Она просто сказала «Да»

Un ringraziamento speciale a mio marito Roberto Salvoni e miei figli Alejandro e Natal! Vi amo, muchachos!

Часть 1. Период полураспада

Период полураспада – время T½, в течение которого система распадается с вероятностью 1/2. Если рассматривается ансамбль независимых частиц, то в течение одного периода полураспада количество выживших частиц уменьшится в среднем в два раза.

Википедия

Два дня кутили. Смеялись, ласкались в простынях, пили вино с обжигающими язык пузырьками. Мчались по ночной Москве: волосы по ветру музыке в такт. Огни фонарей хохочут в глазах. Шутили нон-стоп, и даже Борхеса обсуждали, потом в кино сходили, сели на задний ряд, ноги-ноги, ах, как у тебя там горячо, мр-р, а кто главный злодей, этот? – нет, в кино злодеи не очевидны, обычно самый добрый всех убивает, – да? надо же, м-м-м, иди ко мне. Как два пришельца с разных планет, случайно оказались на одном астероиде, ушли в самоволку на два дня, поэтому ни слова о своих галактиках, ни слова о спецзадании, космос подождет, надо насладиться здесь и сейчас вот этой близостью, утолить хоть немного тысячелетний голод по радости, окунуться друг в друга с головой… Как наваждение, ты мое наваждение, мне будто снова 17.

– Надо ехать, у меня самолет через три часа, – сказал он. Потянулся тигриной мощью, мускулы-мускулы, и вновь заграбастал всю без остатка. – Как же не хочу тебя оставлять! Увидимся еще?

– Конечно, – выскользнула из объятий, повернулась голым, гибким, яблочно-округлым, чарующим, так и укусил бы, и густые светло-русые локоны водопадом по гибкой спине. Взяла сигарету с тумбочки. – Только ты заплати мне, – сказала буднично, по-кошачьи посмотрела, зрачки в зрачки, ресницы длинные, брови дугой. Зажгла сигарету, затянулась. Уголками губ улыбается, как ни в чем не бывало. – Будешь?

Зачем у некоторых женщин такие необыкновенные, пухлые губы, что им все можно? Усмехнулся криво. По стенам потекла зеленая, обрыдлая горечь обыденной реальности. Зеленые, тягучие капли – шлеп, шлеп. Не бывает бесплатного сыра.

– Так и ты из этих? – сказал, чтобы побольнее. Порезче. А зеленые капли – шлеп, шлеп. – А я уж было поверил в удачу. Сколько?

– Ну, три давай. Для тебя большая скидка, чтоб ты продолжал верить в удачу, – засмеялась. Ветер вздохнул в раскрытое окно, нервно дернулась штора. Зубы – жемчуга, щеки в ямочках. Ни стыда, ни совести, или уже любить такую, или забыть да поскорее.

– По курсу Центробанка? – только и смог выдавить на прощанье. Кривая улыбка не сходила с лица: угораздило же, как вляпался. На прощанье заскользил взглядом по персиковым изгибам. «Де-евушка» – мелькнуло, защемило где-то в груди сладкое и совсем неуместное здесь, сейчас слово. Девушка лежала расслабленно-свободная в своей наготе, одна нога под покрывалом, а другая – изящная, длинная, родная – протянулась вдоль. Абсолют завершенности. Все также запредельно улыбалась. Порочная и непостижимая. Обманчиво-беззащитная, глаза-омуты, не смотри долго, а то утонешь. Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная моя… Живот твой из молока и меда, и перси твои как гроздья винограда… Эй, что это с тобой? Какая она тебе возлюбленная, какие перси, просто одна из этих, оказывается, они и такими бывают, что не догадаешься ни за что. Потряс головой, будто избавляясь от дурмана. Быстрым движением – скорее, скорее – выгреб даже мелочь из кошелька, чтоб поживописнее было. На чай, или что она там пьет. Оставил на тумбочке и ушел молча. Хлопнул скользкой дверью гостиничного номера. И только подушечки пальцев помнили еще, помнили марево теплого женского… Как мягкая булочка из детства с изюмом… Как же мог так ошибиться? А ведь почти поверил в чудо, поверил, что наконец-то нашел ее, свою единственную, ту самую… Прочь, прочь!

