Воскресные призраки

– Бухает, – ответила Лариса.

– Я не могла с тобой общаться, извини. Я плохая.

Лариса не знала ответа.

– Слушай, – бросила Лиза, когда пауза слишком затянулась. Обе понимали, что прежнего не вернуть, оно мертво, что теперь надо действовать как-то по-другому. Лиза знала как. Больше никто не мог помочь ей с осуществлением Грандиозного Плана. – Отвези меня в лес. Знаю, ты там часто гуляешь, а я никогда в лесу не была, у меня его даже из окон не видно, только, вот, дурацкие тополя вокруг дома. Я хочу, прежде чем умереть, хотя бы один раз там побывать.

Ларисе такое в голову не приходило. Она даже испугалась.

– А что… твоя мама скажет?

– На работе до вечера, а мы вернёмся раньше, – глаза Лизы не то что блестели, а сверкали. Лариса приросла к месту, задрожали колени. Туча «если» росла у неё в голове: если Лиза покалечится, если на них кто-нибудь нападет, если подруга умрёт у неё на руках, просто вдохнув лесного воздуха…

Но она сказала:

– Давай сходим.

Лиза поехала в комнату, где лежал на кровати собранный рюкзак. Лариса не решилась спросить, что внутри: может, какие-нибудь вещи, необходимые при смертельной болезни. То, что обычным людям видеть не положено.

Открыв входную дверь, Лариса кинула собственный рюкзак на пол и подошла к коляске. Просовывая руки под тело девочки, она ощущала запах лекарств, мазей, постиранной одежды, чего-то затхлого, слегка – мочи и пота. Это не вызвало у неё отвращения, ошарашило другое: раньше Лиза была гораздо тяжелее, сейчас же казалась невесомой, как пустотелая кукла.

Подруга обхватила её тонкими руками-проволочками, уткнулась в шею, задышала тяжело, с присвистом. Лариса выпрямилась, шагнула за порог, понесла Лизу вниз, раскачиваясь на ходу. Ничего не говорили. Потея, Лариса вышла из подъезда со своей ношей и, радуясь, что никого рядом нет, усадила Лизу на скамейку. Та отдала ей ключи закрыть квартиру. Лариса взлетела на второй этаж, взяла свой рюкзак, коляску, провернула ключ в замке и поспешила назад, нелепо опасаясь, что подругу кто-нибудь украдёт.

Никто не украл. Лариса поставила коляску на асфальт, установила тормоз. Получив рюкзак, Лиза вытащила из него бейсболку, надела на голову. При свете дня подруга выглядела ещё ужаснее, её шея, казалось, была не толще запястья.

– И умереть не жалко в такой день, да? – бросила она. – Ну, погнали.

Лариса усадила её обратно в кресло и покатила прочь со двора, следуя своим старым путём, но в обратную сторону. Правда, теперь в горку. Лиза по пути вертела головой как маленький ребёнок, всё ей было интересно.

Добрались до перекрёстка: если свернуть налево, там дом Ларисы, если прямо, то дальше лес.

Пошли прямо. Лариса напирала на ручки кресла, не в силах отогнать мысль, что кто-то решит, что она похитительница. Постепенно перешла на бег, отчего Лиза была только в восторге. Словно в каком-то кино, она расставила руки и задрала голову, дескать, лечу. Лариса обливалась потом и смогла расслабиться только когда они оказались у проезжей части.

Машин почти не было. Перешли на ту сторону, где за серой полосой асфальта начинался лес. Двигались быстро, коляска затряслась по грунтовке, посыпанной гравием. Дорога от трассы уходила в лес, теряясь в зелёной полутени. Что там, Лариса не представляла, ведь обычно она ходила иными путями.

– Там много комаров, да? – спросила Лиза, возясь с капюшоном толстовки. Лариса надела свой, затянула шнурок под подбородком.

– Ну да. Будут жрать.

– И ладно.

Пройдя метров десять, Лариса остановилась и сказала:

– Надо сворачивать, – указала на заросли и лесное пространство за ними, – но там коляска не пройдёт.

– Неси меня, – ответила Лиза, надевая рюкзак на спину.

Подруги обменялись взглядами. Лариса, на которую уже слетались комары, кивнула, огляделась, наметила место, где можно спрятать коляску, и приступила к работе. Ссадила Лизу на траву, отнесла коляску в заросли, вернулась. Кинула свой рюкзак на землю.

– Я мёртвая, поэтому комары на меня не садятся, – хихикнула Лиза.

– Да прекрати ты. Ты живее меня будешь.

– Спорим?

– Не надо. Твоя мама тебя любит, пылинки с тебя сдувает, а вот ты бы пожила с моей.

