Принцесса поневоле
– Но ведь и вы ответить на все вопросы не можете. У вас есть своё руководство, у меня своё, и всё заранее согласовано. Руководство моё посидело, подумало и заявило, отправляйся-ка ты, девочка, к Высоцкому. Мы временно, не можем обеспечить тебе охрану, ты, пока не нужна нам, вот и отдохни.
– Ладно, давай начнём.
– Только, умоляю, ну не надо, где родился, где крестился, вы и так это знаете. Давайте по существу.
– Спартак Палладович, приступай. – Высоцкий, открыл папку, положил перед собой ручку.
Видя, что Римадзе несколько замешкался, Лысков обратился к Высоцкому:
– Можно, начну я, – и получив утвердительный ответ, обратился к Анжелике: – Какое отношение к тебе имеет господин Трегир и вообще руководство Армии Свободы?
– Под руководством Армии Свободы, я так полагаю, вы имеете в виду ещё и Лаура?.. Самое, что ни на есть, дружеское. Мы с ними старые кореши.
– Как это?
– Понимаете ли, Армия Свободы, или попросту свободцы – подданные Анастаса. А это совсем неангельское королевство. Оно преследует свои интересы. Они живут за счёт раздаваемых кредитов. А дальше контролируют политическое положение тех, кому дали деньги. Если их не устраивает действующий режим, они договариваются с оппозицией, обещают им дать денежки и помогают сместить старую власть. Или же, наоборот, если их правительство устраивает, то они пытаются его спасти всеми силами. Но не все хотят жить в долг. Вот тогда приходим мы. Вы не думайте, что мы просто дети. У нас есть и старшее поколение так называемые наставники – самые старшие по возрасту, неугомонные люди. У них ещё нет имущества, но уже есть чувство справедливости, их ничего не связывает. Поэтому они охотно помогают обездоленным бороться за свои права. А свободцам это не нравится, особенно когда мы успеваем предугадать их шаги.
– А каким же образом вы узнаете, что они хотят предпринять.
– Так у нас всё как в нормальной армии: есть своя разведка, шпионы, стратеги, консультанты, лазутчики… Они у нас пытаются выведать, а мы у них.
– А какова твоя роль? – вмешался Римадзе.
– А я консультант. Мне приносят документы, а я делаю их анализ. Конечно, я не одна, сначала информацию обрабатывают на местах, а мне уже в обобщённом виде, и потом уже даю рекомендации. Вот как, например, вчера. Правда, наших там не было, насколько мне известно.
– Почему именно с тобой хотел встретиться Трегир, а не стал вести переговоры с Романом.
– Вот, Геннадий Юрьевич, вы умеете водить машину?
– Ну, – подтвердил Высоцкий, не понимая к чему она клонит.
– Но ведь на служебной машине вас возит водитель, а не вы сами. Так и у нас. Да Роман может, но зачем, на это есть специальные люди.
– А почему ваш штаб возглавляют дети?
– Во-первых, это юношеская армия. А во-вторых, на детей ведь трудней всего предположить, что они могут играть в большую политику. Разве не так?
– Хорошо, но всё-таки, что такое ваша армия. И почему, например, нельзя существовать в рамках той же пионерской или комсомольской организации?
– Ну, во-первых, мы охватываем многие страны, а не в рамках одной страны. А во-вторых, но ведь в комсомоле и в пионерах скучно.
