«Гетмана зовут Ванг Дроссет. Его женщина – Тинго. Сыновья – Ашмор и Харвинг. Дочь – Дюиссана. Старуха – Иммифальда».
Нагнувшись к чемодану, Глиннес вынул пистолет и опустил его в карман. Глэй наблюдал за происходящим, сардонически опустив уголки губ, потом что-то пробормотал Маруче на ухо.
Глиннес решительно направился по лугу к опушке леса. Приятно-бледный послеполуденный свет, казалось, делал ближние цвета яснее и ярче, наполняя дали переливчатым сиянием. В груди Глиннеса теснились не находившие выхода чувства: скорбь, сожаление о старом добром времени и, несмотря на попытки подавить ее, жгучая обида на Глэя.
Он приблизился к стоянке треваньев. Шесть пар внимательных глаз следили за каждым его шагом, оценивая каждую деталь его внешности. На площадке перед палатками было не слишком чисто, хотя, с другой стороны, и не слишком грязно – Глиннесу приходилось видеть более нечистоплотных дикарей. Горели два костра. Над одним подросток поворачивал вертел с плотно нанизанными пухлыми цыплятами древесных курочек. Из котла над другим костром несло удушающе едким травяным суслом – Дроссеты варили кочевническое пиво, от частого употребления которого белки их глаз со временем приобретали поразительный золотисто-желтый оттенок. Лицо перемешивавшей варево женщины, огрубевшее от солнца и суровое, сохранило черты лукавой проницательности. Ярко-красные крашеные волосы спускались ей на спину двумя тяжелыми косами. Глиннес прошел чуть дальше, чтобы не дышать зловонными парами.
От поваленного дерева навстречу шел пожилой человек, только что собиравший с ветвей барханные орехи. За ним тяжеловесно переваливались два нескладных молодца. На всех трех были черные штаны, заткнутые в складчатые черные сапоги, бежевые шелковые рубахи навыпуск и цветастые головные повязки: типичный наряд треваньев. Помимо повязки, Ванг Дроссет носил плоскую черную шляпу – из-под нее выбивались буйные кудри цвета жженого сахара. Кожа его напоминала оттенком пережаренное печенье, а глаза блестели желтым огнем, будто подсвеченные изнутри. В целом он производил внушительное впечатление. «С этим шутки плохи», – подумал Глиннес. Вслух он сказал: «Ванг Дроссет? Я – Глиннес Хульден, владелец острова Рэйбендери. Должен попросить вас переехать в другое место».
Ванг Дроссет подал знак сыновьям – те живо принесли пару плетеных кресел. «Садитесь, освежитесь, – пригласил гетман. – Обсудим наш отъезд».
Покачав головой, Глиннес улыбнулся: «Я постою». Если бы он сел и выпил с ними чаю, тем самым он наложил бы на себя обязательство, и треваньи могли бы потребовать чего-нибудь взамен. Взглянув на подростка, занимавшегося вертелом за спиной Ванга, Глиннес сообразил, что это не мальчик, как сначала показалось, а гибкая, хорошо сложенная девушка лет семнадцати-восемнадцати. Гетман отдал односложный приказ через плечо – девушка поднялась на ноги и скрылась в темно-красной палатке. Заходя внутрь, она обернулась и бросила быстрый взгляд на Глиннеса, заметившего приятное, даже красивое лицо с естественно-золотистыми глазами и золотисто-рыжими кудрями, довольно коротко подстриженными, но закрывавшими уши и спускавшимися к шее.
Ванг Дроссет ухмыльнулся, обнажив белоснежные зубы: «По поводу переезда, значит. Помилосердствуйте, позвольте остаться. Мы не помешаем».
«Сомневаюсь. Треваньи – неудобные соседи. Дичь исчезает из леса, пропадают и другие вещи».
«Мы ничего не крали», – тихо сказал гетман.
«Вы только что срубили старое дерево – только для того, чтобы легче было собирать орехи».
«В лесу полно деревьев. Дрова-то нужны? Велика потеря – дерево!»
«Вы так считаете? А знаете ли вы, что именно на это дерево я любил залезать в детстве? Смотрите! На стволе вырезан мой герб. В развилке ветвей я построил воздушный замок и проводил в нем целые ночи, засыпая под звездами. Я помню это дерево, оно мне дорого!»
Ванг Дроссет деликатно поморщился – мужчина, сожалеющий о дереве, вызывал у него отвращение. Сыновья его прыснули, не сдерживая презрение, отвернулись и стали метать ножи в мишень.
Глиннес продолжал: «Дрова? В лесу много валежника и сухостоя. Дрова можно было принести».
«Далеко ходить, спина болит».
