«И кто же нынче главный идеолог фаншерады?»
«Джуниус Фарфан. Тот самый, что в Вельгене».
«Мои деньги – у теоретика идиотов?!»
Джанно Акадий прислушался, вскочил: «Кажется, Маруча возвращается». В сопровождении Глиннеса ментор спустился к причалу. Со стороны Ильфийской протоки показался узкий темный силуэт, очерченный расходящимися струями бурлящей воды. Лодка пересекла окраину Амбальского плеса и подплыла к причалу. Пока Глиннес принимал швартов от Глэя и привязывал его к тумбе, Маруча весело вспорхнула на причал. Глиннес с изумлением смотрел на ее наряд – робу из грубого белого полотна, черные башмаки и черную шлемовидную шляпку, прижимавшую волосы к голове и тем самым подчеркивавшую ее сходство с Глэем.
Акадий выступил вперед: «Сожалею, что тебя не застал. Мы с Глиннесом приятно провели время, обсуждая фаншераду».
«Замечательно! – воскликнула Маруча. – Тебе удалось его обратить?»
«Вряд ли, – ментор расплылся в улыбке. – Даже будучи заложено в благодарную почву, зерно не сразу прорастает».
Глэй, стоявший в сторонке, выглядел язвительнее прежнего. Акадий продолжал: «Я кое-что тебе привез. Вот сенсибилизатор, – он протянул Маруче небольшой флакон. – Очень помогает сосредоточиться, способствует ускорению обучения. Не принимай больше одной пилюли, это болезненно обостряет чувствительность». Ментор передал матери Глиннеса стопку книг: «Руководство по математической логике, трактат, посвященный минихронической теории, „Основы космологии“. Важные элементы программы».
«Весьма признательна, – с некоторой сухостью ответствовала Маруча. – Ума не приложу, что я могла бы тебе предложить?»[18 - На Труллионе, где щедрость стала естественным следствием изобилия, вопросы типа «Сколько я тебе должен?» считаются неприличными.]
«Порядка пятнадцати озолей было бы более чем достаточно, – чуть поклонился Акадий, – но с этим, разумеется, можно повременить. А теперь мне пора, уже давно стемнело».
Тем не менее ментор подождал, пока Маруча отсчитывала пятнадцать озолей, и даже соблаговолил вяло протянуть руку, чтобы принять деньги. «Спокойной ночи, всего наилучшего!» – Маруча и Глэй зашли в дом. Оставшись наедине с Акадием, Глиннес спросил: «Что вы согласились бы принять в качестве возмещения за консультацию?»
«Ах да, чуть не запамятовал. Если мои замечания оказались сколько-нибудь полезными, я был бы чрезвычайно признателен, получив двадцать озолей».
Глиннес уплатил, думая про себя, что советы Акадия обходились недешево. Ментор отправился восвояси, в прихотливую старую усадьбу на острове Сарпассанте. Ему предстояло плыть по Фарванскому и Вернисскому рукавам реки Заур, а затем через Тетринский плес.
В доме на острове Рэйбендери горели огни. Глиннес медленно поднялся на веранду, где стоял наблюдавший за ним Глэй.
«Я знаю, что ты сделал с деньгами, – сказал Глиннес. – Ты пожертвовал Амбальским островом ради нелепой, тщеславной прихоти».
«Все, что можно было сказать по этому поводу, уже сказано. Утром я уеду. Мать хочет, чтобы я остался, но, судя по всему, мне будет удобнее жить где-нибудь в другом месте».
«Нагадил и сбежал – так, значит, получается?»
Братья обменялись горящими взглядами. Глиннес повернулся и зашел в дом.
Маруча сидела, перелистывая принесенные Акадием учебники. Глиннес открыл было рот, но смолчал, снова вышел на веранду и мрачно опустился в кресло. Вскоре он услышал отголоски приглушенной беседы – но Маруча и Глэй говорили так, чтобы он ничего не понял.
Глава 6
Утром Глэй погрузил в лодку тюки с пожитками, и Глиннес отвез его в Зауркаш. По дороге братья не сказали ни слова. Взобравшись на пристань в Зауркаше, Глэй нарушил молчание: «Я останусь в окрестностях – по крайней мере в ближайшее время. Скорее всего, поживу в палатке на выгоне. Если я зачем-то буду нужен, Акадий знает, где меня найти. Постарайся не обижать маму. У нее была несчастная жизнь – что плохого в том, что она решила поиграть в куклы на старости лет?»