– Скучно…
– Ну, как это правильно выразиться… Но ведь каждый хочет быть героем. Но где? Хорошо учиться и помогать взрослым… Может быть, это и хорошо, но нет риска. Вот, Спартак Палладович, Вы когда-нибудь скакали на лошади по бескрайней степи, и лошадь набирает скорость, а впереди препятствие? И становиться так страшно, что сердце замирает. Но берёшь препятствие, и тебе ещё хочется ощутить это. Говорят, это как почувствовать вкус крови на губах…
Да, Римадзе было что вспомнить, как наполнялось мальчишеское сердце от той радости, когда несёшься навстречу ветру на коне. И как страшно и больно, когда падаешь с лошади. Но не успеют затянуться царапины, как тебя снова, как алкоголика к бутылке, тянет снова и снова лететь, и задыхаться от ветра. Именно поэтому он и выбрал эту профессию, которая раз от раза подбрасывала адреналина в кровь. Говорят, если человек хоть раз испытал это чувство, он будет подсознательно стремиться к этому всю жизнь.
– Анжелика, а ты кем хочешь стать, когда вырастешь? – неожиданно спросил Римадзе.
– Я, – она вдруг покраснела, смутилась, но, быстро совладав с собой, ответила, – человеком.
– Нет, это понятно, но какую профессию бы ты выбрала. Мне кажется, тебе надо идти работать следователем. И адреналина в крови будет достаточно, и «вечный бой. Покой нам только снится…» Правда, мы скоро искореним преступность…
– Знаете, сначала надо школу закончить. И потом, нам не дано знать, что нас ждёт впереди. Например, я ещё вчера даже не предполагала, что сегодня буду сидеть здесь перед вами.
– Но ведь ты сама виновата. Не пошла бы в армию– сидела бы дома.
– Так уж сложились обстоятельства. Не я пошла, мне пришлось. – и, увидев удивлённые взгляды, пояснила, – чтобы скучно не было. Понимаете, мне с моей памятью время на учёбу тратить почти не приходится. А в армии я многому научилась. Мне там некогда скучать. Правда, иногда выспаться хочется. Но это иногда. Энергии у меня слишком много, а её надо куда–то девать.
– Да, твою энергию, да в положительное русло…– задумчиво проговорил Высоцкий.
– Ладно, мы ушли в лирику– вернул всех к действительности Снежко.
– Вы правы. – поддержал его Лысков. – Ты знала, что свободцы захватят школу?
– Конечно. Они нас предупредили неделю назад. Мы не думали, что они действительно на это решаться.
– А какую они преследовали цель, захватив школу?
– Со мной встретиться. Я же говорю, мы с ними старые друзья, но вот я никак к ним на вечеринку попасть не могу, вот они и решили пригласить таким образом.
– Хорошо, а что им надо было от тебя?
– Подарок сделать к первому сентября. Вот этот, – и она указала на кольцо, надетое на мизинец. Маленькое аккуратное с крошечным бриллиантиком.
– Вот как, и за что такие подарки?
– Я же сказала, что к первому сентября. У нас есть обычай, мы им беспорядки, а они мне за это бриллиантик.
– А что за бумаги тебе передали.
– Ну какие вы непонятные. Я же говорю, мы им беспорядки…
– Но ты же сказала, что ваших там не было.
– Не было, так ведь могли быть…
– Хорошо, а почему ты появилась как–то в районе одиннадцати, когда по логике уроки должны были уже давно начаться.
– Знаете, есть грех такой, проспала…
– И всё же.
– Ну а чего в начале делать? Смотреть, как происходит построение. А потом, может, и без меня бы обошлись. Увидели вас, нас, ну и струсили бы, или удовлетворились бы Романом.
– Ну а остальные почему же раньше прибыли.
– Ну, понимаете, у них приказ. У меня нет приказа. Я птица вольная. А они нет.
– Это почему же?
– Ну как вам объяснить… Я беспогонная.
– Анжелика, а что тебе известно о пропавшей принцессе? – неожиданно спросил Римадзе. Лысков всматривался в лицо девочки. Ему хотелось увидеть её реакцию.
– А зачем вам это? К чему вы клоните? – Анжелика насторожилась. Голова еле заметно дёрнулась. Взгляд замер.
– Ты не знаешь, кто она?
– Она? Принцесса. Вы же сами сказали. Зачем вам? – Анжелика совладала с собой, расслабилась, один уголок губы слегка приподнялся.
