– Побежишь! Как миленький побежишь! Уж я вас, кандидатов, знаю! Чему вас только в этих институтах учат?
Крутиков помолчал, пока миновал узкий мост со светофором, и вдруг спросил:
– А знаешь, что из-за таких, как ты, война началась?
Павлов совсем сник. Захотелось, чтобы сейчас началось какое-нибудь стихийное бедствие.
– Да-да! – продолжал Крутиков. – Из-за беспорядка! А беспорядок вносят такие, как ты, кандидаты. И добро бы уже кем-то там стали! А то ведь еще только куда-то там кандидаты, а уже в кабинах сидят!
* * *
Каменный город постепенно накалялся под солнцем. Казалось, от него шел пар. Становилось душно. Несмотря на субботу, многие заводские трубы дымили. В городе было достаточно предприятий. Город делал новые турбины, новые станки, новые резиновые сапоги и галоши, химические порошки для стирки белья, варил сталь и пиво, выпекал хлеб – да разве все перечислишь! Не делал город лишь одного – свежего воздуха.
К тому же каждый год на его улицах становилось на тридцать тысяч машин больше – на тридцать тысяч выхлопных труб! Машины забивали узкие, словно больные сосуды сердечника, улицы. Город страдал тромбофлебитом улиц.
Но были в городе и здоровые еще части – новостройки. Улицы в новых районах были шире, заводы почти отсутствовали, а в некоторых местах даже зеленели деревья, посаженные новоселами. В такой вот новый район и предстояло бригаде перевезти семью Михайловой Н. М., проживающей пока по улице Чехова, дом шесть.
Подъехав к дому, Крутиков, не обращая внимания, что перегородил фургоном улицу, развернулся и медленно въехал под арку во двор. Здесь остановился и посмотрел на Павлова. Тот все понял без слов и побежал отпирать бригаду.
– Как здоровье? – спрыгивая вниз, спросил Прокушев.
– Исключительно хорошо, – отвечал Павлов.
Ему действительно стало полегче. Человеческие чувства постепенно возвращались. Павлов снова ощущал, что солнце греет, что воздух тяжелый, а из какого-то окна вкусно пахнет жареной рыбой.
– Ну и погода! – вытирая пот, пробасил Вова Круминьш.
– Такую хорошо под пиво, – сказал Сорокин.
Грузчики, словно договорившись, по росту заходили в подъезд. Впереди Прокушев, за ним – Вова, Павлов и Сорокин.
– Как дураки, – проворчал Крутиков, наблюдавший за ними из кабины.
Дом был старый. С узкой, крутой лестницей. Каменные ступеньки стерлись, ноги скользили, а железные перила погнулись так, будто по ним проехало стадо слонов. Грязные стены несли на себе много информации. Из литературной – были стихи: «Наш Семенов Петя дурнее всех на свете!» Ниже написали рецензию: «Сам дурак». А над баками с пищевыми отходами кто-то призывал: «Бейте Б. М.!»
На шестом этаже отыскали нужную квартиру. На входных дверях было пять звонков. Под каждым – табличка с фамилией. Таблички были разные. Розенфельд Б. В. выписал свою фамилию на меди вензелями. Сомова и Шуберт свои фамилии застеклили. А самой большой была блестящая алюминиевая табличка, на которой черным тиснением вывели:
СКАЛОЗУБ В. А. – 4 звонка
СКАЛОЗУБ Д. В. – 3 звонка
СКАЛОЗУБ В. Д. – 2 звонка
КИРИЛИЦЫНА – 1 звонок
– А при чем здесь Кирилицына? – спросил Прокушев и нажал звонок без всякой таблички, так как фамилии Михайловой не нашел.
Дверь открыла маленькая пухлая старушка. Она уже подготовилась к отъезду. На ней, несмотря на жару, были валенки, ватник и пуховый платок.
– Голуби! – воинственно воскликнула старушка. – Сколько же можно вас ждать! Деньги уплочены, а вас нет. Где же порядок?
И старушка посмотрела вокруг себя, словно порядок должен был быть где-то у нее под ногами.
– Мама! Перестань! – сказала, выходя из комнаты, довольно милая женщина в красной кофте. – Проходите, ребята.
Ребята прошли в светлую, чистую, несмотря на переезд, комнату. Посредине на ящике с книгами сидела девочка с большим голубым бантом. Прокушев присел перед ней и спросил:
– Сколько же нам лет?
– Мне пять лет. Меня зовут Алена, – серьезно говорила девочка. – А ты грузчик? Мы тебя ждем. У нас папа далеко, и мама сказала, что ты будешь помогать нам ехать на новую квартиру!
Сказав все это, девочка перевела дух.
– Ой! Вы ее не слушайте! – сказала хозяйка. – Она у нас такая разговорчивая.
Прокушев подхватил девочку на руки и спросил:
– Пойдешь к дяденьке шоферу?
– На машину?
Прокушев отнес девочку к Крутикову в кабину и сказал:
– Побеседуй пока, Егорыч, с дамой.
Дама уселась поудобнее, потрогала Крутикова за рукав куртки и спросила:
– А ты кто? Шофер?
– Да.
– А я в детский сад хожу, – вздохнув, сказала Алена. – В старшую группу.
Крутиков был убежден, что в каждой беседе с ребенком должен присутствовать воспитательный момент, и поэтому сказал:
– Смотри ходи хорошо. А то есть некоторые – плохо ходят, нарушают трудовую дисциплину, оставляют свое рабочее место, плюют на мнение коллектива и при этом покупают собственные машины! У них же нет ни совести, ни всего остального! Такому не стыдно соврать, напиться до состояния опьянения в неположенном месте.
Девочка поболтала ногами, потрогала руль и снова спросила:
– А ты алкоголик?
– Это почему? – опешил Крутиков.
– А бабушка говорит, что все грузчики – алкоголики и по вам давно могила плачет.
Крутиков побагровел и сказал:
– Твоя бабушка сама алкоголик!
