banner banner banner
Карцинома
Карцинома
Оценить:
 Рейтинг: 0

Карцинома

Карцинома
Людмила Шевцова

«Не дай вам Бог жить в эпоху перемен », – предостерегал великий китайский мудрец Конфуций. Что же он имел ввиду, шифруя в своих иероглифах истину? Не разрушать корневую систему духовных ценностей? Не крушить старые идеалы? Или же, что-то другое? К сожалению, ураган перемен пронесся по нашей стране. Что мы потеряли, и что приобрели взамен разрушенных идеалов? Какое общество построили? Автор книги «Карцинома», известный российский прозаик Людмила Шевцова, ставит пред читателями острые вопросы: почему разрушаются вечные ценности творить добро, хранить свою землю, почитать своих предков, которыми испокон веку была сильна российская земля? Через судьбу главного героя повести «Карцинома» проходит непростая история страны постперестроечного периода. Показана трагедия людей, выброшенных перестройкой на обочину жизни.

Людмила Шевцова

Карцинома

Глава первая

После очередного запоя Шурик спускался в погреб, бросал телогрейку на самодельный топчан и несколько дней подряд пил капустно-огуречный рассол. Через неделю его внешность обретала человеческие черты. За всю жизнь он ни разу не лежал в больнице и всем рекомендовал свой метод излечения. Так продолжалось несколько лет.

Но на этот раз его хваленый метод дал сбой. Шурика мутило от всего. Даже от рассола. После двух недель изматывающей тошноты зеленого и отощавшего Шурика привезли в больницу. И тут он вдруг понял, что жить ему осталось с гулькин хрен. Это подтвердил и врач, когда пригласил Шурика в ординаторскую для «конфиденциальной» беседы.

– У вас, Александр Михайлович, запущенная форма карциномы.

– Чего? – прищурился Шурик.

– Вы тяжело больны. Нужна срочная операция. Повторяю, срочная, – доктор пристально посмотрел на пациента. – Упустите время, и она вам не понадобится.

От такого поворота судьбы Шурик опешил, и только нервно крутил пуговицу на своей рубашке, до конца не осознавая, о чем говорит врач. Слова какие-то странные – «циркома»…

Пал Палыч, так звали хирурга, был мужиком крупным, с некрасивым мясистым лицом, широкими ладонями и толстыми, похожими на сардельки, пальцами. Все в больнице, от персонала до пациентов, звали его исключительно по отчеству: «Палыч». Доктор был резким, не стеснялся в выражениях, а его руки, как показалось Шурику, и вовсе не годились для тонкой и деликатной профессии хирурга. К тому же Палыч, поговаривали, не отказывался от «благодарности» пациентов. Все в больнице знали, что с конфетами к нему лучше не заходить – выгонит. Местный эскулап предпочитал конверты. Пациенты из уст в уста передавали негласный прейскурант хирурга, добавляя при этом, что берет-то он «по-божески», и, правду сказать, было за что. Оперировал Палыч как бог. Осложнения и летальные исходы на операционном столе у него были редчайшим исключением, поэтому больные хотели попасть только в его руки.

– Операцию мы, конечно, сделаем, – полистав толстый блокнот, продолжил доктор. – Но не сразу. У меня очередь. Ваша подойдет месяца через три, а то и четыре. Короче, когда оформите квоту и в больницу поступят деньги из департамента здравоохранения. Но… должен вас огорчить, – Палыч глубоко вздохнул. – И по квоте у меня тоже очередь. Большая. Больница у нас переполнена. Хирургов не хватает. Приличный врач в такое захолустье не поедет. Все же в Москве норовят пристроиться, вот и приходится пока одному за всех отдуваться. Можно, конечно, ускорить сроки, – выдержав многозначительную паузу, продолжил доктор, – так сказать, на коммерческой основе. В этом случае операция вам обойдется тысяч в сто пятьдесят. Если вас устроит такой вариант, могу договориться с другой больницей, где возможностей побольше. По своим каналам, разумеется.

Палыч замолчал в ожидании реакции больного. В большинстве случаев его предложение вызывало у пациентов немедленный отклик. Собственно, на это доктор и рассчитывал. Но, к его удивлению, Шурик продолжал крутить почти оторванную пуговицу, не проявляя никакого интереса к перспективе своей жизни.

После затянувшегося молчания хирург понял, что взять с Шурика нечего и тратить на него время бессмысленно.

– Вы, видимо, человек пьющий. И, судя по всему, у вас таких денег нет, – безапелляционно подытожил доктор, прозрачно намекнув, что прием окончен.