– Ты, наверно, знаешь, что наша страна не находится в финансовой зависимости от Анастаса, а они здесь ищут именно свою принцессу. И вот весь Генеральный штаб Анастаса именно в этом городе. А у вас есть свои шпионы в их рядах. Может, тебе известно что-нибудь про неё.
– Должно быть это несчастная девочка.
– Почему?
– Ну, подумайте сами, конец двадцатого века, а тут какой–то феодализм. Принцы и принцессы.
– Но Великобритания.
– И Великобритания тоже… Генеральный штаб Анастаса здесь, потому что мы тоже здесь базируемся. В основном мы так и кочуем парой: их штаб и наш. Да, пока не забыла, у меня к вам просьба. Я действительно взяла тайм–аут, поэтому, пожалуйста, не приезжайте в школу. А то на меня там уже косятся. Если надо, передайте через армейцев или лично. Я сама приду.
– Ладно, но и ты будь добра, не принуждай нас приходить тебе в школу. И, пожалуйста, не гуляй после одиннадцати. Сейчас снова начинают патрулировать дружины, и всех тех, кого из школьников поздно будет замечен на улице, поставят на учёт в детскую комнату милиции.
Октябрь. 5. Уж небо осенью дышало…
– Спартак, смотри, Анжелика идёт! – воскликнул Лысков.
Они вышли на утреннюю пробежку, но им как-то расхотелось бежать. Поэтому не спеша прогуливались по-осеннему изрядно поредевшему лесу. С веток на них сердито посматривали нахохлившиеся воробьи, как будто именно они виноваты в том, что закончилось лето и приближалась зима.
– Угу, – Спартак Палладович зевнул. Он бессмысленно посмотрел на удаляющуюся фигуру Анжелики. Она шла развязной, слегка раскачивающейся походкой, засунув руки в карманы тёмно–синей «дутой» куртки. Слева от Анжелики бежала огненно-рыжая с чёрными подпалинами колли. Это была Джекки.
Спартак поднял голову и вдохнул в себя морозный воздух. Серое небо готовилось к дождю. Ветер срывал с деревьев последние жёлто-коричневые листочки, лужицы покрылись слабым хрустальным ледком. Изредка встречавшиеся люди ёжились от холода.
Каждое утро с шести до семи Анжелика гуляла с Джекки. Она любила утро… Утро, только утро принадлежало им двоим.
Уже без десяти час, где-то хлопнула дверь… Тишина… На её фоне отчётливо слышны уверенные неторопливые шаги… Снова хлопнула дверь. Опять всё замерло, и эту тишину, которая стояла в пионерской, разбудил звонок. Римадзе невольно вспомнил свою школу в Кутаиси. Он вообще стал замечать, что с того времени, как он приехал в этот город – он всё чаще и чаще вспоминает детство. Может потому что сейчас ему приходилось окунаться в школьную атмосферу.
Анжелика зашла в пионерскую комнату:
– Вы меня вызывали? Я же просила вас не приезжать в школу…
– Как видишь… – отозвался Спартак Палладович, – сама напросилась.
– Так о чём сегодня говорить будем? – она развалилась на стуле, явно бросая вызов.
– Это ты узнаешь позже, а сейчас – одевайся. – он кинул ей куртку, которая лежала на столе. – У входа стоит машина. И давай-ка без глупостей. Коли играете во взрослые игры, будьте добры себя вести, как взрослые люди.
– Можно обращаться поосторожней с курткой. Я же не швыряю ваши вещи. Да, кстати, вы уверены, что меня отпустят с английского?
– Иначе бы я тебя не вызвал. – в тон ей ответил Римадзе.
– О–о–о! – она улыбнулась. В подобном тоне Римадзе с ней ещё не разговаривал. В это время в пионерскую вошёл Снежко и внёс её дипломат.
