Крафт

– Это верно, – подхватил Кир. – Добираться из центра на такси не только дорого, но и долго. Объезд Севастопольской бухты займёт как минимум час, но и с катером, увы, не быстрее. Минут двадцать – полчаса ждёшь автобус, двадцать едешь на нём, пятнадцать – ждёшь отправления катера, плюс ещё десять минут в пути. Итого в идеальном случае дорога до площади Нахимова займёт минут пятьдесят, в худшем – до полутора часов. И так каждый день туда и обратно, а ведь и из центра нужно ещё доехать до работы. Будь это единственным способом, может, разговора бы и не было, может, бессмысленно нам было бы здесь собираться. Но есть способ гораздо быстрее и удобнее, и он, как вы знаете, прямо за вашими спинами.

Кир вытянул руку с планшетом, и люди инстинктивно обернулись, хотя и без того знали, о чём речь: в конце набережной стоял причал «Голландия», на котором резвились мальчишки. На старом столбе висела бумажка с расписанием.

– Катера на Инкерман заходят сюда дважды в день. И если утреннее время ещё может показаться кому-то удобным – половина седьмого утра, то вечернее точно нет. В семнадцать часов отправляется катер из центра, в семнадцать! Кто им пользуется?

– Да никто! – крикнули из толпы.

– Ну, я пользуюсь, – вставил кто-то. – Но всё равно неудобно.

– Правильно, – кивнул Кир. – Рабочий день до восемнадцати, плюс нужно добраться до Графской пристани – итого девятнадцать, а то и двадцать часов. Почему в это время нет катера? А почему нет утром ещё пары рейсов? Почему нет в выходные – ведь кому-то на рынок, кому-то в магазин, культурные мероприятия, футбол.

– Да какой у нас футбол! «Чайка» была в четвертьфинале кубка, а теперь.

– Ну, – Кир замялся. – Жизнь-то наладится. С себя, начинать с себя нужно. Вот почему я собрал вас. Всё это нужно менять. Всё, что неудобно, всё, что бессмысленно. Если катера работают, они должны быть для людей, для жителей. Для нас! Ведь вас отделяет всего десять минут от центра города! Десять! А приходится делать такой гигантский крюк с тремя, а кому с четырьмя пересадками! Я слышал, город закупил пятнадцать новых катеров. Пятнадцать! И все они пойдут для усиления действующих линий – на Захарова и Радиогорку. А мы? А Инкерман? Когда-то нам обещали мост.

– Три моста не хочешь? – присвистнул парень в тёмных очках.

– Точно! Три разных моста, три разных проекта согласовывали при наших губернаторах, обещали построить за три года, за пять лет. Время прошло – и где они? Их теперь даже нет на бумаге! И нам, и Инкерману вместо десяти – пятнадцати минут на катере приходится тратить драгоценные часы наших жизней на этот объезд. А ведь когда-то давно всё это работало. Всё было для нас, для народа! И теперь нам так часто, с такой нескрываемой радостью напоминают про то время. Ну так давайте вернём его настоящие, действующие атрибуты – не только флажки, не только песни, а реальный удобный катер для жителей нашего города, для вас, соседи!

Раздались жидкие аплодисменты.

– Но эта вся речь, конечно, для тех, кто ещё не знает, кому я не успел здесь прожужжать, так сказать, все уши. Со многими нашими жителями я уже говорил, многие готовы подписать. Прошу и вас поставить сейчас подписи. И поговорить с соседями. Возьмёмся за институт, будем говорить с ними, у кого есть знакомые в Инкермане – нужно работать там. У них ситуация лучше: больше маршрутов, меньше крюк. Знаете, целый район наверняка не откажется от транспорта до центра, удобного, прямого, чтоб не трястись в этих микроволновках, а дышать солёным морским воздухом, заряжаться на рабочий день и отдыхать после него. Чем больше подписей – тем лучше. Будем работать со СМИ, с правительством, тема будет звучать громче. Нам нужен удобный катер!

