150 историй создания шедевров

В поисках Лермонтова

«Кавказ подо мною. Один в вышине cтою над снегами у края стремнины… «

«Лишь Терек в теснине Дарьяла, гремя, нарушал тишину…»

1. Восхождение на сонные скалы

Сколько не приезжаю на Кавказ, одно место для меня дышит постоянной тоской, скорбью и туманом. Место дуэли. Разное о нем пишут. Никто не знает, где точно произошла дуэль Лермонтова и Мартынова. Но то место, где памятник…Все покрыто туманом…

А дальше история будет сложена из стихов, прозы, писем Лермонтова о Кавказе, и некоторых воспоминаний о Лермонтове.

М.Ю. Лермонтов. "Тебе, Кавказ, суровый царь земли…”

«Как перевалился через хребет в Грузию, так бросил тележку и стал ездить верхом, лазил на снеговую гору (Крестовая) на самый верх, что не совсем легко, оттуда видна половина Грузии, как на блюдечке, и, право, я не берусь объяснить или описать этого удивительного чувства: для меня горный воздух – бальзам, хандра к черту, сердце бьется, грудь высоко дышит – ничего не надо в эту минуту, так сидел бы да смотрел целую жизнь». (Михаил Лермонтов. Из письма С.А.Раевскому. 1837 г.)

«Если ты поедешь на Кавказ, то это, я уверен, принесет тебе много пользы физически и нравственно: ты вернешься поэтом…» (Михаил Лермонтов. Из письма С.А.Раевскому. 1838 г.)

«Лермонтов набрасывал на бумагу стих или два, пришедшие в голову, не зная сам, что он с ними сделает, а потом включал их в то или другое стихотворение, к которому, как ему казалось, они подходили. Главная его прелесть заключалась преимущественно в описании местностей; он сам, хороший пейзажист, дополнял поэта – живописцем; очень долго обилие материалов, бродящих в его мыслях, не позволяло ему привести их в порядок, и только со времени его вынужденного бездействия на Кавказе начинается полное обладание им самим собою, осознание своих сил и, так сказать, правильное использование своих различных способностей…» (Е.П. Ростопчина. Из письма к Александру Дюма 27 августа/10 сентября 1858 г.)

…Оторванный от пустоты петербургской жизни, поставленный в присутствие строгих обязанностей и постоянной опасности, перенесенный на театр постоянной войны, в незнакомую страну, прекрасную до великолепия, вынужденный, наконец, сосредоточиться в самом себе, поэт мгновенно вырос, и талант его мощно развернулся. До того времени все его опыты, хотя и многочисленные, были как будто только ощупывания, но тут он стал работать по вдохновению и из самолюбия, чтобы показать свету что-нибудь свое; о нем знали лишь по ссылке, а произведений его еще не читали.

Что вдохновляло его в человеке ? Лермонтов заявил однажды, что «история души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа».

Он тоже был в горах, но был в далекой юности и с тех пор о них мечтал денно и нощно, совершенно не понимая или просто страшась самой мысли о том, как туда попасть, подняться на склон, перейти перевал.

Он прибыл в горы стариком, совершенно не понимая как это вышло, и почему не раньше. Попал в какую-то экспедицию, где оказался самым старым дебютантом.

…Михаил Врубель – художник одной темы, одного образа. Лермонтовский Демон предрешил творческую судьбу художника. Насквозь он вдохновлен был Лермонтовым. И иной судьбы для Врубеля невозможно представить Герой Лермонтова пробил стену живописи – там оказался Врубель. Лермонтов и Врубель – мистическая связь. Об этом может быть написан роман.

Он сделал запись, которую назвал «Горы как предчувствие…». Вот его текст.

«Когда ты преодолел перевал, когда он остался позади – ты стал карабкаться выше, по затерянной горной тропе, где под каменными навесами, в жидкой дымке простиралась зеленеющая долина. Она была притягательной и ты испугался того чувства, которое тебя позвало туда, в долину. Броситься к ее бледнеющему телу, спрятанному под саваном блуждающей дымки. Войти в нее, упасть, и схватиться за траву, как за мечту, обеими руками.

