Обойдя штабеля брёвен, он очутился на пустыре. Над ним стоял сизый туман от жарящегося здесь мяса. По всему периметру пустыря стояли большие металлические решётки, под которыми тлели раскалённые древесные угли. А сверху лежали сотни, а может быть и тысячи, больших кусков, шипящего на огне и вкусно пахнущего мяса. Повсюду, прямо на земле, сидели портовые грузчики. У них, очевидно, был обеденный перерыв. Грузчики ели мясо. Головинский обратил внимание, как они это делали. В правой руке – нож, а в левой – приличный ломоть хлеб, сверху которого лежал большой кусок мяса. Этот сандвич вкладывался в рот и у самых губ обрезался острым ножом. Затем отрезанный кусок неторопливо и очень тщательно прожёвывался. Все молчали… Только шипение мяса на решётках да крики маленьких зелёных попугаев нарушали тишину на площади.
После блужданий среди штабелей ящиков Владимир наконец-то вышел на широкую дорогу, мощённую булыжником. Здесь он увидел группу рабочих одетых в жуткие лохмотья, которые ремонтировали полотно железной дороги. Руководил ими невысокий рыжий мужчина с бакенбардами до подбородка. На голове у него красовался пробковый шлем. «Англичанин!» – подумал Головинский и чуть не спотыкнулся о шпалу. Она была странного красного цвета. Дерево, но необычайно красивое.
– Добрый день, мистер! – поздоровался он с рыжим мужчиной в пробковом шлеме.
– Здравствуйте! – вздрогнул тот от неожиданности, услышав английскую речь.
– Мистер, я немного заблудился. Вы бы могли мне подсказать, как я могу выбраться из этого ада? – в шутливой форме спросил Владимир.
– Да, конечно, мистер! Продолжайте идти прямо и попадёте на проспект Пасео Колон. – Очень вежливо ответил тот.
– Благодарю вас, мистер! У меня вопрос. Вы разрешите?
– Да, мистер, пожалуйста! – с готовностью ответил тот.
– Из какого дерева изготовлена шпала? Очень цвет у неё красивый.
– Это красное дерево, мистер. – Просто ответил рыжий и, увидев выражение лица Головинского, засмеялся:
– Я сам поначалу, когда два года назад приехал работать в эту страну по контракту, чуть с ума не сошёл. Шпалы из первоклассного красного дерева, из которого надо делать мебель! Ничего не понимал… Ну а сейчас уже привык. Аргентина – страна богатая своими ресурсами и креолам абсолютно всё равно, какая древесина идёт на шпалы. Для них красная даже лучше. Ведь не надо её ничем пропитывать от гниения. Красное дерево будет лежать в земле лет сто, а может быть и больше.
– Да ну… – искренне удивился Владимир.
– А вы, мистер, я вижу совсем недавно приехали? – рыжий снял свой дурацкий пробковый шлем.
– Да. – Ответил Головинский.
– Готовьтесь, мистер к тому, что эта страна вас постоянно теперь будет удивлять. Несмотря на многие странности, жить здесь можно. Очень хорошо жить! Я скоро привезу сюда свою семью. Думаю, что моя супруга и мои дети влюбятся в Аргентину.
– Спасибо, мистер! Удачи вам! – Владимир попрощался лёгким поклоном головы.
Настроение у Головинского стало улучшаться. Ну а после вкусного обеда в одном из ресторанчиков, который попался ему по пути, к нему окончательно вернулось прекрасное расположение духа. Владимир съел телячью отбивную, которая по-испански называется «миланеса». Она была длиной почти в один аршин, и её Головинскому подали на специальной тарелке, с трудом уместившейся на столике. Бутылочки красного вина «Лопес» как раз хватило, чтобы запить эту кулинарное чудо. От десерта Владимир отказался. Заплатил он за обед всего один песо и пятьдесят сентаво.
После этого, он на такси приехал на Пласу де Майо, где впервые увидел президентский дворец «Касу Росаду», который на него не произвел никакого впечатления. «Дом в три этажа, выкрашенный в красный цвет. Без особых архитектурных особенностей». – Пришёл к выводу Головинский и спустился на станцию столичного метро.
Анри Лусто был прав! Здесь всё было английским. Вагоны, рельсы, турникеты… Всё было привезено из Великобритании. И униформу служащие метро Буэнос-Айреса тоже носили английскую! Движение под землёй также было левосторонним. У всех станций стены выкрашены в разные цвета. «Лусто сказал правду». – Признал Владимир.
На проспекте Коррьентес, почти в каждом квартале, находился, как минимум, один кинематограф. «Когда же я в последний раз смотрел фильму?» – попытался вспомнить Владимир, но не смог. – Года три назад, наверное».
В двадцать два часа, когда он вышел из отеля, по тротуару невозможно было пройти. Сплошной людской поток. Открытые рестораны, кафе, бары и кинематографы тоже. Головинскому удалось купить билет на картину «Амалия», которую показывали в роскошном «Гран Рексе».
На следующий день Владимир поднялся в первый же попавшийся трамвай, который имел табличку «27». Он заплатил контролёру три сентаво и уселся на жёсткое деревянное сиденье.
Сначала трамвай резво мчался по широкому проспекту Ривадавия, стуча колёсами на стыках рельсов и громко звеня на перекрёстках. Многоэтажные дома сменялись площадями и парками. Повсюду пестрели вывески мясных, овощных лавок, булочных, ресторанов, различных магазинов и магазинчиков.
