Перед самым приездом детей из летних лагерей, я отпросился и сбегал в ближайшую непмановскую кондитерскую и купил там кило тянучек и кило карамели. Сторговался по сходной цене, так как они явно у них уже слежались. Народ в Москве разбогател буквально на глазах и такого сорта сахар под видом конфет уже за лакомство не воспринимал. О чём говорил и сам ассортимент лавки, с громким названием «Кондитерская Марцыпанова». Там были разного рода пирожные и шоколадные изделия. Моими самыми любимыми были конфеты «Птичье молоко». А из других лакомств: зефир и мармелад. Но что-то мне подсказывало, что нужно быть проще и никому об этом не следует знать. А лакомится ими так, чтобы об этом никто не знал и не догадывался. А «ириски-карамельки» долгое время будут самыми пролетарскими сладостями. Но нужно быть с ними осторожным, чтобы не испортить зубы.
Знакомство с моими будущими однокашниками прошло «на ура». Хотя один хлыщ и такая же девица отказались от угощения. Буркнув, что не любят сладкого.
А услышавший это «колобок», тут же подскочил и попросил их долю себе. Сказав при этом:
– Серый, ну их…непманов.
Хотя я всем представился как Сергей, этот пухлый весельчак уже переиначил моё имя на свой лад. И снова мне что-то подсказало, что время Сержа уже безвозвратно ушло, а Серый это лучше, чем Серёжа…
«Колобок» оказался Костей, но отзывался без обиды на кликуху «колобок», ха-ха.
Фактически это был мой первый тут знакомый ровесник. Сева всё же был нашим воспитателем и учителем…преподавал в школе труд.
Вот такое появилось новое направление обучения. Работать детям нельзя, а к труду приучаться надо! Трудовое воспитание называется!
Были небольшие тёрки с парнем, который якобы занимал мою койку раньше. Но так как он был явно хлипче меня, то дальше словесного недовольства не пошло.
Конечно, если бы это был какой то местный вожак или авторитет, то тогда да… я сам бы уступил. А так нельзя было «терять лицо» и поэтому я просто сказал: «кто первый встал…того и тапки», чем вызвал всеобщий хохот.
Затем был небольшой доклад «кто я и от куда».
«Анкета сына пролетариев из Питера» прокатила и среди сверстников. Хотя большинство из них имели как раз вот такую свою настоящую биографию. Только москвичей.
Но ответив на несколько уточняющих вопросов о Питере, и сославшись на плохую память, ввиду моего малолетства в то время, ребята от меня с расспросами на время отстали.
Тем более, что нас позвали на обед, а после обеда мы все дружно пошли смотреть урожай. Как оказалось тут были распаханы целые большие куски земли под огороды, которые ребята называли делянками.
Мне всё это было до жути… не интересно и даже в некоторой степени стрёмно. Ну не лежала у меня душа к земле и огородничеству.
Хотя у нас на даче и были какие то грядки и Глаша с другими своими товарками там возилась.
Традиционно там всё лето варилось варенье. Начиналось всё с клубники и так вот до самой осени…что там булькало в огромных, как мне тогда казалось, медных тазах, распространяя по всей округе сладкий дурман. Мне давали полакомится пенкой. Хорошие у меня остались о том времени воспоминания. Слава Богу, что больше слёзы на глаза от них не накатывались.
Тут я оценил состав и количество нашего интерната или как ребята сами себя называли – коммуны.
Как я и решил с самого начала, увидев количество комнат и коек, и столов в столовой, нас было около 50 человек воспитанников при пяти воспитателях. Причём сюда входили и директор и два его зама. Отдельно шли завхоз, повар, и сторож. Воспитанники интерната были разбиты условно на семь отрядов. Самый многочисленный был мой. Двенадцать парней и десять девушек. В четвёртом отряде, в шестом и седьмом было где то по семь – пять человек. И десять ребят в образном тринадцатом отряде как его тут в шутку называли, имея ввиду 1-3. Да, в этом была вся картина российского сиротства. Самый массовый возраст был мой, от 10 до 13 лет. Младшие просто не выживали, а старше … тоже…но уже по иной…криминальной причине.
С удивлением узнал, что всю работу ребята делали тут сами. Назначались как дежурные на время, так и выбирались на постоянно-временной основе: старосты отрядов, заведующие складом, кладовой, столовой и так далее.
Даже здесь были ответственные за ту или иную пашню или участок огорода.
Так вот, земля была ещё одним фактором, заставившим меня срочно покинуть улицу и влиться в ряды детдомовцев.