Глиннес указал на вертел: «Вы жарите птенцов! Ни у одной из этих птиц не было выводка. Мы охотимся только на трехлеток – но трехлеток-то вы уже всех переловили и съели, двухлеток тоже, видать, истребили, а теперь, когда вы сожрете годовалых курочек, птицы больше не останется. А здесь, на блюде? Земляные груши. Вырвали клубни с корнями, уничтожили будущий урожай! И вы говорите, что никому не мешаете? Вы изнасиловали землю, после вас она и через десять лет не восстановится! Снимайте палатки, грузите свой хлам в фургоны[13 - Фургоны треваньев: тяжелые лодки с колесами, позволяющие передвигаться и по суше, и по воде.] и проваливайте!»
Ванг произнес тише прежнего: «Негоже так говорить, сквайр Хульден».
«А как еще потребовать, чтобы вы перестали разорять землю, вам не принадлежащую? – спросил Глиннес. – Невозможно выразиться вежливее и понятнее. Уезжайте».
Зашипев от досады, Ванг Дроссет порывисто отвернулся и смотрел, подбоченившись, на широкий луг. Ашмор и Харвинг теперь забавлялись поразительным упражнением, какого Глиннес, бывавший в таборах треваньев, еще не видел. Они стояли примерно в двадцати шагах один от другого и по очереди метали ножи друг другу в голову. Тот, к кому летел брошенный нож, каким-то невероятным образом успевал одним движением запустить свое лезвие, поймать подлетающее и тут же отправить его обратно.
«С треваньями полезно дружить, а ссориться вредно», – обращаясь к лугу, вкрадчиво заметил гетман.
Глиннес отозвался: «Вы, наверное, слышали поговорку: „трилль и тревань – два сапога пара, но только к востоку от Занзамара“?»[14 - Занзамар: городок на крайней восточной оконечности мыса Восходящего Солнца.]
Ванг пожаловался с притворной почтительностью: «Мы вовсе не такие вредители, как сказывают! С нами и жизнь на острове будет приятнее! Как вы с друзьями изволите повеселиться, мы тут как тут, на скрипках и рожках сыграем, танец с ножами спляшем…» Гетман щелкнул пальцами, и два его сына принялись прыгать и вертеться, описывая ножами сверкающие дуги.
Случайно – в шутку или преднамеренно – в голову Глиннеса с убийственной точностью полетел нож. Ванг Дроссет что-то каркнул, то ли предупреждая, то ли злорадствуя. Глиннес ожидал подвоха, чего-нибудь в этом роде. Он вовремя нагнулся – нож вонзился в мишень за его спиной. Глиннес выхватил пистолет, выплюнувший струю голубой плазмы. Конец вертела испарился, птицы упали на пылающие угли.
Из палатки вихрем выскочила девчонка Дюиссана с широко раскрытыми глазами, гневно сверкавшими, как сполохи плазмы. Схватившись за вертел, она обожгла руку, но тут же подобрала палку и выкатила горящих цыплят из костра на влажную землю, при этом непрерывно ругаясь и осыпая проклятиями виновника: «Подлый ты уруш,[15 - Уруш: презрительная кличка триллей в диалекте треваньев.] спалил-таки обед! Чтоб у тебя борода на языке выросла! Сам небось набил кишки – чтоб тебе, обжоре, брюхо желчным духом вспучило! Давай вали отсюда, пока порчу не напустила, фаншер ходульный! Все мы про вас знаем, не бойся! Спагин[16 - Спаг: состояние течки. Соответственно, «спагин» – человек, находящийся в этом состоянии.] проклятый, хуже брата своего похабника дохлого – а таких, как он, курощупов, в аду с огнем не сыщешь…»
Гетман поднял сжатую в кулак руку. Девчонка заткнулась и принялась с ожесточением чистить то, что осталось от цыплят. Ванг Дроссет повернулся к Глиннесу с жестокой усмешкой: «Нехорошо, сквайр, нехорошо! Вас трюки с ножами не забавляют?»
«Предпочитаю другие развлечения», – ответил Глиннес, вынимая нож из протеума. Выдернув финку кочевников из мишени, он отрубил стальное лезвие от рукоятки небрежным движением кисти, как кусок сыра. Дроссеты напряглись, внимательно следя за Глиннесом, но тот вложил диковинное оружие в ножны.
«Общинный выгон – в двух километрах по Ильфийской протоке, – сказал Глиннес. – Ставьте там свои палатки, никто не будет возражать».
«Мы с того выгона только переехали! – рассвирепела Дюиссана. – Спагин Шайра нас сюда позвал, чего тебе еще надо?»
Глиннес не мог найти объяснения щедрости Шайры: «Я думал, вы – приятели Глэя, ведь это с вами он кочевал?»