А сейчас ты обнаружил себя прижатым к торчащему камню, выглянул, и опять тебя поманила долина. Снова, и снова ты вглядывался туда, за извилины перевала, в ее светлые очертания, за которыми открывались голубые горы, далекие-предалекие, похожие на призраки самих себя.

Но почему ты сполз, схватился за низкие ягодные кусты, рванул их, бросил, да еще заплакал? Ты и здесь не спасся от книг – вспомнил лермонтовского Мцыри. Ты вдруг увидел проблески тех минувших детских надежд. Ты обрел глаза, те глаза, что распахнулись когда-то в детстве, сорок лет назад, обрел сейчас, чтобы увидеть, что пришла старость. Старость, спрятанная в рваных лохмотьях, старость, убаюкивающая разум, старость, скребущая известь безмолвных стен там, за больничным окном, где совсем недавно, в поисках солнца, выглядывало твое бледное, как лист бумаги, лицо. Вспомни! Так вот какой ты выплыла моя старость? Зеленеющая, под саваном блуждающей дымки.

Горы как предчувствие Лермонтова, близкого и далекого…»

Когда в № 3 1839 года «Отечественных записок» появилась «Бэла». К повести был сделан подзаголовок: «Из записок офицера о Кавказе». Читаем дальше и вот в конце повести, автор рассказывает, как он расстался с Максимом Максимычем: «Мы не надеялись никогда более встретиться, однако, встретились, и если хотите, я когда-нибудь расскажу: это целая история».

А вот в конце «Фаталиста» его рассказчик и герой – Печорин, сообщает: «Возвратясь в крепость, я рассказал Максиму Максимычу всё, что случилось со мною».

Роковой выстрел был произведен в упор снизу вверх. Что и было доказано в процессе съемок с использованием подлинного дуэльного пистолета системы Кухенрейтер, на которых и сражались дуэлянты. От входного отверстия до места, где край деревянной рейки уперся в землю, дистанция составила всего 195 см, из которых 52 сантиметра составляла длина дуэльного пистолета.

Ты у окна. Низкого окна, за которым высокие горы. У подножия, на извилистой каменистой дороге буйволы тянут повозки буров. И погонщики умело убирают камни из-под колес. Ты видишь каплю на окне – она забирает твое внимание, глаза слезятся, и ты впадаешь в задумчивость, и нет-нет, да взбудоражишь уснувшее перо. Печорин! Герой, приносящий разочарования. Почему ты не взялся за кисть, как твой автор?

Почему не выдавил тюбик красок и не раскрасил темные уголки своей души?

Скучать, хочу скучать под редкие капли дождя, пока они не начнут скучать по моей живописи, которую я не создал, они бы там могли себя прекрасно чувствовать. Я стал героем собственных разочарований.

2. Выхожу один я на дорогу…

27 июля – это сегодня. Дождь за окном 8 этажа гостиницы "Интурист" тоже сегодня. Машук покрыт туманом.

Я приехал в Пятигорск – уже в третий раз, снова к Лермонтову.

25 июля я не успел навестить знакомых, не завернул в кофейню Гукасова у "Цветника". Пошел по терренкуру от озера Провал к месту дуэли. Пришел – поклонился – подумал, а будет ли 27-го дождь?

Лермонтов в июле 1841 года активно занимался своим здоровьем

Тем летом, вплоть до третьей декады июля Михаил Юрьевич ездил в Железноводск на лечение и прогулки по парку. В этот парк непременно надо сходить, я бродил по нему несколько дней – он хранит память о поэте – это очень заметно, особенно когда поднимаешься на гору Железную.

Вода, которую он пил (ныне – Лермонтовский бювет), имеет свойства, полезные для системы пищеварения и печени. С 8 июля начал принимать ванны. Через неделю по его приглашению приедет Екатерина Григорьевна Быховец с большой компанией. Как будет отмеено современниками: "Он при всех был весел, шутил".