«Так ты из этих?» Да пошел он! Таких, как я, не бывает, – думала про себя, и равнодушно смотрела, как капает со стен зеленая слизь. Нормальная я! Нормальная! Грациозно спрыгнула с кровати, встрепенулась вся, потянулась – вверх-вверх всем своим гибким телом перед зеркалом, что во всю стену. Изогнулась, ну краси-ивая же. От длительных ласк грудь отяжелела, рекламно-упругая. Тонкие пальцы, маслины ноготков. Присела на край кровати, прямо напротив зеркала. Ноги гладкие, длинные врозь. Дробно дрожа, рассыпались, покатились маслины по ребрам, по бедрам, по молочному животу. Туда, туда, где все ждет награды. Нравилось смотреть на себя, растягивать свой десерт. С ними же не расслабишься, только изображать научилась достоверно. Могла бы стать актрисой, наверное… Ах, еще немного, вот-вот, чуть-чуть… А-ап-плодименты! Бурные и продолжительные! Содрогнулся мир, осыпался цветным конфетти и затих. Немного сладостного покоя, драгоценного. И зарыться в изломанные простыни, подглядывать из-под длинных ресниц за самой собой будто со стороны в равнодушное зеркало, ни с кем свое наслаждение не разделяя. Все – мне, все – только мое.

Возлюбленный… Какое слово смешное, старинное! Вот этот, который только что… Он же был почти возлюбленный в эти два дня. Прям хороший мужик, классный. Жаль… Ай, к черту все, и этот вернется еще, и позвонит, и прилетит хоть с Луны, и опять будут ветер в волосах, смех, Борхес, кино на заднем ряду. Они всегда возвращаются. Как все надоело! Всегда одно и тоже! А, хрен с ними! Поехали по магазинам. Трать хрустящие бумажки; весь мир у твоих ног. Купила платье с цифрами, надела и слилась с ним, стала этим платьем, которое так дорого стоит. Просто чудо! Чудо, как хороша! Дорогая женщина, очень дорогая женщина. Королева просто. Пока деньги есть, я живу, я существую. А все остальное – лирика и тлен. Вчера он обнимал, а сегодня его и след простыл. И все они такие, все. Только хрустящие бумажки имеют цену. Только вот эти цифры на банковском счету подтверждают собственную ценность. Не-на-ви-жу! Как же я все это ненавижу. Газ в пол, молчать. Всегда молчать. Гаишник. На, возьми денег, дядя, купи жене сапоги. Самые лучшие, итальянские, вон в том бутике, там сейчас скидки. Порадуй ее. Люблю тебя, дядя, да, я вас всех люблю. Лживые эгоисты! Ка-азлы вонючие!

Выцветшее осеннее небо. Крошечные самолетики строчат вихрастыми стежками шелковую голубизну; упасть бы, прыгнуть с облака на облако, залиться смехом и слезами, задохнуться от восторга, рухнуть в мягкие кучерявые объятия, подкатиться к краю подсвеченной лиловым перины и смотреть, как меланхолично внизу, на грешной земле, с деревьев падают листья.