Через окно машины она смотрела на осенние невзрачные улицы города; на дождь, который торопился умыть город. Её размышления о городе прервал Римадзе:
– Анжелика, ты очень любишь собак. Говорят, что каждая собака – это характер хозяина. А какой характер у твоей собаки?
Анжела впервые серьёзно посмотрела на Римадзе. Она чувствовала, что в кабинете Высоцкого будет всё по-другому, не как здесь. Здесь просто, не для следствия, не для протокола, здесь можно говорить, а можно оставить в себе. Она помолчала, потом, негромко, как бы сберегая голос, начала:
– Это было четыре года назад. Я переходила в четвёртый класс, и ходила в ансамбль Dream. В то лето мы выступали в Лондоне по линии культурного обмена. Туда мы приехали вместе с советскими артистами. Концерты шли как обычно. За кулисами лежало море цветов. Ещё больше цветов было в зале. Мы исполняли песню «Собака». Я была солисткой. Вы наверно знаете это стихотворение Асадова о «Рыжей дворняге», которая хоть и была телом дворняги, но сердцем– настоящей породы.
Труп волны снесли под коряги…
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце– чистейшей породы!
Мы его перевели на английский, переложили на музыку. Эта песня производила огромное впечатление на зрителей. Это был последний концерт. Сразу после песни ко мне на сцену поднялся белокурый юноша и передал плетёную корзиночку, в которой на вышитой салфетка лежал щенок. И ещё он передал мне большой конверт и цветы. И сказал: «Thank you for your song…» В конверте оказалась родословная Джекки и все необходимые документы на перевозку. Джекки оказалась на редкость умной, преданной и прекрасной собакой. Вот, пожалуй, и всё. Какой у неё характер? Свой, собачьей, явно не мой. Она очень ласковая.
Анжелика сидела в кабинете Высоцкого. Это была уже не та девочка, которая способна ценить преданность собаки. Сейчас она совершенно иная, с дерзким и насмешливым взглядом.
– Анжелика, мы в дипломате нашли нож. Зачем он тебе в школе? – разговор вёл Высоцкий.
«Блин, вчера наточила и машинально положила. Неужели они думают, что я буду кого-то резать. Этого мне ещё не хватает…» – подумала она, а вслух произнесла: – Точить карандаши.
– Но эксперты не нашли на лезвии следы от карандашей.
– А следы от чего они нашли? Уж не от крови ли? Тем более что я же не сказала, что точила.
– А тебе известно, что это, между прочим, называется ношением холодного оружия и за это следует уголовное наказание, а незнание закона…
– Не освобождает от ответственности. Что ж. Вы меня куда, тюрьму посадите? Давайте… Можно за вещами сходить?
– Хватит паясничать. У тебя при себе ещё есть оружие?.. Молчишь. Я знаю что есть. Даже могу сказать какое: два GT на двадцать патронов калибра три и шесть. Вашей, армейской разработки. Вчера вечером в тире ты его пристреливала? Анжелика, ты понимаешь, что это уже не шутки. Чего ты молчишь?
– А меня учили не перебивать старших. Ну коли мне дали слово, то скажите, а откуда вам известно про GT? Вы его видели? Так покажите мне.
– У нас, как и у вас тоже свои люди есть. Да, объясни мне, как в такой маленький пистолет может уместиться столько патронов?
– Понятие не имею. Вы бы мне его показали, я бы может и смогла бы вам разъяснить. А так… Вас явно вели в заблуждение.
– Анжела, я горю желанием непросто увидеть эти пистолеты, а ещё так, чтобы ты их добровольно выдала.
– Как можно выдать того, чего у тебя нет. Вы же не нашли их в дипломате. Может мне раздеться?
– Ладно, не надо. Ну что, ты на вопросы ответишь?
– Про пистолеты? Так я уже ответила. А больше я не припомню вопросов. Да вы задавайте, не стесняйтесь. А то вдруг я запамятовала.