– Пожила бы. Повеселее было бы.

– Сейчас! Дура, что ли?! – разозлилась Лариса.

– Моя мама как монашка: по струнке живёт, по струнке ходит. Никогда не матерится даже.

– Потому что она хорошая. Не алкашка, которой на тебя наплевать. Не водит домой всяких уродов.

– Она чокнутая. Факт моей близкой смерти свернул ей мозги, – покрутила Лиза пальцем у виска. Лариса посмотрела на подругу с неприязнью. Сидящая на траве, та казалась странным отвратным существом, словно раздавленная лягушка. – Она живёт этим моим смертным будущим-не-будущим. В её глазах ничего нет, кроме мышек.

– Чего?

– В её глазах только испуганные мышки мечутся. Знаешь, как это?

– Не знаю, – хотя знала, потому что видела подобное, глядя в зеркало. – Всё равно, только дура будет сравнивать. Тебя не бьют, не морят голодом. Скажи спасибо.

– Кому? – ощерилась Лиза с травы.

– Кому надо. Давай, хватай меня за шею.

Лариса, злая, подошла, повернулась спиной, присела на корточки. Руки Лизы проползли по её плечам как змеи, обвили шею. Лариса с трудом нащупала подругины тощие ноги-веточки, потянула, обхватила их, поддерживая под коленями, встала.

– Не больно?

– Нет, – дохнула несвежим дыханием Лиза. – Не тяжело?

– Нет, – а что бы изменилось, если бы она ответила «Да»?

Лариса сжала зубы. Лучше просто уйти в лес, там спокойнее. С каждым днём идея поселиться в нём и жить одной казалась привлекательнее. Только в чаще, наверное, она может избавиться от людского присутствия, вычеркнуть из жизни мать, её хахалей… и всех прочих.

Сначала Лариса несла свой рюкзак в руке, одновременно поддерживая правую ногу подруги, но потом Лиза взяла его к себе наверх. У границы леса было очень густо, земля изобиловала ямами, скрытыми в траве; идти приходилось осторожно, а значит, невыносимо медленно. А ещё комары. Из зарослей они вылетали тучами, и очень скоро всё лицо у Ларисы было искусано. Лиза, вооружившись веткой, стала обмахивать их обеих – полегчало.

Слыша, как подруга радуется словно шестилетка, попавшая в парк развлечений, Лариса чувствовала гнев. Почему-то именно Лиза казалась достойной того, чтобы отыграться на ней за все унижения домашней жизни. Но даже понимая, что подруга ни в чём не виновата, Лариса едва боролась с искушением причинить ей боль.

Почему, если она умирает, то это даёт ей право пороть всякую чушь? Пожила бы она с Ларисиной мамашей, как же! Надо быть полной идиоткой, чтобы такое говорить. Лариса шагала, огибая сосны и островки кустарника. Постепенно свыклась с тяжестью, приспособилась, вошла в ритм. Стало посвободнее, к тому же комаров меньше.

А Лиза без умолку трещала о всякой ерунде и смеялась, размахивая веткой. Запертая в четырёх стенах большую часть времени, она торопилась взять от этой прогулки всё, что могла. В общем, не так уж и противно Ларисе было слушать её. Лиза была отнюдь не дурой и училась всегда на пятёрки, чем давала своим ненавистникам ещё один повод для издевательств. Уродка, инвалидка, «собачья морда» утирала нос зубрилам и популярным одноклассницам. Учителя ставили её в пример другим и совершали классическую ошибку. В обществе коллективизма выделить кого-то из массы таким способом, к тому же человека физически ограниченного, значило подписывать ему приговор.

Лариса иногда думала, что болезнь Лизы не какая-то медицинская, просто злые люди выпили из неё всё здоровье, словно вампиры. И одним из вампиров была она, Лариса, пусть и недолго. Как можно загладить эту вину?

Лариса начала путаться в мыслях и поняла, что устала. До тайного места было далеко, поэтому она решила сделать небольшой привал. Ссадив Лизу на высокую кочку, покрытую мхом, Лариса легла на траву и раскинула руки.

Лиза сняла капюшон, заправила прядь волос за ухо.

– Ночью здесь, наверное, темнотища.

– Да, хоть глаз выколи, – отозвалась Лариса, глядя вверх, в узорный просвет между кронами сосен.

– Ты была тут ночью? – моментально прицепилась Лиза.

– Ага.

– Ничего себе! Вау! И долго?

– Однажды неделю прожила.

– Охренеть. И как, страшно?

– Ну так… Больше боялась, что найдут. Но никто не искал. В школе наорали, но маманя даже не заметила: бухая была всю неделю, а когда я вернулась, сказала, что под ванной черти и она их боится ― белочка очередная.