В старом па-арке пахнет хвойной тишино-о-ой… Вот же привязался мотивчик! Сколько вре-мени не виделись с то-обой… Шла, пинала упавшие листья. Красивые сапожки, кожа блестит, только камеры не хватает с режиссером – стоп, снято, еще дубль! А фоном «утоли-и мои печали-и…» Колючий, преющий воздух! Как же содрать это навязшее на мозгах «ты-из-этих»? Села на лавочку, согнулась пополам в три погибели. Из живота рвется на волю крик и стон, будто птица забила крылами в тесной клетке. Нет-нет, сжать зубы, не пускать птицу. Зажмурилась. У птицы чернеют перья, она ранится в кровь, кричит внутри – кра-кра! Хочет взмыть бы, взмыть, но прутья у клетки из крепкого металла, самого лучшего, самого дорогого. У тебя же все – самое лучшее, самое дорогое. Даже клетка, в которой томится твоя душа. Разожми руки и зубы, открой глаза, но птица не вылетит. Просто ей там светлее станет, она успокоится слегка. А потом сядет на почку, или на печень, сложит крылья и продолжит молча истекать кровью. Лишь изредка вскрикивая: «Кра-кра, и ты – из этих! Ха-ха! Ты – из этих!» Птице хочется домой, да? Ну, милая, всем хочется. Да только дома больше нет, он скрыт за частоколом лет, а нам остался только свет, безмолвный, равнодушный свет.

В детстве думала, счастье наступает автоматически, когда станешь вз-рос-с-лой. Учителя называли одаренной. В кружок юных поэтов ходила. Мама считала – далеко пойдешь. Выросла, и куда пришла? Объездила весь мир, выучила пять языков. А все, чем можешь гордиться, что твои клиенты, – ха-ха, скажем так, клиенты! А как их еще называть? – к тебе почти всегда возвращаются. Они говорят: «Ты – лучшая!» И иногда: «Ты тоже из этих». Встречи, расставания и снова встречи. Ты – просто часть чужой жизни, один из пазлов. У них она есть, эта жизнь. Жены, дети, дело всей жизни или просто прибыльный бизнес на худой конец. А у тебя – что? Ни родных, ни близких, ни смысла существования. Твоя жизнь – служить яркой декорацией к чужим сюжетам бытия.

Плачь, да плачь же наконец, продолжай говорить сама с собой. Ведь больше не с кем, девушка напрокат. Невыносимо, это невыносимо. Где телефон? Надо же что-то с этим делать.

– Александр Семе-е-енович! – нежно проворковала. – До-о-обрый день! Как твое ничего? У меня все отлично. У меня вопрос. Нет ли у тебя знакомого психолога? Не-ет, хи-хи, ты не так понял.

Та-ак, что бы соврать? Ну не плакаться же в жилетку собственному клиенту.

– У меня все хорошо. Просто хочу… э-э… поступить в университет на психфак. Учиться! Узнать, какой вуз самый лучший, сколько это стоит… Ну-у-у… да-а, ты по-онима-а-ешь.

Жеманно-сексуально протянуть гласные – это мы умеем.

Трубка рокочет густым харизматичным басом, Александр Семенович шутит сам с собой и смеется своим же шуткам. У него большие связи. У него обязательно есть кто-нибудь, его пол-Москвы знает.

– Есть одна аспирантка, пиши номер. Все будет хорошо, не волнуйся, дорогая, – приятно щекочет по самолюбию голос из трубки, почти влюбленный. Еще бы не дорогая! Одно это белое пальто стоит дороже, чем весь парк. Александр Семенович, лучший клиент. Сколько лет уже знакомы, а он все – Александр Семенович. С ним хорошо: в любовь играть не надо. Ему сказки о любви не нужны. Все четко, по графику, деловой человек. Он зовет нас Леночка. Другие – Элен, третьи Елена. Придуманное имя, чтобы проще было перевоплощаться в красивый предмет роскоши, аксессуар.

– Алло, вы психолог? Как вас зовут? Юлия! Приятно познакомиться. А я – аксе-сссссссу-ар и зовут меня Елена, то есть Настя! Ха-ха! Не пугайтесь, я немного в кризисе. А с вами он тоже спит? Ой, простите, не смущайтесь. У меня, кажется, крыша едет. Вы ж мне поможете ее на место вернуть, хи-хи?

Как неловко, кажется сознание сейчас потеряем.

– Возможно… – говорит голос на другом конце провода, звучит, будто из другого мира. Сколько ей, этой аспирантке с психфака? Чем она, с таким девичьим голосом, может нам помочь? Она же не намного старше, да это мы еще ей помочь сможем, а не она нам.