– Денег у меня нет. Это правда, доктор. Ни таких, ни других. У нас в деревне все без денег живут. Давно. Работы нет, кормимся с огорода, – поерзав на стуле, Шурик засунул оторванную пуговицу в карман и прошелестел:

– Перебиваемся случайным заработком. Уж полдеревни на кладбище. А вам – большое спасибочко! – он приложил ладонь к груди и склонил голову.

– За что? – удивился Палыч. – Я ничего пока для вас не сделал?!

– Есть, есть за что… Вы первый, кто меня по имени-отчеству назвал. Давно в ханыгах да забулдыгах хожу. Отвык от имени-то…

– А-а, вон оно что? Так это лично от вас зависит, как вас будут называть.

Палыч и предположить не мог, что наступил на любимую мозоль Шурика. Он обожал поговорить, поспорить, иной раз и поругаться, и равных ему в этом деле не было во всей округе.

– Вы так думаете?! – предчувствуя большую полемику, Шурик встрепенулся, привстал со стула, напрочь забыв о своей смертельной болезни. – Я, доктор, мужик простой. И скажу по-простому: ни хрена от меня не зависит, если не сказать крепче! И никогда не зависело. Да и от вас, как я погляжу, тоже ничего не зависит!

– Ну, знаете ли, это уже перебор! – от такой наглости лицо Палыча побагровело. – От меня, между прочим, зависит жизнь вот таких, как вы!

– У-у! Это вам только кажется, – перебил его Шурик. – Вон в вашей больнице, если посмотреть, и окна сгнили, на улицу вываливаются, и в туалет зайти стремно! Унитазы времен первой пятилетки, бачки ржавые… Матрасы засранные, с колтунами. Тараканы по тумбочкам хороводом скачут. И опять же, к вам только со своей посудой, бельем и лекарством приходить надо. А от кого это зависит, а?! Скажите не от вас?! – на одном дыхании выпалил Шурик и победоносно посмотрел на доктора: «мол, как я тебя уел, а?!»

– Ну… ты, мужик, и нахал! – Палыч даже задохнулся от такой наглости, встал из-за стола и почти вплотную подошел к строптивому пациенту. – Я свою работу на совесть делаю! А унитазы с тараканами – не моя забота! Ищи себе место получше да почище, если это тебя не устраивает. Тоже мне, эстет хренов! Матрасы с колтунами ему не нравятся! Мы здесь силой никого не держим!

И тут Шурика словно подменили. Из забитого тихого мужичонки он мгновенно превратился в горного орла! И воспарил над доктором, готовый биться за правду-матку до последней капли крови…

– Вышибить меня из вашей вонючей больницы – пара пустяков. Да я и сам уйду! Я кто?! Тварь бессловесная и бесправная! А вот вам, чтобы в собственном заведении порядок навести, тут мозг напрячь надо. И что-то в системе поменять. А вы, – осмелев, Шурик ткнул пальцем в грудь Палыча, – против системы ноль! Так же, как и я! Так что нечего тут передо мной гоголем ходить!

Доктор с изумлением смотрел на сумасбродного пациента и не мог поверить своим глазам – откуда в этом тщедушном, болезном теле столько запала и энергии?! Он же почти покойник?!

– Я раньше тоже думал, что все от меня зависит! – Шурик в пылу полемики набирал обороты, – ан нет! Вот и выходит что всю жизнь ошибался! От того и пью! Ищу, как бы сказать, корень! По-научному – смысл!

У Шурика сорвался голос. Он вдруг съежился и, к великому изумлению Палыча, плюхнулся на стул, опустил голову и заплакал. Как ребенок, навзрыд, проглатывая вместе со слезами обрывки фраз, из которых, видимо, и складывалась вся его неудалая жизнь.

– И цирконы твоей я уже не боюсь… И за квотой стоять в очереди не буду… Ты хоть понимаешь, эскулап хваленый?! Каково это, когда вместо души – пепел!? А!? – Шурик, не поднимая головы, постучал сухим кулаком себе в грудь, – угольков и тех не осталось! Какая разница от чего подыхать?! Зависит от него! – передразнил он хирурга. – Тоже мне, стратег… Квоту ему подавай! На тот свет… Столько лет! Столько лет!? И ни одной весточки! А это пострашней твоей цирконы будет!

Шурик резко поднялся и выскочил из кабинета.

Истерика Шурика осадила гнев хирурга. И хотя он был человеком жестким, все же сказывались издержки профессии, ему почему-то стало жалко этого спившегося, хлипкого мужичонку. Вообще-то Палыч, несмотря на свой грозный вид, был человеком душевным, и ему многое приписывали досужие языки.