– Нам нужен удобный катер! – громко повторил кто-то. – Нужен удобный катер!

Кир замялся.

– Ну бросьте вы это, скандировать, мы же с вами не на митинге. Дело это пустое.

Люди по очереди подходили к скамейке, на которой расположился Кир, ставили подписи, оживлённо беседовали. Так прошёл какой-то час, пока толпа совсем не рассосалась – жители отправились по делам. Кир подошёл к перилам, отделявшим набережную от моря, и долго смотрел вдаль – там виднелись силуэты боевых судов Черноморского флота, а за ними, словно в тумане, очертания города, южной стороны Севастополя: с его Центральным холмом, Владимирским собором, памятником Затопленным кораблям – Кир не видел их, а скорее представлял. Наслаждался приятным ветром, морской свежестью, солнцем. Улыбался.

– Мы живём в лучшем из миров, правда, – сказал он проходившей мимо девушке. Она скромно улыбнулась.

– Вы так считаете?

– Уверен.

Он поднялся по лестнице возле строящейся часовни, зашёл в маленький магазин.

– Здорово, Кир, – поприветствовала продавщица. – За сосисками?

Мужчина кивнул:

– Парочку.

Взял две упаковки сосисок, на выходе встретил помятого щуплого парня.

– П-п-привет.

Кир протянул руку:

– Ты не за тем, о чём я думаю? – испытующе глянул на парня. Тот замотал головой.

– Д-д-держусь. Д-да, да и не х… хочу, з-знаешь.

– Вот и хорошо, – Кир похлопал его по плечу и широко улыбнулся. – У тебя талант, ты нужен миру.

– В-все м-мы н-нужны м-миру, – радостно ответил парень. – Т-ты ведь так говорил, помнишь?

– Конечно, помню.

– С-с-спасибо тебе, д-друг.

Кир поднялся по лестнице, завернул к недостроенной двухэтажке, раскрыл пачку сосисок.

– Ксс-ксс-ксс.

Повторять не пришлось. Кошки встречались здесь на каждом шагу: они лежали в кустах, на лестнице, бегали вдоль воды в поисках рыбы, встречали и провожали людей на остановке, грелись под солнцем на машинах, вальяжно гуляли по улице. Услышав Кира, они помчались с разных сторон – трёхцветные, чёрные, серые, огненно-рыжие: цвета местных кошек поражали разнообразием. Все они были худыми и постоянно хотели есть.

– Давайте, давайте, котуси, – приговаривал Кир. – Питайтесь. Вот так.

Он погладил урчащего кота, постоял, посмотрел, как они уплетают сосиски.

– Привет, Кир!

– Здрасьте, Альбина Борисовна, – отозвался мужчина. – Решили подписать?

Женщина средних лет с авоськой подошла к Киру, взяла планшет, ручку.

– Ещё бы с этим страшилищем недостроенным что-то сделать! Да и опасно – рухнет.

– Работаем, я мониторю, как здесь можно поступить. Земля не городская, непонятно в чьей собственности, срок давний, да и бардак тогда творился. Но по факту такие вопросы решались – снос по истечению времени, может, перестройка с приспособлением. Изучаю, так сказать, практику. Планирую обратиться к специалистам. Решим, Альбина Борисовна, не сомневайтесь. Как ваши розы?

– Пахнут, – взгляд женщины потеплел, она улыбнулась Киру. – Привет вам передают!

– У вас самые красивые розы. Как иду мимо – остановлюсь, любуюсь! Всегда вас добрым словом вспоминаю.

– Вы молодец, Кир, – засияла женщина. – Вон, и коты вас любят!

– Ну, не всё же котам! На шашлык приходите завтра, приготовлю для вас лучший! Приглашаю всех с нашего дома, посидим, отдохнём душевно. На вечерние огни посмотрим. Ну, прекрасно ведь!