– Вообще-то я праздники организую. Я такая, девушка-праздник, хе-хе…

Разговорилась, ни с того ни с сего, смотри-ка. Слова вставить не даешь. А кто, кто всегда гордился своим умением молчать? Ах, молчание – золото, ах-ах! Дура, дай человеку сказать.

Какая глупая мелодрама – дорогая проститутка в кризисе встречается с психологом, чтобы поправить душевное здоровье. Картина маслом, ой, не могу. Нет-нет, что за слово такое. Никакая же я не проститутка! Как грубо! Этот термин нам не подходит. Женщина-праздник – лучше, да. Сама ты проститутка. А ты дура!

– …Мы можем начать работать с вами завтра, во второй половине дня. Вам подходит? Свободно в 14.00 и в 17.00.

– Завтра могу в любое время. Я приду.

Приду, приду, что бы она ни думала. Я приду. Я даже заплачу ей. Какой парадокс! Обычно платят нам, а теперь готова платить какой-то девчонке, какой-то вшивой аспирантке, чтоб разобраться в себе, утихомирить эти злые голоса в голове, которые еще и спорят сами с собой.

Мы – это я. Нас две в одной, как шампунь. И мы прекрасны – от волос и до хвоста! Но особенно сегодня с утра нам удались ноги, ха-ха – цок-цок каблучками, цок. Длинные, стройные, загорелые – произведение искусства, а не ноги!

…Тяжелая университетская дверь глухо хлопнула. Все резное кругом, затемненное. Скрипучий пол, авторитеты по стенам развешаны. Расписание чьей-то учебной жизни на полгода вперед, планы, планы, термины, цитаты по стенам.

«Вся жизнь есть обучение, и каждый в ней учитель и вечный ученик». Абрахам Маслоу.

Надо запомнить, блеснуть как-нибудь.

Темные лестницы, отшлифованные перила. Не дотрагивайся, там же полно микробов, и маникюр свежий. «Кафедра экспериментальной и прикладной психологии». Кажется, сюда. А вот наш психолог и аспирантка Юлия, невысокая девушка, с мышиным хвостиком, без косметики, в каком-то креативном балахоне. Это она, что ли, должна нам помочь?

– Добрый день! Вы вовремя. Вот тут можно пальто повесить. Чай будете?

– Не знаю. А у вас какой? Липтон в пакетиках. Нет, не буду, спасибо, я такое не пью.

Еще бы кофе растворимый предложила. Хотя вообще, ничего так здесь, уютно. Бедненько, но уютно. Кресло продавленное. Бр-р! Специальное, для пациентов, видимо. Сколько их здесь перебывало? Надо салфетку подложить, прежде, чем садиться, где тут бумажные салфетки.

А что, у нас с этой юной психологиней есть нечто общее. Вот если ей волосы покрасить, уложить, макияж нарисовать, приодеть, да она ж молодая совсем. Эта нервозность ей даже шарма придает. Мужчинам нравятся нервные. Хорошо может зарабатывать девушка. Поможем ей из этой бедноты выбраться. Я сегодня добрая. Да-да, вам, девушка предлагаю.

– Слушай, а пойдешь ко мне подрабатывать? Я тебя всему научу, это легко: просто пускать любовную пыль в глаза, ха-ха… А платят за это – ты столько за год не заработаешь. Чего вылупилась, не ожидала, ха-ха?

Смотрит удивленно, чистейшей прелести чистейший образец. Можно будет скинуть на нее парочку ребят, знаю, кому она точно понравится.

– То есть, вы совсем в любовь не верите? – говорит аспирантка Юлия в ответ на наше предложение века и смотрит с жалостью.

– Милая, ну какая любовь? Ты сказок начиталась, деточка? Ха-ха!

Птица внизу живота застучала крыльями, проснулась, заерзала когтями по печени. Ой, не могу, как смешно!

