Книги жанра литература 19 века
«Был маленький мальчик, у которого, право, всего-то было вдоволь, и который всё же и был всегда и всем недоволен. То было ему чересчур жарко, то слишком холодно – никто ему ни в чем не мог угодить, да и сам он часто не знал, чего ему нужно; знал только одно: что всем другим детям и даже птицам и зверям в лесу и в поле лучше, чем ему. Как ни огорчались родители мальчика его вечным ворчаньем, но оту…
«Еще ночь: кругом в детской почти ничего не видать. Но Ване не спится. То на один бок повернется, то на другой, то кренделем свернется, то опять ножки от себя врозь оттолкнет. Уф, как жарко! Верно, няня вчера слишком много дров в печку положила… Он сорвал с груди одеяло и руки на подушку за голову закинул…»
«Усталый, из последних сил, Я раз по улицам бродил. Глухая ночь и дождь ручьем. Не разглядеть ни зги кругом. Ни самый слабый звездный луч Мне не мерцал из черных туч…»
«Подрастали вместе у старухи Падчерица да родная дочка. Уж родную как старуха любит: И ленива та, и нерадива – Мать за все лишь по головке гладит…»
«Было время жатвы – как у людей, так и у муравьев-земледельцев. Вся нива у подножия муравейника кишела муравьями-жнецами. Одни из них сидели на верхушках колосьев и своими острыми челюстями, как серпом, срезали стебельки спелых зерен дикого риса. Другие ждали у корней колосьев, подхватывали срезанные зерна и, тут же очистив их от пленки, уносили в склад…»
«В Помпее случилось нечто невероятное… не в древней Помпее до внезапного исчезновения её с лица земли под вулканическими пеплом Везувия, а в Помпее наших дней, восстающей, спустя без малого два тысячелетия, из-под этого пепла…»
«Лет тысяча и более тому назад, когда на юге Европы науки и искусства достигли уже довольно высокого развития, когда яркий свет христианства разливался все далее на север, – на крайнем севере, в Скандинавии (тогдашней Нормандии), народ блуждал еще во мраке первобытного невежества и идолопоклонства. Франкам и римлянам дикие обитатели севера, называвшиеся норманнами (от слов Nord и Мапп), были извес…
Действие происходит в средние века в Англии.
«Как-то, незадолго до Пасхи, лакей Тихон встретил молодого барина, вернувшегося из города, с особенно мрачным видом. Тихон был привезен Андреем из Москвы и до сих пор не мог освоиться ни с малороссами, ни с их волами, ни с их говором, ни с белым снежным затишьем хутора Вишняков зимой. Из Вишняков, впрочем, и сам барин, как ни любил мамашу, Домну Ниловну Шарвенко, все чаще стал уезжать в ближний го…
«Тишина. Такая тишина, что кузнечики молчат в густо-зеленой траве и птицы пролетают над парком без звука, без криков. В глубине, где деревья расступаются, видна долина, синяя, сизая, дымная, легкая – там как будто уже край света. Над долиной – белые тучи, тучи над парком и над домом, но небо все-таки кажется очень высоким, потому что долина слишком глубоко внизу, потому что видно до края света. Дм…
«Доктора не позволяют мне работать все эти дни. Ужасно, что они не позволяют! Что же с нами будет? Кроме того, прескучно лежать и ничего не делать. И я придумал записать, как все это случилось. Теперь я, можно сказать, стою у порога жизни. Кончу курс – и все беды кончены! Там меня, вероятно, оставят при университете, потом пошлют за границу, авось… многие профессора меня отличают, как талантливого…
«В комнате было весело, шумно. Готовили елку – завтра Рождество. Без елки Лёля не могла себе вообразить сочельника, а здешний сочельник уж и так нехороший, ненастоящий: целый день грело солнце, на улицах сухо и в зале отворяли окно. Лёля любила, чтобы уж если зима, то снег был бы и мороз, она привыкла к морозу дома, на севере. Здесь она иногда уставала от солнца и тепла…»
«Швейцар одного из сумрачных домов на Фурштадтской не спешил открывать двери, хотя гости прибывали один за другим. Это были только мужчины, и швейцар знал, что они идут во второй этаж, к господину Лукашевичу, где будет чтение, потом им дадут чаю с конфетами, потом они поговорят малое время – и сейчас же по домам. Лакей генерала Лукашевича объяснял такую поспешность бариновым нездоровьем, докторски…
«Старенький учебный стол был завален книгами. Лампа горела тускло. Девятнадцатилетний Алексей Ингельштет казался утомленным и скучающим. У него было еще совсем детское лицо, очень белое, с чуть розовым налетом на щеках, нежное, как у девушки; волосы – льняные, мелкие, как пух, немного редкие – вились надо лбом. В синих глазах было всегда какое-то оживление и робость…»
«Мне хочется рассказать, как я был болен и вылечился. Я так радуюсь тому, что вылечился, так часто думаю об этом счастии, что мне ужасно хочется рассказывать. Для этого я должен коснуться трех периодов моей жизни…»