– Спасибо вам, постараюсь. Да что там, приду обязательно! По мясу вы и впрямь специалист. Ладно, оставлю вас, вон и Маринка бежит.

– Маринка! – Кир присел и широко распахнул руки для объятий. – Маринка, девочка моя! Рад видеть!

Он поднял девочку в синем платье, покружил над головой, опустил на землю.

– Смотри, смотри, что у меня есть! – девочка торопливо приоткрыла спичечный коробок, положила на ладонь Киру. В отверстии виднелась голова жука – чёрная, крупная, с массивными клешнями. Жук вяло шевелил усами. Мужчина присвистнул:

– Вот это да! Ты, Марин, смелая. И любознательная!

– Это я, это я! – девочка захлопала в ладоши.

– Вот только не что, а кто, – Кир медленно открыл коробку, подошёл к траве, опустился. – Конечно, жук очень красивый. Вот только не дело ему в коробке сидеть. Всё живое хочет жить, понимаешь? А жить – это не сидеть в коробке, а ходить, гулять, дышать воздухом, радоваться. Вот что значит жить, понимаешь?

Девочка сосредоточенно закивала.

– Ты же хочешь гулять, бегать, прыгать. Если б тебя посадили в коробку с тебя ростом, но не больше – тебе было бы в ней темно и скучно. Так и жуку. Давай-ка мы его отпустим.

– Нет-нет-нет, – девочка бросилась к нему. – Я же так долго искала!

– Пойми, – сказал Кир. – Каждая жизнь имеет значение. Каждая – неповторима и хрупка, одно неверное движение – и ты сломаешь чью-то жизнь. А этого делать нельзя, это самое страшное, понимаешь? Он ведь приспособлен к другой жизни, ты можешь убить его.

– Нет, я не хотела, – возразила девочка. – Он просто красивый.

– Ты тоже красивая. У тебя своя жизнь, у него своя. Не мешай ему прожить её, ведь его жизнь так же ценна, как моя, как твоя, как хвостатого, – он показал на довольного кота, который умывался после угощения. – Так что давай! А я тебе знаешь, что?

– Что? – заинтригованно спросила девочка: казалось, что она уже забыла про жука.

– Я тебе натрясу абрикосов. Хочешь? – девочка быстро закивала.

– А ну пойдём, они уже созрели. Сладкие-пресладкие.

Через пару минут Кир залез на дерево и принялся раскачивать ветви. Спелые фрукты полетели вниз, на радость девочке, которая визжала и прыгала от восторга.

– Слушай, Марин, – Кир вдруг что-то вспомнил. – А ты забегала к Иосифовне?

– Не-а, сегодня не была.

– А чё так?

– Забыла, – беззаботно ответила девочка. Кир нахмурился.

– Нельзя так, – он покачал головой. – Ей восемьдесят, помнишь? И она не то, что бегать – из квартиры выходить не может. Представляешь, каково ей? – Маринка тряхнула волосами. – Конечно, хорошо, что ты не представляешь. Всем бы нам не представлять.

– Дядя Кир, вы чего вдруг такой мрачный?

– Да так. Ты ещё в начале пути. И надо помогать тем, кто в конце. Не забывать их. Лекарств принести, позвонить, заглянуть в дверь: как дела? Может, чем-то помочь? Это, Маринка, плёвое дело, минутное. Вот бежишь вниз в подъезде – остановись, позвони. Для неё это всё, что осталось.

– А зачем вам Иосифовна, дядя Кир? Она ворчливая, от неё пахнет.

Мужчина спрыгнул с дерева, отряхнулся.

– Жизнь, Маринка. Вот и всё. Жизнь бывает и такая. Но это главное – жизнь. Запомнишь?

– Ага, – задумчиво протянула девочка.

– Ладно, пойду загляну к Иосифовне! Бывай, – Кир надвинул кепку и зашагал к дому.