– Слушай, вот я сейчас тебе расскажу все, конечно. Ты потом кандидатскую защитишь, и хорошо, молодец. Положишь корочку на полочку, или даже в рамочку, на стеночку повесишь. И все, куда дальше? А никуда, ложись помирай. Сейчас у тебя цель есть, не зря нервничаешь, со смыслом. Молодец, деточка, в сказки веришь. Аспиранточка! Клиентоцентрированный подход, говоришь! Мужикам бы ты понравилась, приодеть бы тебя. Слушаешь да ресничками луп-луп. Ну слушай, слушай. Кто, если не я, тебя просветит, настоящей жизни научит. Врут все кругом, ищут философский камень, любо-о-овь, любо-о-овь! Ха-ха, ха-ха! Да нет никакой любви! И смысла в жизни тоже никакого. Нет, не плачу я, это от смеха слезы. О, бумажные платочки, как кстати! Спасибо.

– Расскажите, а с чего все началось? Можете вспомнить момент, когда вы перестали верить в любовь?

– М-мм… Это что, это у нас сеанс начался?

– Да. Вы уже взяли меня на работу… вашим психотерапевтом. Вы же пришли сюда из-за себя, а не из-за меня?

– В принципе, да. И что мне надо делать?

– Что хотите. Можете даже молчать, но будет эффективнее для вас, если все же решите отвечать на вопросы.

Нервничает наш психолог-то. Вон, пальцы дрожат, за ручку схватилась. Но держится молодцом. Так что там… ох! Какой вопрос был…

– Когда я верила в любовь, м-м? Ну я не помню так, навскидку-то. Странные вопросы у вас. В юности еще верила, наверное… Нет, не знаю.

– Попробуйте начать с момента… вспомните, когда вы были счастливы, скажем так, на базовом уровне. Попробуйте расслабиться. Закройте глаза, дышите ровно…

Закрыла глаза по команде. И шумным выдохом включила в памяти перемотку в прошлое. Начали вставать перед глазами картины – год назад, два, три, пять – здесь уже не верила, здесь не верила, и в этом месте тоже уже ни во что не верила. Так, стоп! В сознании ярко возник всполох из ярких мазков ощущений, который в целом, вероятно, можно называть базовым состоянием счастья. Шероховатость деревянного крашенного подоконника, а в окне – весна, а в теле, одетом в короткое, дешевое трикотажное платье, зато желтое и любимое, словно шампанское, бурлят токи юности и беззаботности, и смелых надежд, и легкой влюбленности, вполне счастливой, чистой, ответной влюбленности.

– В 11-м классе, кажется, еще верила в разные сказки, еще наивная была, еще не прошла главных уроков жизни. Тогда я только-только соприкоснулась с миром взрослых. Одна девочка с нашего двора позвала меня подработать на выставке моделью, и я сразу согласилась. Я даже не спросила про деньги. А когда за то, что простояла всего три часа в купальнике с буклетиками, мне заплатили, то я была шокирована. Для меня это была большая сумма. Представляешь! – заулыбалась, и будто воспоминания о прошлой невинности, наивности на мгновение осветили лицо изнутри, – Сидела на подоконнике и воображала себя величайшей моделью века. Или актрисой, как Мэрилин Монро, главное, чтобы мое лицо – на всех рекламных плакатах. Это же сколько денег у меня будет! Вот бы тогда смогла маме помочь, а то они с отцом всю жизнь с копейки на копейку перебивались. В деревню к дедушке поехала бы, на ремонт дома дала бы денег. Нет, я бы сразу новый купила! С тех пор, как бабушка умерла, он совсем сдавать стал. Всем-всем бы помогла. Я мечтала, чтобы всем помочь… Надо же, а ведь когда у меня появились деньги, я же никому ничем не помогла. Гм-м…

Замолкла. Это первое открытие о себе немного ошарашило. Ведь изначально действительно стала ходить по всем этим кастингам и конкурсам из благородных целей. Портфолио себе сделала, и так далее.