– Куда же вы, Александр Михайлович?! – Неожиданно для себя доктор догнал в коридоре Шурика и попросил его вернуться в кабинет. – Знаете, Александр Михайлович, вы мне нравитесь. Своей прямотой, откровенностью… Держитесь молодцом! Другие от такого диагноза сразу паникуют, гроб заказывают. А вы – боец! Да сядьте уже! Успокойтесь…

– Извиняйте, Палыч, – опустив глаза, бурчал Шурик. – Первый раз в жизни прорвало. Не верите?! Сам диву даюсь. Как-то, что ли, сошлось все разом. Вот и вывернул душу-то. Еще эта циркона ваша, пропади она пропадом…

– Карцинома, – поправил доктор.

Он подошел к шкафчику с пузырьками, достал начатую бутылку дорогого коньяка, разлил по стаканам, скальпелем нарезал лимон…

– Благодарность от пациентов. Иногда вот расслабляюсь. Бывают очень тяжелые дни, – пояснил Палыч. – Ладно. Давайте-ка, Александр Михайлович, выпьем. Это хорошо, что вас, как вы говорите, прорвало. Защитная реакция организма. Да вы не стесняйтесь, присаживайтесь поближе.

Шурик уселся напротив доктора и робко кивнул в сторону стакана.

– А мне можно? С вашей этой… цирконой-то? Последнее время мутит сильно. Видно, я уж свое отпил. Признаться, раньше сильно уважал, до злоупотребления.

– Можно, можно, – подтвердил Палыч и одним глотком маханул коньяк.

– Ну, раз даете отмашку, – и Шурик вслед за доктором опрокинул свой. – Хор-р-р-ош! – выдохнул он и потянулся за лимоном. – Я такой, наверное, первый раз пью. Хотя замечу, первач на корешках – не хуже. А может еще и переплюнет этот ваш, дорогой. Это я, как специалист утверждаю. В лесу, по осени корешков калгана накопаю, залью первачом и настаиваю в темном месте. Лучше всего в земельку закопать, этак на месячишко. Уверяю вас, с чистой душой можно за границу отправлять! У них такого не найдешь. А уж вишня на перваче – это, я вам скажу, особый статус! Но ваш тоже ничего, – подытожил Шурик скорее, чтобы не обидеть доктора.

– Я рад, что вам понравился. А вы что, Александр Михайлович, за границей бывали?

– Да откуда! – Шурик безнадежно махнул рукой. – Я и на море-то ни разу не был. Просто, я так думаю. И в этом деле, уверяю вас, неплохо разбираюсь. Говорят, ну, те, кто пробовал мои настойки, у меня редкий талант. До тридцати рецептов домашнего коньяка знаю. Сам изобрел. Еще никто не жаловался. Если вам в этом деле совет или помощь нужна, с легкой душой выручу.

– Ладно, – улыбнулся доктор, – буду иметь в виду. Вот вы меня тут упрекали за бардак в больнице. И что ваша жизнь не сахар. Наверное, думаете, что моя краше? Да нисколько! – Палычу хотелось как-то поддержать своего незадачливого пациента. – Только я в другом измерении кувыркаюсь. Знаете, бывают дни – белым кипятком все внутри кипит, а сделать ничего не могу! А вам спасибо, что не постеснялись правду в глаза высказать. Ценю!

– Водится за мной такой грех, доктор. Поспорить люблю, – встрепенулся Шурик, оценив похвалу по-своему. – Правду-матку режу прям в глаза. Нет бы стерпеть, да промолчать. А у меня – будто бес внутри сидит и подначивает, и подначивает, зараза. Возьму и ляпну, все, как оно есть! Не раз за это морду-то чистили. И друзья, и соседи. Ну, так кому ж понравится, правда-то?! Понятное дело, никому. Признаюсь, сам-то я правду, ну, касательно себя, не очень уважаю. Как и вы, наверное?

– Не очень, врать не буду, касательно себя, – не без иронии заметил Палыч.

– Вот жена, бывало, выскажет мне, – продолжил Шурик, – нутром чувствую, за ней правда, но обида верх берет! И обязательно на рожон полезу. Так что хреновый из меня праведник! А с другой стороны, не хотелось бы вот так копыта откидывать. Это я ради красного словца загнул, что мне все едино. Хорошо, если б ваша циркона или, как там ее, по-научному, потерпела б немного. Сколько мне там, по вашим раскладам, осталось?! Я понял так, что болезнь моя, как ее, будь она неладна, не лечится? Так что жги, Палыч, всю правду как на духу. Я выдюжу! И не то терпел, – Шурик с надеждой посмотрел на доктора.

– Правду, говоришь? Молодец! – усмехнулся Палыч. – Вот так и надо встречать неприятности в жизни. А сколько отпущено – это не ко мне. Я таких прогнозов не делаю. Этим вопросом Всевышний занимается. За это и выпьем, чтоб повременил немного.