Лермонтов знал, что он широко известен – популярность диктовала ему определенный стиль поведения

Как ни странно, именно похороны поэта на старом Пятигорском кладбище подтверждают эту мысль. Проводить 26-летнего поэта в последний путь пришел самый разный люд, состоящий не только из военных и официальных лиц, – много было жителей Пятигорска и отдыхающих. Лермонтов никак не мог быть знаком со всеми, стало быть, рассказывали о нем, и и рассказывали нечто интересное, достойное его памяти.

Гроб с телом Михаила Юрьевича несли на своих плечах представители всех полков, в которых поэту пришлось служить.

Почему он был таким язвительным на людях?

…Испытывая вполне заслуженное любопытство окружающих, поэт проявлял остроумие и шутил постоянно, как про него говорили: "развлекался и занимался такими шалостями, какие могут прийти в голову разве только пятнадцатилетнему…».

Вечер у Верзилиных. Сколько о нем рассказывали на уроках литературы и на экскурсиях в Пятигорске. Наверное, всякий раз спрашивая себя: "Зачем?" Зачем он издевался над черкесским костюмом Мартынова. Ведь и другие смеялись над майором в отставке, и в тот вечер фраза поэта была сказана не для всех, а лишь для красавицы Эмилии, с которой поручик Лермонтов сидел на диване. Чуть поодаль, на фортепиано играл князь Трубецкой, а буквально рядом майор Мартынов беседовал с Надеждой Петровной Верзилиной.

Поэтому фраза о горце с кинжалом, которого надо бояться, брошенная в адрес человека с которым они были хорошо знакомы, но одетого чрезмерно эпатажно, с кинжалом на поясе больших размеров, – одетого без преувеличения смешно для своих лет, никак не претендовала на такой поворот событий, а была скорее в поддержку веселого настроения. Если бы не светский этикет – без сомнения он выражался бы куда крепче.

Сидя рядом с объектом своего обожания в тот роковой вечер, он острил, а как иначе? Острил, но никого не оскорблял, да и к тому же над Мартыновым смеялись и другие, правда, в другом месте.

После дуэли, на допросах, чтобы не стать объектом осуждения Васильчиков преуменьшает статус Лермонтова в глазах общественности, он делает просто двусторонним: «В Лермонтове было два человека: один добродушный для небольшого кружка ближайших своих друзей и для тех немногих лиц, к которым он имел особенное уважение, другой – заносчивый и задорный для всех прочих его знакомых».

Он слепец или выдает себя за слепца – не видит в Лермонтове поэта, мыслителя, пророка. Где Лермонтов – наследник Пушкина? Добродушие, заносчивость и т. п. – это вторично.

(М.Ю.Лермонтов "Демон")

Лермонтов не мог поверить, что дуэль состоится

От 25 июля 2021 года отмотаем 180 лет, – мне кажется, деревья те же. Густота деревьев и кустарников, их веселый трепет и колыхание. Перешептывания гибких макушек. Ветерок то и дело набегает. Проблески теплого мягкого солнца.

Лермонтов едет рядом с князем Васильчиковым (которому предстоит стать главным свидетелем и очеркистом того события), Михаил Юрьевич всю дорогу шутит (будто не на дуэль отправился), разглядывает кроны деревьев над головой, говорит, что сам стрелять не будет (намекая, что не имеет никаких обид и злого умысла). Да и сам майор Мартынов стрелять не станет (Лермонтов знаком с Мартыновым давно, не раз бывал в гостях у его родителей).

Незаметно приехали на лужайку. Смешно на на этой лужайке умереть. При зарядке пистолетов Лермонтов продолжает шутить, еще раз показывая, что убийства быть не может – лишь церемониал, он не хочет верить в крайнюю опасность ситуации – ну, Мартынов-дурак, ну повздорили. Не будут они друг друга убивать.

Хотя Михаил Юрьевич как человек военный, наверняка прокручивал в голове, что сам намекнул Мартынову намедни, мол, чего уж давать последние предупреждения – зови на дуэль.