Вечером круглая площадь конечной остановки залилась светом фонарей. Пустела старая лестница к тихой набережной, плясали в море огоньки и гасли люстры в квартирах, и где-то далеко, за поворотом узенькой дороги, сверкнули яркие фары автобуса, а над дорогой возвышалась тёмная громадина скалы с треугольником церкви на самой её вершине – и чудилось, что он задевал крупные звёзды, сверкающие в матовом чёрном небе. Кир подошёл к остановке, сделал глубокий вдох и застыл.

– Чего, опять кататься? – крикнул кто-то с другой стороны улицы.

– Василич, ты, что ли?

– А кто? – серая фигура приобрела очертания крупного бородатого мужчины. Он, пошатываясь, переходил дорогу.

– Зачем так нагло нарушаешь тишину? – отозвался Кир.

– Так это, гуляю, сосед. А ты чего, опять кататься?

– Ну.

– Понятно, – фигура приблизилась к Киру, и от неё слегка пахнуло алкоголем. – Отличный мужик ты, Кир, – доверительно сообщил бородатый. – Всё в тебе хорошо, но чудной больно.

Напротив них плавно остановился автобус, открылись двери. Кир пожал руку соседу и вошёл в освещённый салон. Никого не было. Он прошёл к заднему сиденью, присел, отодвинул штору. Прислонился лбом к стеклу. Автобус медленно покатился. Кир знал, что увидит, помнил назубок: вот сейчас закончится дом с его светлыми окнами, поплывут очертания заборов… Потом заброшенное кафе, от которого остались только стены. Кир мечтал, чтобы его восстановили или перестроили, но непременно сохранив мозаику у входа: парусники, памятник затопленным кораблям – образец советского оформления. Он не знал, как этого добьётся, но был уверен, что сумеет: свяжется с градозащитниками, властями, архитектурными бюро. Да мало ли на свете вариантов, чтобы сделать доброе дело!

Вот и первая остановка. Тоже старая архитектура, и её хорошо бы сохранить. Кажется, Кир даже встречал в интернете книгу: зарубежные фотографы ездили по бывшему СССР и снимали вот такие остановки. Правда, эта остановка была слишком типовой, но лишь на первый взгляд. Много ли таких осталось? Автобус проехал мимо пустой остановки. Ровная линия кустов, снова забор, поворот – Кир зевнул, и ещё раз: чем больше он зевал, тем сильнее хотелось уснуть. Волны усталости накатывали на него, глаза начали слипаться.

Вот и спуск к закрытой территории, КПП, колючая проволока. Снова кусты, снова заборы. И на следующей остановке нет желающих сесть в автобус. Водитель увеличил скорость, из форточек Кира обдало ветром. Голова безвольно упала, потяжелевшие веки накрыли глаза, и не было сил противиться сну. Кир увидел разноцветные вспышки, словно в глаза ему бросили россыпь искр, которые ненадолго застыли и растворились в бесконечной мгле.

г. Санкт-Петербург, парк 300-летия Санкт-Петербурга

Полдень.

Неподалёку от скейт-площадки встретились двое мужчин: один в сером костюме и синем галстуке, другой в дизайнерском плаще и круглых чёрных очках. Они обменялись рукопожатиями.

– Приветствую, Вадим.

– Приветствую, Кирилл.

Вадим поднёс ко рту тонкую сигару, в стекле очков полыхнул огонёк.

– Ты как кот Базилио, – не удержался Кирилл: его визави напоминал героя сказки не только круглыми очками. У него были длинная рыжая борода, закрученные усы и хитрая улыбка.

– Знаю, – кивнул Вадим. – Ассоциация первого ряда. А вот ты не слишком изменился.

Кирилл пожал плечами: он не понял, можно ли считать эти слова комплиментом, да и не слишком хотел это знать. Вадим, друг детства и юности, написал ему в полночь короткое сообщение: «Давай встретимся, есть работа». Кириллу стало любопытно, так он и оказался здесь. Они шли по аллее, дул сильный ветер, и Кирилл пожалел, что не надел пальто.

