разработать средства доставки ядерного оружия), его сохраняющаяся роль центрального банка международного терроризма в мире и прочая его вредоносная деятельность в регионе посредством интервенций укрепляющихся сил «Аль-Кудса» – сил заграничных операций Корпуса стражей исламской революции – в Ираке, Сирии, Ливане, Йемене и других местах. Освобожденные от санкций, получившие выгоду от перевода 150 миллионов долларов “наличными на поддонах” в грузовых самолетах и размораживания активов, оцениваемых в 150 миллиардов долларов по всему миру, радикальные аятоллы Тегерана вернулись к делу.
Трамп и другие кандидаты от Республиканской партии в 2016 году проводили кампанию против Совместного всеобъемлющего плана действий, неуклюжего официального названия сделки с Ираном, и широко распространено мнение, что он готов к чрезвычайному помазанию после его инаугурации. Но Тиллерсон, Мэттис и Мак Мастер сорвали усилия Трампа вырваться из этой жалкой сделки, заработав от восторженных СМИ титул “оси взрослых”, удерживающей Трампа от погружения в мир диких фантазиям. Если бы они только знали… На самом деле, многие сторонники Трампа видели свои усилия в том, чтобы помешать ему сделать то, что он обещал избирателям. И Мак Мастер не делал себе никаких поблажек, выступая против эпитета “радикальный исламский терроризм” для описания… радикального исламского терроризма. Джим Бейкер говорил мне, когда я работал на него в Государственном департаменте при Буше-старшем и настаивал на том, что как Бейкер знал, Буш делать не хотел: “Джон, парень, которого избрали, не хочет этого делать”. Обычно это был сигнал, что я должен прекратить настаивать, но в зарождающемся аппарате национальной безопасности администрации Трампа мнение “парня, которого избрали”, было лишь одним из многих значимых факторов.
В начале мая, после того как у меня была еще одна дискуссия в Белом доме с Прибусом и Бэнноном, они отвели меня на фотосессию с Трампом и Пенсом в колоннаде, соединяющей резиденцию с Западным крылом.
– Джон, так рад тебя видеть, – сказал Трамп, когда мы шли по колоннаде, окруженные фотографами. Мы говорили о Филиппинах и китайской угрозе поставить почти все Южно-Китайское море под свой суверенитет. Когда мы закончили, Трамп сказал достаточно громко, чтобы толпа репортеров услышала: – Рекс Тиллерсон здесь? Он должен поговорить с Джоном.
И с этими словами Трамп отправился в Овальный кабинет. Прибус сказал:
– Это было здорово. Мы хотим, чтобы вы возвращались сюда регулярно.
Жизнь в Белом доме развивалась в своем собственном ритме: Трамп уволил директора ФБР Джеймса Коми позже в мае (по предложению Кушнера, как сказал Бэннон), затем встретился с министром иностранных дел России Сергеем Лавровым (которого я знал на тот момент более двадцати пяти лет) и, предположительно, был менее осторожен при обсуждении секретных материалов, назвав Коми психом, согласно непредвзятому «Нью-Йорк Таймс». Я был в Израиле в конце мая, чтобы выступить с речью и встретился с премьер-министром Биби Нетаньяху, с которым я познакомился при Буше-старшем. Угроза Ирана была в центре его внимания, как и положено любому израильскому премьер-министру, но он также сомневался в том, чтобы возложить задачу положить конец израильско-палестинскому конфликту на Кушнера, семью которого Нетаньяху знал много лет. Он был достаточно опытным политиком, чтобы не выступать против этой идеи публично, но, как и большая часть мира, он задавался вопросом, почему Кушнер думал, что он добьется успеха там, где такие, как Киссинджер, потерпели неудачу.
Я вернулся в Белый дом в июне, чтобы увидеть Трампа, идущего с Прибусом к «Внешнему овалу». Трамп увидел нас через открытую дверь и сказал:
– Привет, Джон, дайте мне всего минуту, я подписываю решение по судейской комиссии.
Я был рад дать ему столько времени, сколько ему нужно, потому что растущий послужной список Трампа по назначениям судей, который со временем будет подтвержден утверждением судей Нила Горсача и Бретта Кавано, был для консерваторов наивысшим приоритетом и величайшим достижением его пребывания в должности. Когда Прибус и я вошли, я поздравил Трампа с выходом из Парижского соглашения по климату, от которого “ось взрослых” не смогла его удержать и которое я рассматривал как важную победу над режимом глобалистов. Парижское соглашение было шарадой для тех, кто действительно обеспокоен изменением климата. Как и во многих других случаях, международные соглашения обеспечивали видимость решения основных проблем, давая национальным политикам возможность поставить себе в заслугу, но не имели заметного реального значения (в данном случае, предоставляя свободу действий таким странам, как Китай и Индия, которые оставались практически свободными). Я дал Трампу копию моей статьи 2000 года под названием “Должны ли мы серьезно относиться к глобальному управлению?”, опубликованную в «Чикаго Джорнел» – конечно, у меня и в мыслях не было, что он станет ее читать, просто хотел напомнить ему о важности сохранения суверенитета США.