– Понятно, – вздохнула Лиза, отбиваясь от комаров веткой. – А мне вот часто снится, что я бегаю. Чаще всего, что я бродячая чёрная собака. Мечусь по посёлку, все на меня смотрят, завидуют, какая я быстрая и сильная. Или камнями кидаются, но в меня не попасть.

– Хорошо.

– А тебе что снится?

– Ничего мне не снится, – проворчала Лариса. – Мне бы просто ночь провести спокойно.

Лиза молчала, пробуя представить, как жить в доме, где один человек – чужой и способен сотворить с тобой всё что угодно в любой момент. Лариса никогда не посвящала подругу в детали.

– Что ты будешь делать, когда я умру?

– Зачем ты всё время говоришь про это? Живи, пока живётся.

– Не могу. Хочу знать, какой жизнь будет без меня, – продолжала спрашивать Лиза.

– А мне откуда знать?

– Я спрашиваю сейчас про твою.

– Ты задолбала, подруга!

– Да. И только начала.

– Я ничего не буду делать, когда ты умрёшь, ясно! Жить сначала один день, потом второй, потом третий.

– Не верю.

– А что ещё делать?

– Я бы придумала…

– Ага! Ну, придумай сейчас. Представь, что ты не умираешь.

Лиза покраснела от злости и замолчала. Лариса испытала удовольствие, заметив это.

– Ты не была в моей шкуре, – сказала Лиза. – Не прикалывайся надо мной.

– А ты в моей! – бросила Лариса, поднявшись. С громадным удовольствием она сейчас дала бы волю своим стремлениям и избила бы эту девочку, превратившуюся в странное существо перед ней. Страшное, чего уж скрывать. Эта бледность, запахи, тонкие конечности – если вглядеться в них под неким углом, можно увидеть настоящего монстра, сидящего посреди зелени. – Я бы хотела вот, чтобы в моём доме никогда не появлялись мужчины, чтобы мы с мамой были только одни. Мы бы сами распоряжались всем: ели что хотели и сколько хотели, пили, наши деньги были бы нашими деньгами; я бы не закрывала дверь на ночь и принимала ванну так долго, как хочу, а не выгадывая время, когда дома нет очередного её ухажёра. Любой из них может ворваться ко мне, уже пытались. – Лариса набрала воздуха в грудь. – И мама бы не пила, наверное, если бы мы жили одни. Я… Мечтаю уйти из дома навсегда. Вот чего мне хочется сильнее всего.

Лиза медленно кивнула.

– А школа?

– Не нужна мне школа! Пусть катится.

Повернувшись к подруге спиной, Лариса двинулась в заросли и скоро была далеко. Долго она не понимала, что сделала. Внутри у неё всё горело, всё казалось омерзительным: сама она, лес, её мать, школа, её слова, прозвучавшие словно обвинение. Но Лиза не виновата в её проблемах. Лиза умирает. Наверное, всё-таки надо делать какую-то скидку.

Лариса отдышалась и пошла обратно. Подруга сидела неподвижно, глядя перед собой, и не говорила ни слова весь путь до тайного убежища Ларисы. Лизу она посадила на пенёк, а сама полезла в землянку: проверить, что там делается. Никто это место до сих пор не обнаружил и не разгромил, не изгадил. Свой второй дом Лариса устроила между двумя невысокими скалами, поросшими кустами сверху и мхом с боков. Расщелина оказалась удобной, туда не проникала дождевая вода или снег. Хижина не просматривалась ни с какой стороны благодаря окружающим её зарослям. С севера даже подойти было невозможно из-за густой крапивы выше роста человека.

– Очень круто, – сказала Лиза, вытягивая шею и пробуя разглядеть вход в землянку.

Лариса перенесла девочку внутрь, зажгла фонарик. Они сидели в странном полумраке, точно древние люди, и точно так же не знали, что сказать. У каждой в запасе было слишком много слов и мыслей, не находящих применения. И каждая по-своему испытывала неловкость.

– Решено. Всё. Я уйду, – сказала Лариса, обняв колени.

Лиза вынула бутерброды из своего рюкзака.

– А куда?

– В лес. Решила! В лесу буду жить, далеко отсюда. Так далеко, как смогу уйти. И чтобы никого рядом.

Они стали есть. Потом пили воду. Было грустно, словно сейчас решалась судьба мира, и ничего хорошего впереди этот мир не ожидало.

– А если ты поранишься? И помощи не будет, – спросила Лиза, которую очень волновали эти фантазии.

– Не собираюсь я раниться, – ответила Лариса. – Не дура же я какая-нибудь. Я знаю, что лес может быть очень опасным.

– И что, до смерти будешь жить там?