– Ладно, так всё-таки кто ты в армии. Чтобы так охотились за простым консультантом… Нам-то ты сказки не рассказывай. Молчишь… Ладно, всё равно узнаем. Не ты, так другие это сделают. Добрые люди ещё есть на земле. Тогда, может, назовёшь свой послужной список. Думаю, что это уже не тайна.
– Да нет, не тайна. Рядовой, капитан, подполковник, генерал армии. Как видите, всё просто.
– Быстро взлетела.... И что, после генерала согласилась на понижение.
– А это как-то не принято спрашивать. У нас, в отличие от вас, звания не пожизненные, а в зависимости от выполнения обязанностей. Ладно, не будем отвлекаться. Это были погоны, а сейчас обязанности: помощник переводчика, переводчик, каскадёр, ну и консультант по совместительству…
– Так, перейдём к делам более земным. А почему столько пропусков в школе? Несколько раз попадалась дружинникам после полуночи. Не ночуешь дома. Ну а вчера вообще вопиющий случай: открытая пальба, хорошо, что хоть на окраине города.
– А кто стрелял-то? Вы же сами сказали, что я в тире… Не могла же я раздоиться. Не пойман – не вор. И потом, вы что, инспекция ГОРОНО, чтобы проверять мои школьные дела? Между прочим, вчера свободцы паслись на окраине города. Может, с их стороны и стреляли. Мне дежурные донесли, если что.
– Они, в отличие от тебя сразу сдались дружинникам, и у них при себе оружия не оказалось. Значит, это кто-то из вашей братии. Кто ещё стреляет с такой меткостью, кроме тебя? И если ты невиновна, чего же удрала?
– Я? Удрала? Кто видел-то меня? И потом, если теоретически предположить, что дружинники меня задержали, знаете, что было бы потом? После дружинников меня свободцы бы сцапали. А вы потом: «И опять ты не ночевала дома…» И вообще, вы чего не в своё дело лезете: дружинники, пропуски в школе…
– Тобой заинтересовалась детская комната милиции…
– О, да я точно скоро вашим коллегой стану. Не так ли?
На некоторое время воцарилось молчание. Римадзе, наблюдая за беседой, всё время пытался что-то припомнить, но что… Что его так поразило? Так, приехали в школу, вошла Анжелика… ах да, когда он коснулся её руки, ему показалось будто, он задел что-то металлическое… Римадзе взял стул, поставил его перед Анжеликой, которая в этот раз сидела не за столом, а около стены. Сел на стул, как на коня.
– Анжелика, дай, пожалуйста, твою руку.
Анжелика недоумённо посмотрела, смутилась, хотела ответить что-то резкое, но не смогла, и поэтому выполнила его просьбу. Римадзе расстегнул пуговицу на манжете и загнул рукав до локтя. Все присутствующие молча наблюдали за происходящим. Перед их взором предстало достаточно странное зрелище. На запястье был браслет, состоявший из пластинок: достаточно широкий, утолщённый и очень плотно прилегающий к коже. От браслета до локтя на мраморно-белой коже шли шрамы от чего-то непонятного. Кисть же руки была удивительно красивой аристократической формы с длинными пальцами, которые завершались аккуратными ногтями. На мизинце поблёскивало то самое колечко. Складывалось впечатление, что до браслета была рука одного человека, а после браслета – другого. Мышцы Анжелики напряглись.
– Как я полагаю, на другой руке такой же браслет. Что спрятано в этих браслетах? Анжелика? – спросил Римадзе, не замечая духоту в кабинете.
У Анжелики закружилась голова. Она ничего не ответила, а лишь тихонько стала сползать со стула....
Когда девочка пришла в себя, то увидела девушку в белом халате.
– Тебе лучше?
– Сейчас всё пройдёт. – Анжелика села. – Я могу идти домой?