«Верни двенадцать тысяч – может быть, тогда я услышу, что ты говоришь, – ответил Глиннес. – А до тех пор слова не имеют значения. Собака лает – ветер носит».
«Дураком ты был, дураком и остался!» – попрощался Глэй и зашагал прочь по пристани. Глиннес проводил его взглядом. Потом, вместо того, чтобы возвращаться на Рэйбендери, он продолжил путь на запад, к Вельгену.
На легко скользящей по спокойным водам лодке Глиннес добрался до Угрюмой заводи меньше, чем через час. Здесь, в устье широкой реки Карбаш, море было в полутора километрах к югу.
Глиннес привязал лодку у бесплатного общественного причала почти в тени стадиона для хуссейда – внушительной постройки на серо-зеленых сваях из стволов мены, скрепленных чугунными скобами. Тут же он заметил огромный плакат кремового цвета с красными и синими строками:
ХУССЕЙД-КЛУБ ФЛЕХАРИЙСКОГО ПЛЕСА набирает команду для участия в отборочных соревнованиях.
Игроков-кандидатов, имеющих достаточный опыт, просят обращаться к Джералу Эстангу, секретарю, или к почетному попечителю команды Таммасу, лорду Дженсиферу.
Глиннес еще раз прочел объявление, недоумевая: каким образом Дженсифер надеялся найти дюжину талантливых спортсменов, способных состязаться на профессиональном уровне? В ту пору, когда его еще не взяли на службу, в Низинах соперничали больше десятка неплохих команд: «Вельгенские смерчи», «Непобедимые» из Альтрамарского хуссейд-клуба, «Вуляшские галошпаны»[19 - Галошпаны: буквально, «обнажители девиц» – намек на ожидаемую плачевную судьбу шерли противника.] с острова Большая Взятка, «Гаспарские неотразимые», «Зауркашские змеи» (не слишком организованная сборная «с миру по нитке» – за нее играли Шайра и Джут Хульден), «Горжеты» из хуссейд-клуба Лорессами и многие другие, самых различных достоинств. В большинстве команд часто менялся состав. Жесткая конкуренция заставляла постоянно искать способных и опытных игроков, всячески их ублажать, заманивать их десятками поощрений и привилегий. Глиннес не видел, почему бы ситуация могла радикально измениться за десять лет.
Отвернувшись от стадиона, Глиннес поймал себя на мысли, в последнее время настойчиво пытавшейся проникнуть в его сознание. Слабая команда теряла деньги и, если не находила финансовой поддержки, разваливалась. Посредственная команда то выигрывала, то терпела поражение в зависимости от мастерства противников, согласившихся помериться с ней силами. Но успешная сборная агрессивных, выносливых профессионалов нередко зарабатывала за год приличные деньги – доля каждого игрока вполне могла составить двадцать тысяч озолей.
Задумавшись, Глиннес вышел на центральную площадь. Вельгенские здания казались ему чуть одряхлевшими, лозы вьющегося калепсиса, затенявшие беседку перед таверной «Од-де-Лисс», разрослись и переплелись плотнее. Кроме того – теперь Глиннес не мог их не заметить – на улицах неожиданно часто встречались прохожие в унылых униформах фаншеров и похожих костюмах. Глиннес даже засмеялся от презрения к нелепому поветрию, заразившему горожан подобно гриппу. Посреди площади, как всегда, возвышался прутаншир – квадратная платформа двенадцатиметровой ширины с высоким портальным краном. Рядом была дополнительная платформа поменьше – сцена для музыкантов, аккомпанировавших траурно-карательным обрядам.
За десять лет в Вельгене появилась пара новых построек – в том числе примечательная гостиница «Доблестный св. Гамбринус», возведенная на столбах из стволов мены над садовой пивной, где музыканты-треваньи уже развлекали любителей освежиться пораньше.