– Почему именно здесь? – спросил он. – Есть же Елагин – там уютнее, к тому же есть кафе. Помнишь, как раньше там зависали всей компанией?

– Я не оглядываюсь на прошлое, – отрезал Вадим. – А Елагин – это прошлое. Все эти дворцы, фонарики. Там нет духа стартапа.

– А здесь есть?

– Сам посмотри.

Впереди сверкала ослепительная башня «Лахта-центра». Кирилл вдруг почувствовал, что ему стало ещё неуютнее.

– Знаешь, о чём я порою думаю? Она как анальная пробка, на которую насадили город, а заодно и всю страну. – Вадим хмыкнул. – Кажется, я знаю, отчего здесь собачий холод. Это место такое – собачье.

– Ну, с собаками здесь гуляют, – согласился Вадим.

– Нет, я не о том. Знаешь, как это место раньше называлось? Когда здесь не существовало ни парка Трёхсотлетия, ни этого района – ничего. Здесь было большое болото, неглубокое, правда. И только в Ленинграде, в конце восьмидесятых за это место взялись, намыли сушу и построили все эти улицы. Так знаешь, как называлось? Собачья отмель! Точнее нет, Собакина, вот. Если быть точнее, то Собакина. Вот так.

– И что с того? – неожиданно флегматично спросил Вадим. Кирилл не нашёл, что на это ответить.

– Да не знаю. Просто информация. Я, когда начинал журналистом, про это писал. Собирал серию материалов: неочевидные факты о Петербурге. Вот и запомнилось.

Вадим пожал плечами.

– По-моему, ерунда какая-то. Кто это всё читает, материалы эти, Собакина отмель – кому это интересно?

– Не знаю, – Кирилл совсем растерялся. – Есть люди любознательные, вот для них.

– Любознательные, значит. Не думаешь, что это глупость – посвящать себя такой работе? Ты ведь на это тратил время, собирал, писал.

– Серия вышла очень интересной, я общался с учеными, краеведами и многие подробности опубликовал впервые – о них просто раньше не писали. Так что знаешь, я совсем не стыжусь той работы. Она была сделана хорошо.

– Речь о другом. Просто это мелко. Ну написал про Собакину отмель – и что? Про Кошакину напишешь, про Крольчакину?

Кирилл остановился.

– Слушай. Я не видел тебя лет пятнадцать, но когда мы дружили. – он осёкся. – Когда мы встречались в те годы, ты ведь знал, что мне интересно. Какие-то такие вещи, гуманитарного характера. Они необязательны, конечно, но к ним тоже есть интерес. И знаешь, я даже немного жалею, что не занимаюсь чем-то таким сейчас. Просто на это сложно жить. Я ушёл в этот пиар, маркетинг, управление и в принципе не жаловался, но теперь. Теперь я решил отойти от всего этого. Так что если твоя работа связана с чем-то подобным, я, пожалуй.

– Ну она явно не про Собакины отмели. Некоторые твои пиар-компании знаю, изучил. А ты в целом представляешь, чем занимаюсь я?

– Организация закрытых мероприятий, – Кирилл решил вести себя как на собеседовании. – Работа с богемой, селебрити. Сливками общества, короче. Вечеринки в стиле «Плейбоя». О тебе много пишут, хотя и не вдаваясь, скажем так, в подробности.

– Я не пиарю себя как личность. Я пиарю стиль жизни. В основном пишут не обо мне, а об агентстве. М-Agency, читаем как «Имедженси». Мы и про имидж, и про воображение, и хоть первая буква – это фамилия, я пиарю не себя. Я хочу, чтобы менялся образ мышления тех, кто заказывает веселье, менялся их образ жизни.