– Аспиранточка, ты была когда-нибудь на кастинге? Ну вот запиши наблюдения очевидца: самый легкий способ убить свою самооценку – сходить на какой-нибудь такой дурацкий кастинг. Все как из инкубатора, а по каким критериям отбор идет – не понятно. Ненавижу кастинги!

Вздохнула. А-а, к черту, чего ломаться. Говори правду и, может быть, правда сделает тебя свободной. Ну или что-то в этом духе.

– На одном таком кастинге я и потеряла веру в любовь. То есть, сначала я в нее поверила, слишком сильно поверила. Это был кастинг в рекламный ролик нового шампуня. А там… Извини… что-то у меня руки затряслись… Там, в общем, был он.

Я никому об этом не рассказывала. Я себе даже вспоминать ту историю запретила. Я сейчас… подожди, да… Ну вот, Антоном его звали. Знаешь, все девочки к тому времени уже все попробовали, я среди всех, наверное, была единственная девственница. Я берегла себя, не знаю, для кого. Странно это слышать от меня, наверное, да? Просто не подпускала к себе никого. Для того, чтобы так глупо сдаться. Он красавец, конечно, ну просто мачо с картинки. Все девушки смотрели только на него и шептались. А Антон выбрал меня, я на это попалась. Наверно, потому, что ни в одном кастинге до тех пор не победила. Хоть так реабилитировалась.

Н-да, так оно и было.

Уже шла к выходу, как кто-то окликнул:

– Настя?

– Да?

– На-астя… – протянул он так, что от звука его голоса по телу поползли мурашки. – А я, когда вас увидел, почему-то решил, что ваше имя Елена.

– Почему это?

– Знаете легенду о прекраснейшей женщине в истории, из-за которой разгорелась десятилетняя война, Елене Троянской? Думаю, она бы и в подметки вам не годилась!

– Хи-хи… – покраснела, глаза в пол, а по воздуху поплыли фиалки.

Скоро он шел рядом, вел по теплой Москве на серебряном поводке. Говорил, говорил. Так вычурно, так остроумно. Жемчужно-сиреневое полыхало в небе, под ребрами щекоталось неведомое, мысли путались. Кровь в венах загустевала, и текла ме-едленно. На все его фразы кивала и улыбалась.

– Настенька, вы такая удивительная! Я очень влиятельный человек! Я открою вам все двери, вы станете самой востребованной моделью! А пойдемте ужинать куда-нибудь!

Конечно, пошла. Выхода уже не было. Ловушка захлопнулась. Смотрела на него огромными глазами, и казалось – задохнусь. Еще не понимала, что влюблена. Просто время остановилось, земной шар опустел, все люди разом сошли на какой-то орбитальной станции и остались лишь мы. Вдвоем, только мы и Вселенная! Не включила тогда свой крохотный юный мозг. Мужику под сорок, успешный, красивый кобель. Наверняка женат и двое детей. Это ж обычная история! Юлечка, аспиранточка, это обычная история, понимаешь ты!!!

Но тогда, на нашем первом и последнем ужине я представляла, что так будет всегда. Что теперь нас ждут только такие волшебные вечера, бархатно-медовые ночи, рука в руке… Что это пришел Он, тот, кого я ждала, о ком столько фантазировала на своем подоконнике.

Клац – и все случилось! Взял за руку, повел, как послушную овечку, в номер сверкающего отеля с простынями. Не успела даже ничего подумать. Потому что пошла бы за ним на край света.

…Память завыла раненым зверем. Вспоминай, вспоминай, говорит Юля в балахоне. А не забывала. Каким он был ласковым. Как казался абсолютно влюбленным. Он говорил столько новых, невероятных слов. Понимаешь, аспиранточка, я их знала, все эти слова, сотни раз читала в романах, я всегда очень любила читать. Но не знала, что их можно говорить МНЕ, мне, обычной девчонке из спального района, которая даже ни один кастинг не прошла. Лифт, поцелуи, пульс, почти теряла сознание и стекала по его рукам, но спасала невесомость. Он коварно отнес меня на постель. Коварно целовал каждую клеточку тела. Расстегивал пуговки, ох, как коварно он это делал.