– Мы тебя отвезём, только украшения снимем, – услышала она голос Лыскова.
– Не пытайтесь. Они из сверхпрочной стали. Его даже я не смогу снять. Они закрыты на специальные магнитные ключи. Это можно сделать только в штабе. Наше изобретение. Так что я пойду. Я не хочу с вами на машине.
– Ну не хочешь, так не хочешь, значит, проводим. А то потеряешь ещё по дороге сознание.
Они шли не спеша: она в сопровождении Римадзе и Лыскова. И последним уже не казалось, что это глупое задание. Им всё больше и больше нравилась эта непокорная девчонка, которая была наполнена романтикой и авантюризмом одновременно, и девиз которой был: «И вечный бой, покой нам только снится…». Под ногами шуршали листья, редкие капли прошедшего дождя падали с проводов, обнажённых веток и крыш.
6. Вторник
Вторник. Позади остались выходные и понедельник. Впереди ещё четыре дня работы. В школе относительно тихо. Из–за дверей слышны объяснения учителей, ответы учеников. С утра Анжелика настроилась на серьёзный трудовой день. Она уже написала контрольную по алгебре, ответила на литературе. Идёт урок химии. Анжела понимала, что сейчас ей нужны оценки, потому что потом пойдут пропуски. И всё было бы о'кей, если бы не…
Каждый вторник в школу приходил инспектор из детской комнаты милиции. Анжелику это совсем не интересовало… Итак, шёл урок химии. Учитель объяснял новый материал, когда в класс вошла директор:
– Геббер, выйди.
Анжелика с каким-то смутно тревожным чувством вышла из класса. Она уже несколько дней вообще была как паинька. Конечно, она посещала штаб, тренировки, но вела себя тихо-тихо. Никуда не встревала и была недосягаема для всех без исключения.
– Лариса Анатольевна, что случилось?
– То, что и должно было случиться. С тобой решил познакомиться инспектор из детской комнаты милиции. – Лариса Анатольевна шла рядом с Анжеликой. Она говорила тихо, но внятно: – Для тебя это не должно быть неожиданностью. Это же логично, когда кем-нибудь из учеников начинают интересоваться органы, то он автоматически ставится на учёт в ИДН1.
– Они мне точно не дадут школу закончить.
– Сорвать тебя с середины года мы не позволим. Я понимаю, тебе скучно. Тебе бы экстерном окончить школу. Ты хотя бы из вежливости посещай уроки.
– Так я и так посещаю когда могу. Ну чего им надо? Я же не срываю уроки… Ну, посещаемость низкая, зато результативная. Учителя, как мне кажется, к этому привыкли.
– Ну, ладно, Анжелика, заходи…
В пионерской комнате сидел полный пожилой мужчина в милицейской форме. Он был похож на шар: круглая лысая голова, круглый живот. На лице круглый мясистый нос, пухлые губы. Но он был по–своему мил. В этом человеке Анжелика признала инспектора по делам несовершеннолетних.
– Геббе’?– просил он, слегка картавя.
– Нет, Геббер.– У Анжелы свело зубы от его говора.
– Я хочу с тобой погово’ить… Да ты садись, не стой. В ногах п’авды нет… Так вот, тебе уже один ’аз делали п’едуп’еждение…
– Какое? Что–то не п’епоминаю,– Анжелика передразнила инспектора.
– Зато мы помним… Тебя за твоё поведение ставят к нам на учёт.
– И чем, позвольте полюбопытствовать, вам не н’авиться моё поведение?
– Школу п’огуливаешь. П’опуски не только не сок’атились, но и наобо’от, увеличились. Д’ужинники тебя замечали на улице после одиннадцати часов вече’а, неизвестно где п’оводишь ночи…
– Кому неизвестно, – Анжелике начало надоедать слушать эту монотонную речь. Но по её тону нельзя было догадаться, что чувствовала она в тот момент. Как всегда, ровная и спокойная с лёгкой полу усмешкой. – Мне известно, а вот вам необязательно.