Гетман снова подал знак. Повернувшись на каблуках, Дюиссана отнесла цыплят к столу.
«Завтра мы уйдем своим путем, – заунывно-зловеще провозгласил Ванг Дроссет. – На нас лежит проклятие забвенны».[17 - Забвенна: на жаргоне треваньев – настойчивое желание покинуть ставшую привычной обстановку, чувство гораздо более острое и мучительное, чем простая «охота к перемене мест».]
Ашмор сплюнул в грязь: «А на нем – проклятье фаншерады. Смотри-ка ты, он слишком хорош для таких, как мы!»
«Тем лучше для нас», – еле слышно откликнулся Харвинг.
Фаншерада? Слово ничего не значило для Глиннеса, но он не собирался просить разъяснений у Дроссетов. Коротко попрощавшись, он направился домой по широкому лугу. Его провожали шесть пар ненавидящих золотистых глаз. Отойдя достаточно далеко, чтобы в него нельзя было попасть ножом, Глиннес почувствовал облегчение.
Глава 5
Авнесс: так называют в Низинах светло-бледный предрассветный час, печальный и тихий, когда все цвета мира словно растворяются, и в пейзаже не остается никакой глубины, кроме намека на перспективу в тускнеющих с расстоянием задних планах расплывчатых далей. Утро – авнесс и рассвет – не согласуется с темпераментом триллей, не склонных к меланхолической мечтательности.
Глиннес вернулся в опустевший дом – и Глэй, и Маруча уехали. Его охватила мрачная подавленность. Выйдя на веранду и глядя на палатки Дроссетов, он почти поддался вздорному желанию пригласить их на прощальный ужин. В частности, его интересовала Дюиссана – бесспорно обворожительное создание, несмотря на отвратительный нрав и прочее. Глиннес представил себе Дюиссану в благосклонном расположении духа… Ее присутствие оживило бы любую обстановку… Абсурдная мысль! Одно подозрение побудило бы Ванга Дроссета вырвать заживо сердце соблазнителя.
Глиннес зашел в дом, налил себе немного вина. Открыв кухонный шкаф, он изучил его скудное содержимое. Как удручающе отличалась открывшееся его глазам запустение от щедрого изобилия, царившего в старые добрые времена!
Послышалось шипение рассекаемой килем воды. Шагнув на веранду, Глиннес наблюдал за подплывающей лодкой, ожидая увидеть Маручу. Но в лодке стоял узкоплечий длиннорукий субъект с острыми локтями, в темно-коричневом с синим вельветовом костюме популярного среди аристократов покроя. Редкие пряди каштановых волос свисали почти до плеч, взгляд исподлобья и насмешливо кривящийся рот выдавали, вопреки беззлобной вкрадчивости лица, склонность к бесовским проказам. Глиннес узнал старого знакомого, ментора Джанно Акадия. У разговорчивого и остроумного, временами язвительного и даже не чуждавшегося злословия Акадия всегда были наготове эпиграмма, сплетня или философское изречение, что впечатляло многих, но раздражало покойного Джута Хульдена.
Глиннес спустился к причалу, подхватил брошенный конец и привязал его к швартовной тумбе. Ловко спрыгнув на берег, Акадий бурно приветствовал Глиннеса: «Как только узнал о твоем возвращении, не мог усидеть ни минуты – хотел с тобой повидаться! Как приятно, что ты снова с нами!»
Пока Глиннес вежливо отвечал на комплименты, Акадий энергично кивал с нарочитой сердечностью: «Боюсь, в твое отсутствие произошли перемены – не все они тебе придутся по душе».
«Я не успел еще собраться с мыслями», – осторожно заметил Глиннес. Акадий не обратил внимания – ментор поднял голову, вглядываясь в темные окна: «Твоей драгоценнейшей родительницы, кажется, нет дома?»
«Не знаю, где она. Заходите, выпейте кружку-другую вина».
Акадий жестом выразил благодарное согласие. Пока они шли по причалу, Акадий обернулся в сторону Рэйбендерийского леса, где мерцала оранжевая искра костра Дроссетов: «Треваньи еще здесь, как я вижу».
«Завтра уедут».
Акадий понимающе кивнул: «Очаровательная у них девчушка, но шальная – то есть, обремененная неизбежностью судьбы… Хотел бы я знать, чья судьба в ее легкомысленных руках!»
Глиннес поднял брови – его представление о Дюиссане не вязалось со зловещими предчувствиями, но замечание Акадия вызвало неожиданный резонанс: «Правда, в ней что-то есть».
Акадий опустился в старое плетеное кресло на веранде, Глиннес принес вино, сыр и орехи. Они расположились поудобнее, любуясь тающими оттенками труллионского заката.
«Ты в отпуске?»