Они бродили несколько часов. Вадим рассказывал свою историю успеха – как из парня, с которым они когда-то вот так же бродили по паркам, обсуждая под пиво новости рок-н-ролла, он превратился в организатора лучших вечеринок в стране. Он был не королём, а теневым управляющим, задающим стиль. Вадим был вхож в любые тусовки – от Comedy Club до первой десятки Forbes. Из многочасового монолога собеседника Кирилл понял только одно: агентство Вадима уже вовсю работает на Западе, а сам он видит своей миссией ни больше ни меньше как захватить умы американских звёзд – спортсменов, моделей, политиков – и внушить им тот стиль жизни, отдыха и потребления, который родился в его голове. Адам Сэндлер с ними работает – с ума сойти! Рэперы, уличные художники, модные современные писатели и режиссёры – все они знали агентство Вадима и работали с ним. Ради своей цели он готов открыть несколько локаций в Штатах, запустить интернет-СМИ и сотни аккаунтов во всех сетях, чтобы менять людей, затачивая их под свое мышление.

– Мы будем спорить с Трампом, – заключил Вадим.

Да уж, не Собакина отмель, уныло отметил Кирилл. Подобные размахи могли впечатлить любого, но Кирилла они скорее угнетали, нежели вдохновляли. Он не мог понять, как этот парень, некогда главный задрот в их юношеской компании, который пил пиво в подъезде и работал официантом в забегаловках, достиг столь невероятных высот. Он не завидовал – просто не понимал. Ведь Вадим же ничего не придумал, не открыл для мира – лишь занял место, предназначенное ему, видимо, с рождения. И теперь он взахлёб описывал свой стиль, превозносил оригинальность сказки, на которую хочет всех подсадить. Кирилл всегда уважал людей, одержимых страстью, но эту не мог разделить – она не пробуждала в его сердце ничего.

– Это ежедневная война, – продолжал Вадим. – Драйв, динамика. Это и есть жизнь, понимаешь? Что ещё можно назвать жизнью, как не бесконечное движение вперёд?

– Если я что-то хочу менять в жизни и в мире, то всё же не это, – осторожно отвечал Кирилл. – Это совсем не моя война.

– Она быстро станет твоей, – Вадим отбивал его аргументы, будто простые мячи в теннисе. – Вникнешь, изучишь, прочитаешь – и вперёд. Всё это уже было. Мы просто возрождаем старое, но только в новой оболочке. Мы просто тырим, если хочешь, то, что делали «Пентхаус» и «Плейбой», и заворачиваем в современный фантик. Ты можешь сегодня жить в США, завтра – в Таиланде, послезавтра – в Лондоне. И везде ты будешь нашим амбассадором. Я так и вижу сотни, тысячи горящих глаз желающих душу дьяволу продать, лишь бы занять такое место, заниматься этим. Это правда.

– Но что я должен делать? – возразил Кирилл. – Ты ведь знаешь. Журналистский опыт, вечное «доколе», потом пылесосы, недвижка, технологии безопасности, банковские технологии, технологии для бизнеса. Спецодежда, фарфоровые изделия, строительные материалы. Чем я только не занимался. Ну что я буду делать у тебя? Это ведь уровень – просто космос.

– Как что? Всё, что умеешь. Продвигать, писать, принимать удары, инициировать схватки, разрабатывать концепции. Только не на покупателей пылесосов, а на весь мир. На всю планету Земля, понимаешь?

Кирилл осознавал, как глупо, кошмарно и даже катастрофично было это для него, но когда Вадим излагал планы по переустройству мира, в памяти вдруг возникла Голландия. Круглая площадь конечной автобуса – неухоженная, простая, с бородавкой мусорной сетки на и без того потрёпанном лице. Полуразрушенная лестница к набережной с её разбитыми причалами, заборами, с неказистым ларьком с сосисками, потрёпанные драные коты, кипарисовая аллея за Круглым пляжем. И солнце. Любил ли он это больше, чем всё другое, что есть на планете? Конечно. Если он и хотел изменить жителей этой планеты, – их повадки, увлечения, привычки и особенно траты – то совершенно иначе, не так, как это видел Вадим. Да и люди в их двух мирах настолько по-разному проживают свои жизни. Кирилл долго не знал, что сказать.