Лермонтов не мог поверить, что Мартынов выстрелит в него

С собой не взяли даже доктора. Но Васильчиков ясно видел по бледному лицу Мартынова, что тот настроен самым решительным образом, и…, вот здесь поставим слово "возможно", предупредил Лермонтова, что это всё не шутки. Но Лермонтов прекрасно знал Мартынова и допустить в нем убийцу не мог.

Отмеряли 30 шагов, демонстративный, продуманный выстрел Лермонтова вверх, – он стоит повернувшись правым боком к противнику, Мартынов спешит к барьеру и… начинается его долгое прицеливание с близкого расстояния (словно решил поиздеваться, а потом пальнуть в небо). Да тут еще гроза, и гром, и недовольные крики секундантов.

Я тоже, когда попал туда впервые, были и дождь, и гроза. Было сыро и холодно. Скверное место.

…Ординатор лекарь военного госпиталя И.Е. Барклай-де-Толли составит медицинское заключение (Свидетельство № 35).

«…Пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра при срастании ребер с хрящом, пробила правое и левое легкое, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе порезала мягкие части левого плеча».

А ведь об этом сказано в его "Завещании"(1840):

Но с поэтом произошло то, что случилось в его "Фаталисте", он ждал смерть не оттуда, откуда она заявилась.

Лермонтов нуждался в укреплении веры

Зачем Лермонтов так язвил?

«…Мое сердце затрепетало, ноги подкосились. Я тогда ни об чем еще не имел понятия, тем не менее это была страсть, сильная, хотя и ребяческая: это была истинная любовь».

С юношеских лет поиск любви. Путь невероятного страдания. Сколько людей отмечали, что в личных отношениях он был печален – "печальный демон, дух изгнания" – он грустил без любви. Да и "Демон", многократно им переписываемый, стал не обожествлением темных сил, а наоборот, открытым вызовом – "Хочу я с Небом примириться".

Он не придавал значения своим колкостям и насмешкам (возможно отсюда его недооценка серьезности ситуации с Мартыновым) – он искал веру, отсюда ультратребовательность к себе и к людям, и невнимание к разным мелочам, которые для людей имеют значение до степени убийства.

Вчера вечером зашел в парк Пятигорска. Я понимаю, уже никому нет дела до того, что в нем гулял Михаил Юрьевич, хотя, обратившись в бронзу сегодня гуляют его герои…и музыканты поют песни "Чайф", и за вечер не споют романса на стихи Лермонтова.

Завершаю. Выхожу. Туман над Машуком все сгущается и сгущается, и все ниже гуляют клубы его… Выхожу один, и туда, туда иду я… на дорогу… ключить

Кавказ и Пушкинские стихи позвали Лермонтова

Я покидаю сна густую сень,

Тебя оставив неохотно

Под сводами листвы, бесшумной и дремотной,

Куда не проскользнет веселый день.

Пришла пора цвести и мальвам и пионам,

Но я иду, не глядя на цветы,

Мечтая о стихах прозрачной чистоты

С кристальным, ясным звоном…

Быт и нравы кавказских горцев таковы, что не писать о них невозможно.

Сильны детские впечатления от Кавказа. Но для исполнения литературных замыслов нужен был Пушкин.

"Кавказский пленник" Лермонтова. К красочным картинам кавказской жизни поэт добавил еще и чтение Пушкина. "Кавказский пленник", "Бахчисарайский фонтан", "Евгений Онегин". Еще читал "Андрея, князя Переяславского" А.А. Бестужева (Марлинского), "Обуховку" В.В. Капниста, "Чернеца" И. И. Козлова и др.

Вот как начинали своих "Кавказских пленников" Пушкин и Лермонтов. Можете определить какое начало какому принадлежит поэту. Можно по интонации…

Пушкин А.С. "Кавказский пленник"

Лермонтов М.Ю. "Кавказский пленник"

О сюжете говорить не будем – для нас важно, что послужило толчком к написанию произведения Лермонтовым. С этой задачей мы по-моему справились. Лермонтов написал совершенно другое произведение. Увеличено количество персонажей, различны их характеры. Пленник лишен черт разочарованности и пресыщенности жизнью. Герой тоскует по родине и свободе, ищет поддержки друзей. У Черкешенки – более решительный характер, нежели у пушкинской героини, она требует любви пленника. Лермонтов усилил также драматичность развязки: у него погибают и герой, и героиня.