– Ты такая потрясающая! Ты самая лучшая! Ты сводишь меня с ума! – говорил, целовал, говорил слова из дешевых мелодрам и раздевал. А потом буднично поднялся. Ловким, привычным движением стянул брюки, достал пластиковый пакетик с запахом клубники. Фу! Будто с огромной высоты упала головой в асфальт! Здесь ведь только что цвели райские сады. А теперь – лишь казенный запах простыней и пошлый, приторный ароматизатор на кончиках чужих деловитых пальцев. Как неловко, как стыдно, как противно! Где моя одежда, что я здесь делаю?

О нет, сразу обнял, заласкал, все сразу понял, опытный котяра.

– Я должна тебе сказать… – шепнула ему на ухо. – У меня еще никогда этого не было… Я боюсь. Я еще ни с кем, ничего и никогда…

Он отреагировал так, как нужно было, чтобы исчезли все сомнения.

– О, моя девочка! Да ты что! В самом деле!? – прикинулся счастливым, и я поверила. Я слишком хотела верить. – Любимая моя девочка! Все будет хорошо! Не бойся! О, ЛЮБИМАЯ моя! Ты не пожалеешь!

Нырнул вниз и сливочные волны покатились по горизонтам, клубничный ароматизатор стал в тему. С тех пор, аспиранточка, я не терплю запах клубники. Понимаешь, о чем я? Понимаешь ли ты, что такое райское яблоко, запретный плод со смесью наслаждения и стыда, потому что под покровом ночи можно? Все было можно в ту ночь. Зажглась сверхновая в животе, ловко, с математической точностью. Он умел доставить наслаждение. Никакой боли я не почувствовала. Я стала женщиной в опытных руках. В целом, это неплохо. Некоторые знакомые девочки лишались невинности чуть ли не в подворотнях, напившись, с какими-то студентами, а то и вовсе дворовым быдлом. А мы эту ночь спали вместе, обнявшись, как нашедшие друг друга половинки одного целого. Просыпались, чтобы снова заняться любовью и засыпали вновь. Казалось, что теперь ничто не может разлучить нас.

Утром мы завтракали в пустом ресторане. Он смотрел затуманенным взором прямо в душу. А слова были лишними, были лишь способом послушать музыку любимого голоса.

Отвез домой, сказал на прощание:

– Я тебе позвоню, любимая! Я тебе обязательно позвоню и скоро мы снова встретимся.

– Чтоб быть навсегда? – игривым тоном задала, казалось, бессмысленный вопрос. Была уверена в этом настолько, что шутила на эту тему.

– Чтоб быть на-все-гда!

В ту секунду со мной говорил мой ласковый и прекрасный мужчина, который как будто вот-вот собирался предложить мне руку и сердце.

А лучше бы он был грубым, злым и вообще настоящим козлом, кто он и есть. Так мне было бы легче смириться с тем, что произошло после. Ни вечером, ни на следующий день, ни через неделю он не позвонил. Я проплакала в подушку восемь ночей, засыпая от усталости. Раздобыла его рабочий номер. Трубку взяла секретарша. У нее был такой мелодичный голос, что я сразу поняла: он с ней тоже спит. Я не знала, что сказать. Но попросила соединить, мол, с господином, по срочному поводу, да, ну вы же знаете, снимается новый ролик вашего шампуня, я модель… Ох, да, модель самого несчастного существа на свете.

– Алло! Я слушаю! – в трубке раздался до боли, до нечеловеческой боли, родной голос. Звонкий, энергичный, ни разу не страдавший за эти дни. От сексуальной хрипотцы не осталось и следа. Это у меня галактики взрывались каждое утро в первые же секунды пробуждения. А от него веяло стабильностью, радостью бытия и отсутствием любых хлопот, кроме собрания директоров. Представляла окружающие его серые офисные стены, стеклянные перегородки, кожаные диваны. Весь этот пропитанный успехом и гонкой за сверхприбылями мир. Туда мне не было хода.