– Хотела бы. Что мне здесь делать?

– А все что делают?

– Учёба, работа… А куда меня возьмут? Я не справлюсь с этим, не представляю себе такую жизнь. Когда думаю об этом, меня от страха тошнить начинает. Жить в нашей квартире с мамашей и дальше? Она будет спиваться, потом её парализует, она ляжет – мне придётся ухаживать за ней. Нет, я не смогу. Не хочу!

– А что ты в лесу будешь есть? – доедая бутерброд, спросила Лиза.

– Что угодно. Ты не беспокойся обо мне.

– Я просто. Но ведь искать будут.

– Кто?

– Ну, кто обычно ищет.

– А зачем? И что мне сделают, когда найдут? Я опять сбегу, – щёки у Ларисы покраснели. – Мне не нужны люди. Я это уже поняла.

– Жаль, я не могу с тобой, – сказала Лиза.

– Если бы ты не умирала, мы ушли бы вместе. Жили бы себе, потом состарились. Прикинь, такие две старушки посреди леса. Вокруг волки и медведи ходят, а мы их заклинаем: не подходите к нам, иначе худо будет. Они боятся и уважают нас. Люди не уважают, а они будут, – хихикнула Лариса.

– Да, здорово. А давай только молчать.

– Почему?

– У меня кружится голова от таких слов.

Лариса приняла это предложение с благодарностью и, протянув руку, сжала пальцы Лизы. Та смотрела на неё, не моргая, целую вечность.

Возвращаться не хотелось. Лариса взвалила подругу на спину и отправилась в обратный путь, вспоминая, что в начале их похода она даже думала, что обе они больше не появятся в посёлке и исчезнут навсегда.

До самого дома Лиза не произнесла ни слова; она погрузилась в себя настолько, что, когда Лариса внесла её в квартиру и посадила на диван в гостиной, просто упала набок и лежала. Волосы закрыли лицо.

– Я пошла, – сказала, переминаясь с ноги на ногу, Лариса, – пока.

Придвинув коляску к дивану, она спиной вперёд вышла в прихожую и притворила входную дверь.

Шла домой, строя планы побега, и теперь всё в её голове выстраивалось чётко, этап за этапом, нигде не было провалов или слабых мест. Пожалуй, нельзя сказать, что этот день прожит зря: Лиза, маленькая умирающая Лиза, сама того не зная, вдохновила её на окончательное решение.

Квартиру открыла своим ключом, вошла, кинула рюкзак на пол, толкнула кухонную дверь. Что-то мешало. Лариса надавила, отодвигая помеху, и только потом поняла, что это стоящая на коленях мать, удавившаяся на дверной ручке.

Лариса стояла, глядя на неё, но заметила записку на столе, покрытом изрезанной клеёнкой. В записке с ошибками и криво было написано, что во всех своих бедах мать винит её – от самого рождения до сегодняшнего дня. Лариса трижды прочла записку, сунула её в карман и пошла собираться. Взяла свои вещи, кое-что из необходимого для долгого похода, еду, которая ещё не испортилась, оставшиеся деньги.

Мать нашла соседка, которую насторожила распахнутая настежь дверь. Полиция завела дело, хотя версия насильственной смерти в итоге не подтвердилась – констатировали суицид. В то же время Ларису объявили в розыск как пропавшую. Участковый проявил прыть, опросил одноклассников и учителей, добрался до Лизы. В какой-то момент девочка стала белой, как молоко; он испугался, что своими настойчивыми расспросами доведёт ребёнка-инвалида до смерти, и быстро ретировался. Его удовлетворило объяснение, что Лиза понятия не имеет, куда могла подеваться подруга. Это была правда почти на половину.

Поиски велись тщательно. Удалось найти землянку Ларисы, дальше след вёл к трассе и обрывался: поисковая собака лишь крутилась на месте и больше ничем не могла помочь. Значит, девушка села в какую-то машину.

Местные поисковые мероприятия свернули через полторы недели, чтобы расширить на областной уровень и дальше ― на федеральный. Но полиция, зная статистику, не верила, что когда-нибудь Лариса объявится. И спустя семь лет от неё не было вестей, да и никого она больше не интересовала.

Через день после пропажи Лиза написала подруге письмо, где рассказывала обо всём, что её волновало, желала удачи, прощалась. Потом, осознав, что Лариса никогда не прочтёт его, зато может прочесть мама, которая всюду суёт свой нос, испугалась и спешно сожгла письмо в кухонной раковине.

Вонючего дыма было много. Лиза тщательно убрала пепел, вымыла раковину, проветрила, а когда пришла мама и спросила, что за запах, ответила, что не знает. Может, от соседей через вентиляцию надуло.