Минут через двадцать трамвай свернул на узкую улочку с разбитой булыжной мостовой. Вскоре Владимир стал замечать странные строения из глины с крышами из сгнившего камыша… Потом исчезла и булыжная мостовая. Трамвай очень медленно ехал по улочке, состоявшей из глубоких и не очень глубоких ям. А потом остановился. Контролёр что-то громко объявил. Люди стали выходить из вагона. «Последняя остановка». – Догадался Головинский и поднялся со своего сиденья.
«Боже мой! Куда это я попал?» – подумал Владимир, озираясь вокруг. Среди куч мусора виднелись лачуги сооружённые из разрезанных на куски бочек из-под керосина. В луже лежала большая чёрная свинья. Худые собаки с облезшей шерстью с лаем и визгом дрались из-за объедков. У входа в одну из лачуг сидели несколько человек и сосали что-то из ржавой трубочки, торчавшей из тыковки, которую они передавали друг другу.
«Это они пьют мате. Смит мне много рассказывал об этом напитке и варварской традиции его употреблять. Мате – это напиток, по вкусу похожий на зелёный чай. Пьют его из высушенной тыковки, куда насыпают горсть высушенных листьев мате, а потом добавляют тёплую воду. Сосут из трубки (бомбильи) по- очереди. Александр рассказывал также, что при такой манере употребления передаются разные заболевания. Туберкулёз, например! Полностью с ним согласен: жуткая и опасная традиция!»
Две юные девушки, с вызывающе накрашенными губами и сильно нарумяненными щеками, медленно шагали, чтобы не наступить в глубокую лужу. Увидев Головинского, они принялись ему что-то кричать и посылать воздушные поцелуи. Владимир демонстративно отвернулся.
В тени чахлого дерева небритый старик в грязных лохмотьях доил худющую корову. Возле него стояли три женщины с пустыми кувшинами из жести.
Громко звеня, подъехал трамвай. Головинский пропустив всех, поднялся последним.
«Быстрее отсюда! Быстрее!»
В отеле важный толстяк лет сорока, стоявший за стойкой, вручил Владимиру ключи от его номера и сказал по – английски: «Я уверен мистер Головинский, что вам понравился наш красивый город. Ведь Буэнос-Айрес – это Париж Южной Америки».
Глава третья
Вкус хорошей жизни
На четвёртый день своего пребывания в Аргентине Головинский определился: «Я остаюсь! Не знаю ещё на сколько, но остаюсь. Я чувствую себя очень комфортно. Надо начинать новую жизнь».
Владимир сел в такси и поехал в Посольство Российской империи в Аргентине. Почему-то он думал, что будет сложно добиться аудиенции у кого – либо из чиновников. Но Головинского сразу же принял сам Посол- Евгений Фёдорович Штейн.
– Здравствуйте, ваше превосходительство! Разрешите представиться бывший поручик Ингерманладского гусарского полка, бывший штабс-ротмистр Корниловского конного полка Головинский Владимир Юрьевич. – Чётко доложил он вытянувшись по стойке смирно.
– Дорогой вы мой, проходите! Проходите! – Штейн, грузный мужчина лет шестидесяти, с густыми седыми волосами и бакенбардами на пол-лица вышел из-за стола и пошёл ему на встречу.
Протянул руку: «Штейн. Вы, Владимир Юрьевич что предпочитаете кофе, чай или мате косидо?»
– Кофе! Если можно? – попросил Владимир.
– Конечно можно! Иван Петрович, сделайте нам два кофе! – крикнул Посол. – Проходите, Владимир Юрьевич, располагайтесь в любом из кресел.
– Благодарю вас! – Головинский, опираясь на трость и сильно хромая, подошёл к маленьком столику, стоящему о окна.
Сел в кресло, которое стояло там. Напротив устроился Штейн.
– Вы меня, Владимир Юрьевич, великодушно простите за любопытство, но что у вас с ногой? – участливо поинтересовался он.
– Я был ранен в ногу во время взятия Екатеринодара в августе прошлого года, кроме того, при падении с коня случился открытый перелом. Кость не сраслась как положено, – коротко объяснил Головинский.
– Боже мой! Какой ужас! – закрыл на мгновенье глаза Евгений Фёдорович. – Вам нужен очень хороший хирург. Если пожелаете, то я вам могу порекомендовать. В Буэнос-Айресе, кстати, есть очень много хороших врачей различных профилей.
– Спасибо, ваше превосходительство! На пароходе, по пути в Аргентину, я познакомился с одним английским военным хирургом. Он пообещал восстановить мою ногу.
– Очень хорошо! Очень хорошо… Но имейте ввиду, что моё предложений остаётся в силе. Я также вас, Владимир Юрьевич, хотел бы попросить не величать меня «превосходительством»! Обращайтесь ко мне по имени и отчеству: Евгений Фёдорович. Пожалуйста!
– Хорошо! – согласился Головинский, прошу прощения за беспокойство, Евгений Фёдорович, но я пришёл просить у вас совета. – Владимир сделал длительную пауза и посмотрел в глаза Послу.
– Я вам могу обещать любую помощь с мой стороны, за исключением финансовой. – Ответил тот, не отводя глаз, и продолжил:
– Вы же понимаете, Владимир Юрьевич, что я – Посол уже несуществующей страны. Мне это очень горько осознавать, но это так. Посольство не финансируется с апреля 1917 года. Я не мог платить сотрудникам, и они ушли на «свои хлеба». Вместе со мной служат ещё два чиновника и всё.