– Понимаешь, Вадим, для меня это одно и то же – что пылесосы, что ты со своим «Плейбоем». Меня всё равно нет. Я здесь только функция, работа на чужую мечту. Мне всё это известно, не раз такое проходил. А я хочу иметь самостоятельную ценность. Вот смотри, у тебя ведь есть помощница, секретарша, заместитель, ну не знаю, как назвать?

Вадим хитро ухмыльнулся.

– Я изучал твой сайт, – продолжил Кирилл. – Всегда, в любом офисе это есть: восхищённая девушка, влюблённая в своего босса. Она называет его супермозгом, поклоняется ему и заставляет остальных, издевается над нерадивыми менеджерами, чьим способностям далеко до руководства. Она заглядывает боссу в глаза, а остальных презирает, верно? У неё есть толстые чёрные очки, она на ЗОЖе, веганка, работает с пяти часов утра и не терпит, если кто-то видит мир иначе. Угадал?

– Ну почти. Это разве плохо?

– Знаешь, где у меня это всё сидит?

– Ты это всё неверно видишь. Смотрел «Бойцовский клуб»?

– Смотрел, – кивнул Кирилл. – И что с того? Ещё я видел мультик – не найду сейчас, названия не помню. Был там человек, сидел себе в мрачном офисе. Нет, на заводе, где производили круглые смайлики. И вот сидят такие люди с унылыми обречёнными лицами, прикованные цепями к рабочим местам, прямо как детали, и делают эти смайлики. А надзиратель ходит, проверяет, не отлынивают ли, соблюдают ли норму. Понимаешь? И вдруг в минуты досуга этот человек придумывает другой смайлик – не круглый, а квадратный. Я стану успешен с новой идеей, думает он. Изменю жизнь людей, налажу новое производство. И знаешь, что он создаёт? Такой же завод с такими же серыми стенами, с замученными людьми, прикованными к рабочему месту. Только теперь они куют не круглый смайлик, а квадратный, и герой из неудачника стал надзирателем, хозяином положения. Что изменилось в мире, кроме его судьбы? Ничего. Вот тебе и мораль. И честно, у меня этот мультик уже много лет перед глазами. Для меня он гораздо важнее, чем этот твой «Бойцовский клуб», и показательнее. Вот она, такая жизнь. И мне казалось, если ты позвал меня спустя пятнадцать лет – это прикинь, одна пятая жизни, а осознанной так больше! – твоего когда-то друга, человека из компании, где все были равны и друг другу интересны. То это какое-то особенное предложение, которое изменит жизнь. Работать по осточертевшей специальности да ещё и на бывшего друга можно лишь в случае достойного предложения.

Вадим некоторое время молчал, будто собираясь с мыслями, а потом неожиданно произнёс:

– Сумма небольшая. Вряд ли будет столько же, сколько ты получал на прежних проектах. Но здесь есть перспектива. Если будет успех – войдёшь в долю.

– Ты серьёзно?! – зло воскликнул Кирилл. – Я не верю таким, как ты. Весь опыт моей жизни призывает вам не верить. Мне уже сорок лет. Я не работаю на чистом вдохновении. Я не какой-то лох, у меня были команды, я был успешным руководителем. Это люди, готовые немедленно работать, но не за фуфло, не за сказки. Неужели ты так бедствуешь, что не можешь положить нормальную оплату? О чём нам тогда говорить, зачем тратим время?

Вадим развёл руками.

– Вижу, что мы из разных миров, – сказал он. – Я сделал тебе лучшее предложение из всех, что ты, возможно, мог услышать за жизнь. И где же признательность?

«Ну да, это было немного глупо», – признал про себя Кирилл.

– А ты думал, что сразу попадёшь в список Forbes? – Кириллу почудилось, что собеседник это не сказал, а прошипел. – Пойми, что я сам не такой, как они. И я не стремлюсь быть таким. Смотри, я хожу в сандалиях.