На счастье инспектора в пионерской появился Римадзе. Анжелика не знала, что группе Высоцкого совсем ненужно было вмешательство ИДН, но и показать в то же время свою заинтересованность им не хотелось. Им надо было проконтролировать тот момент, когда ИДН заведёт дело на Анжелику, чтобы потом забрать его себе. Они долго колебались, как же им быть. Но потом решили, что пусть ИДН немного поработает. Глядишь, да и что-нибудь новенькое откопает, только держать их следует под контролем. Ларису Анатольевну же попросили позвонить им, когда придёт инспектор, чтобы во время всех бесед был кто–то из их представителей.
– Добрый день. Я так понимаю, вы Игорь Львович, инспектор. – Спартак пожал руку инспектору. И, в свою очередь, показал удостоверение.
– Зд’авствуйте, Спа’так Палладович.– радостно откликнулся на приветствие инспектор.
– Ну вот, Анжелика, мы тебя предупреждали. Сама виновата. Ладно, я сейчас подойду. У меня к тебе тоже есть разговор. – Римадзе вышел, а Игорь Львович стал что–то писать.
Прошла ещё одна неделя. Та же пионерская комната. Только в ней теплее, чем было в первый раз. Уже дали отопление. На окнах раскинул свои стволы, покрытые яркой зеленью и розовыми цветочками Мокрый Ванька. Рядом развесил свои длинные пёстрые листья хлорофитум. Но остался прежний запах краски. На столе в вазе стоял шикарный букет из веток голубики. Среди круглых как пятаки листочков висели синие горошины. Было всё по-домашнему мило и уютно, а за окном барабанил поздний дождь.
Уроки в первой смене уже закончились. В пионерской сидят трое. Анжелика «мучительно» вспоминает, где она была во время пропусков. Вид у Анжелики самый что ни на есть «рабочий». Она почти лежит на столе, опершись головой на правую руку. И несмотря на то что ей уже неоднократно делали замечание, она позу так и не изменила. В левой руке у неё карандаш, которым она пытается записать даты, перечисляемые Игорем Львовичем. Но левая рука слушается плохо, и почему-то ничем не прижатый лист упорно ускользает по лакированному столу. Римадзе отмечает, когда они снимали её с уроков. Игорь Львович спрашивает:
– Итак, шестнадцатого сентяб’я. В этот день ты вообще не появилась в школе.
– Я же не могу всё вспомнить…
– Зато я могу, – вмешался Римадзе.– В этот день был так называемый захват школы. Анжелика, сядь нормально, хватит кривляться. Уже битый час с тобой тут сидим. И всё без толку.
– Да-а-а… Надо же, какая феноми-не-нальная память. – «восхитилась» Анжелика. – Вы чего тут надо мной командуете?
– Куда ты пошла после захвата школы? – спросил Игорь Львович, стараясь не реагировать на поведение девочки.
– Домой!
– А посему не в школу?
– А ’азве в школе были у’оки?
– Не г’уби! – терпение инспектора явно подходило к концу.
– А я и не г’ублю.
Игорь Львович резко встал и вышел. Римадзе решил не упускать такого случая:
– Ты чего добиваешься? Маленькая? Чтобы извинилась, ясно? – он повысил тон, рассчитывая, что хоть как-то повлияет на Анжелику. Ему было больно смотреть на Игоря Львовича, который очень комплексовал из-за своего речевого дефекта. Подростки жестоки от природы. Но эта жестокость требовала подавления.
– А вы на меня не кричите. – спокойно и равнодушно ответила Анжелика, выпрямившись на стуле и, закинув ногу за ногу. – Мне ещё его со своим нравоучением не хватает для полного счастья. И так полный боекомплект в виде группы Высоцкого, парочки свободцев и собственных гавриков.