…Как говорил на одной встрече со зрителями актер и режиссер Михаил Казаков «Поэзия для меня с детства самая большая страcть, больше чем театр, больше чем кино»

(Афанасий Фет «Поэт и толпа»).

Мне скажут: «пафосно», – отвечу лишь: «благотворно».

Только начинаешь ощущать крушение надежд, неудачи в делах, болезнь близкого человека. И стихи вытягивают тебя куда-то туда, где ты можешь подняться на ноги и бороться. Рассеивается туман сомнений, глядишь и потекли строки моего письма…

«Не для житейского волненья…»

Прочел. По строчке. Затем по каждому слову. И мучить себя не нужно. Не нужно хирургического вмешательства. Удерживать то, что есть. Не потерять. Не рассыпаться. Не размазать.

А несколькими месяцами ранее нечаянно поймал себя за странным действием – рылся в строчках стихов, что-то вычитывал, пытался поговорить с поэтом – натыкался на тишину. Убегал к людям.

Прятался от поэзии. А томик стихов терпеливо ожидал на письменном столе конца моих смятений. Он обязательно дождется и меня, и лета, мы очутимся в березовой роще. Книга будет перелистана тонкими пальцами и с пульсацией березового сока потекут стихи.

Читать стихи еще и надо для того, чтобы ярче прочувствовать, как поэта вдохновляют стихи его соплеменников по перу.

…Фета читаю на рассвете, Пушкина – днем, Есенина – надо читать голодным, Бродского с бокалом красного вина и перед закатом, над венецианскими каналами, что как извилины искусства, будоражат наши помыслы Лермонтова – на закате, Бунина – ночью. Рождественского – когда отправляюсь в дорогу. Тарковского cтоит читать в таком же заброшенном доме, как в «Ностальгии». У Тютчева в каждом возрасте находишь новое звучание. Загадка. Значит что-то раскрывается в нас – цветок распускается с восходом или дерево кивает навстречу ветерку – также человек распускается с приходом стихотворения, человек кивает навстречу рифмам. И тогда прояснилась картина встречи со стихотворением, оказывается – это обретение нужного состояния, и тогда…

А какие у вас ощущения. Обязательно запишите. Не судите строго ни меня, ни себя. Просто попробуйте передать свои ощущения.

Взять Рождественского, Тарковского, Гумилева – там столько о моей жизни. Наверное, это скажет и другой читатель.

Поиски мои вечны, они продолжатся в моих детях, внуках и правнуках… продолжаю – вижу, моя тень(?), а может судьба проносится в стихах, не важно. Я прикоснулся – а не просто шел. Перебирал пахнущие корешками тома, пушкина лермонтова фета ахматовой пастернака гумилева рождественского тютчева. Не хочу между ними ставить запятые.

Временам года, да и временам дня быть поэтическими.

Евгений Гребинка. В гостях в селе Березова Рудка

Гребинка, Гребинка! Вернулся таки в отцовское поместье Убежище, поехал в гости к старым добрым знакомым, – и выдал «Очи черные».

А жил-не тужил Гребинка в Петербурге. А будучи учителем – читал кадетам Лермонтова и Гоголя. А писал стихи, басни «Малороссийские приказки», переводил на украинский пушкинскую «Полтаву».

Писал и прозу. Книгу «Рассказы Пирятинца» раскупили за считанные недели., вдохновившись «Вечерами…» Гоголя и перечитывая гоголевское предисловие:

«Это что за невидаль: „Вечера на хуторе близ Диканьки"? Что это за „Вечера"? И швырнул в свет какой-то пасичник! Слава богу! еще мало ободрали гусей на перья и извели тряпья на бумагу! Еще мало народу, всякого звания и сброду, вымарало пальцы в чернилах! Дернула же охота и пасичника потащиться вслед за другими!»