Был базарный день. Уличные торговцы расставили по периметру площади тележки-прилавки. Все лавочники без исключения принадлежали к племени вриев, не менее обособленному и своеобразному, чем треваньи. Трилли – вельгенские горожане и низинные селяне – прогуливались мимо базарных рядов, приглядываясь и ощупывая, прицениваясь и торгуясь, время от времени что-нибудь покупая. Сельские жители щеголяли в традиционных нарядах – неизменных параях, украшенных по прихоти, из утилитарных соображений или исходя из навеянных утренним океанским бризом эстетических предпочтений, безделушками и побрякушками, веселыми шарфами, расшитыми узорчатыми жилетами, легкими плащами-накидками с непонятными иероглифами, четками, ожерельями, звенящими подвесками, головными повязками и кокардами. Горожане одевались не столь причудливо – среди них попадалось немало деловитых фигур в фаншерских костюмах из добротной серой ткани, хорошо сидящих и непременно дополненных начищенными до блеска черными башмаками. У некоторых на головах красовались черные фетровые фески, низко нахлобученные на коротко подстриженные волосы. Костюмами такого покроя не брезговали и представители старшего поколения, причем именно они казались самыми важными и довольными. «Не может быть, – подумал Глиннес, – чтобы все они примкнули к фаншераде!»
В нему подходил тощий длиннорукий субъект в темно-сером. Глиннес глазам своим не поверил, потом пренебрежительно усмехнулся: «И вы туда же? Что за чертовщина!»
Акадий нисколько не смутился: «Почему бы и нет? Что зазорного в том, чтобы одеваться по последней моде? Иногда хочется тряхнуть стариной, притвориться молодым».
«И заодно притвориться фаншером?»
Акадий пожал плечами: «Опять же – почему нет? Пожалуй, они чрезмерно идеализируют себя и слишком придираются к предрассудкам и сластолюбию обывателей, тем не менее…» Ментор беззаботно махнул рукой: «Так получилось!»
Глиннес укоризненно качал головой: «Откуда ни возьмись, появились фаншеры – и с ними вся мудрость мироздания! Появились-то они благодаря своим родителям – но кому нужны жалкие, бестолковые, отжившие предки?»
Акадий смеялся: «Моды приходят и уходят. Они оживляют однообразие существования – что можно только приветствовать». Прежде, чем Глиннес успел возразить, Акадий сменил тему разговора: «Я подозревал, что ты сюда приедешь. Надо полагать, ты ищешь Джуниуса Фарфана – по счастливому стечению обстоятельств я могу не только сказать, но и показать, где он находится. Смотри, за этим варварским пыточным аппаратом, в саду под гостиницей „Доблестный св. Гамбринус“, слева в тени, сидит фаншер и что-то пишет в бухгалтерской книге. Это и есть Джуниус Фарфан».
«Мне нужно с ним поговорить – сию минуту».
«Желаю удачи!» – напутствовал его Акадий.
Глиннес пересек площадь, вступив в тенистый сад, где подавали пиво, и приблизился к указанному Акадием столу: «Вы – Джуниус Фарфан?»
Фаншер поднял голову. Глиннес увидел классически правильное, но, пожалуй, бескровное и рассудочное лицо интеллектуала. Серый костюм элегантно сидел на аскетической фигуре, состоявшей, казалось, из одних нервов, жил и костей. Черная фетровая феска скрывала волосы и драматически подчеркивала бледность широкого лба и задумчивость смотрящих слегка исподлобья глаз. Тем не менее, незнакомец был, по-видимому, моложе Глиннеса: «Да, я – Джуниус Фарфан».
«Меня зовут Глиннес Хульден. Глэй Хульден – мой брат. Недавно он передал вам большую сумму денег, порядка двенадцати тысяч озолей».
Фарфан кивнул: «Верно».
«Боюсь, что у меня для вас плохие новости. Глэй получил эти деньги незаконно. Он продал имущество, принадлежащее не ему, а мне. Короче говоря, я вынужден попросить вас вернуть эти деньги».
Фарфан не проявил ни удивления, ни заметного беспокойства. Он указал на стул: «Садитесь. Не желаете ли чего-нибудь выпить?»
Глиннес сел и позволил налить себе кружку эля: «Благодарю вас. Так как же насчет денег?»
Фарфан бесстрастно изучал его: «Разумеется, вы не ожидаете, что я достану из-под стола и передам вам мешок с двенадцатью тысячами озолей».
«Я ожидаю именно чего-то в этом роде. Эти деньги мне необходимы – я обязан не допустить потери родового имущества».
Фарфан улыбнулся, выражая вежливое сожаление: «Ваши ожидания напрасны, так как я не могу вернуть деньги».