И ничего тут странного. Просто большевики, наряду с внедрением частной собственности в хозяйстве страны реши внедрять её везде. Так это коснулось и борьбы с беспризорностью. Вот такие коммуны стали активно создавать на селе и они преобразовывались в сельхозпредприятия. Дети трудились на земле, добывая себе пропитание, а излишки руководство таких коммун сдавало в виде продналога и продавало свободно на рынке. За вырученные деньги покупало одежду, дрова и всё необходимое. Таким образом уменьшая бремя государства по их содержанию. А следующий шаг большевиков совсем меня сбил с толку. Детей стали отдавать на усыновление-удочерение в крестьянские семьи. И крестьяне стали их брать! Теперь они не были лишними ртами, как совсем недавно даже свои дети. На земле снова стало выгодно работать, а на каждого члена семьи была положен надел земли от 4 до 10 десятин.
Так что у меня угрожающе замаячила перспектива после очередной облавы детмилиции оказаться в натуральном рабстве у какого ни будь мироеда. И я был уверен, что меня там охраняли бы не хуже, чем в каком ни будь «домзаке».
Но вот я стоял и тут перед натуральным огородом и всё шло к тому, что меня тоже «запрягут его пахать».
Должен констатировать, что мне этого совсем не хотелось, как и другим любым простым трудом заниматься.
И тут мне пришла помощь совсем от постороннего человека.
– Сергей привет, – обратилась ко мне главная воспитатель или зам. директора по воспитанию, товарищ Надя, – как она мне представилась в первый наш день знакомства, позавчера, когда и принимала меня в состав интерната.
– Привет товарищ Надя, – ответил я.
– Пойдём… познакомлю тебя с нашим директором и другими воспитателями, – потянула она меня энергично за руку.
Я давно заметил эту группу взрослых и сразу понял кто это, но не стал внаглую разглядывать их.
– Ну, ну… вот ты какой… доброволец, – с приятной улыбкой обратился ко мне скорее всего наш директор. Он был высок, худ, с чернявыми вихрами на голове, с бородкой и живыми глазами. Одет в партикулярное платье, которое носили все учителя в моей гимназии. Кстати, и мы все были одеты в подобие гимназической формы. Только из дешёвой ткани, серого цвета и без всяких там нашивок, блях и даже пуговиц. Всё было на крючках и завязках. С обувью была просто беда. На некоторых ребятах были лапти, а многие бегали тут босиком. Особенно малышня. На голове тоже был разнобой. От гимназических фуражек до будёновок и матросских бескозырок. Некоторые носили что-то типа тюбетеек. Довольно модный на то время головной убор.
При слове «доброволец», все вокруг засмеялись, а я подумал, что в принципе не плохо… в духе времени, подсказал мне мой внутренний голос, но вслух я сказал вежливо:
– Здравствуйте, меня зовут Сергей, отчество я себе взял Владленович в честь…, – начал я рассказ своей легенды, но был остановлен директором, который её за меня продолжил:
– В честь Владимира Ленина, а фамилию взял Козырев, от своей клички «козырь», чтобы помнить беспризорное прошлое и всех детей в будущем сделать счастливыми. Верно?
– Всё верно, – согласился я, широко при этом улыбнувшись. Тот «спец» мне это советовал, – чаще улыбаться, мне идёт.
– И образован на уровне теперешних требований даже к седьмому классу, – добавила, с некоторым сомнением в голосе, строгая женщина, в глухом синем длинном платье, что носили все совслужащие женского полу, которых я до этого встречал.
– Да, товарищ Синицына… а Вы боялись, что не того нам взяла товарищ Надя, – обратился к ней серьёзно директор.
– Пал Семёныч…, – вспыхнула та, – и ничего я не боялась…просто Надя такая…доверчивая…что ли…, – добавил «синий чулок», как я уже обозвал про себя эту грымзу.
– Ну так проэкзаменуйте Сергея Владленовича, – предложил весело директор, которого, как выяснилось только что, звали Павлом Семёновичем.
– Интересно, какие у них тут у всех клички?, – пронеслось у меня в голове, а обсуждение моей персоны продолжалось.
– Увольте…пусть с ним в школе мучаются…коль взяли в пятый класс прямо из подворотни, – сухо добавила грымза.
При этих словах, моя улыбка показалась мне неуместной, и я сделал серьёзное лицо.
– Ну…молодой человек…не гневайтесь так на Аделаиду Вениаминовну, она у нас известны скептик. Ну, а раз ты такой серьёзный, то и дело тебе серьёзное… Читать любишь?, – сменил тему директор.
– Очень, – коротко ответил я и снова расцвёл улыбкой.
– Ну вот и хорошо… будешь библиотекарем нашего интерната, – вынес решение Павел Семёнович.
Я с радостью согласился и уже через десять минут рассматривал стеллажи настоящей императорской библиотеки дворца, где находилась наша коммуна, как я и сам стал её называть.
– Ну как? Нравится?, – весело спросила у меня товарищ Надя.
– А то?, – выдохнул я.
– Справишься?
