Они молча выпили и доктора потянуло на откровенность. Раньше он никогда не позволял себе таких вольностей с пациентами. Но почему сейчас? С этим мужичком? Он не мог себе объяснить. Шурик ему нравился. Была в нем какая-то простота, и житейская мудрость, и тоскливая неприкаянность. Возможно, он и сам устал, ведь практически третьи сутки не выходил из больницы, понимая всю несправедливость жизни. Он понимал и крик души своего пациента. И ему тоже захотелось расслабиться.
– Должен вам признаться, – разоткровенничался доктор, – что квоту вы быстро не получите. Я знаю реальную ситуацию в департаменте здравоохранения: на этот год лимит исчерпан, что будет в следующем – никто не знает. Денег нет, медперсонал сокращают. Это у них называется «…оптимизация с целью совершенствования». До сих пор не понимаю! – Палыч в сердцах стукнул кулаком по столу. – Какой идиот придумал эту оптимизацию?! Что это такое?! Только услышу это слово – вздрагиваю: значит, жди беды. И пожалуйста! Она тут как тут! Медпункты ликвидировали, отделения позакрывали, в палаты больных натолкали как сельдей в бочке. Зачем?! Не понимаю. Вон докторов наплодили, а толку!? Скажу откровенно, скоро лечить будет некому. Какая там латынь! Ко мне стажеров присылают, так они даже простой анализ расшифровать не могут. Вот и доверь такому скальпель.
– Понимаю. Не на Луне живу, – прервал тягостное молчание Шурик.
Ему льстила откровенность доктора, и он проникся к нему глубочайшим уважением. К тому же он не мог припомнить, когда последний раз, вот так запросто сидел с таким важным человеком. И ему вдруг захотелось рассказать Палычу, что он не всегда был ханыгой и алкашом. Ему захотелось, пусть ненадолго, но встать на одну ступеньку с доктором. Шурик не смог отказал себе в этом удовольствии. Неожиданно для него самого высокая нота благородства вдруг выперла на передний план его огрубевших чувств, и будто невзначай, заглянул он в замочную скважину своего прошлого, накрепко запертого и стертого алкоголем, и что-то светлое зашевелилось в его заскорузлой душе. А тут еще и коньячок подвигнул его на высокий штиль, и поперло вдохновение, набрало силу и пустилось в галоп.
– Понимаю, я хоть и чернь, но благородство тоже имею! – Шурик встал, приосанился и даже ликом просветлел. – И смею заметить, кое в чем все же кумекаю! Вот видите эти руки? – он протянул обалдевшему доктору свои ладони и пошевелил пальцами прямо перед его носом. – Во всей области, да чего там, во всей стране таких, как у меня, не сыщите. Любой вам скажет: «У Шурика золотые руки!». Я могу, образно говоря, блоху подковать. Не верите?! У меня только одних грамот за ударный труд полдюжины. И лента из шелкового кумача золотом вышита: – «Лучшему токарю области», – высокопарно, с чувством собственного достоинства произнес Шурик. – Помню, когда с лентой домой пришел, жена мне высказала: «Лучше б кусок мяса дали, вместо этой красной тряпки!». Мясо тогда по талонам было! Время голодное. Вы-то вряд ли помните? Очередь с пяти утра занимали. Но я тогда смертельно обиделся. И крепко напился, от досады и непонимания. Могла б кумач-то и оценить. Все ж таки, элемент советской честной конкуренции! А она вместо этого нанесла мне смертельный удар, можно сказать, под самый дых! С тех пор с женой как-то все и разладилось.
Шурик вздохнул, посмотрел на доктора в надежде на сочувствие, но тот почему-то молчал, с интересом изучая странного пациента.
– Я ж старался в своем деле всех на лопатки положить. И положил! Я ж, можно сказать, в своем деле, как вы, незаменим! Ну, сейчас-то что?! Дело прошлое. Вы, позвольте полюбопытствовать, Николая Семеновича, земляка нашего, читали? – Шурик с хитрым прищуром посмотрел на доктора.
Хирург, обескураженный взрывом словоблудия пациента, не ожидал такого вопроса и только машинально замотал головой.
– Ну вот, я так и знал! – Шурик в сердцах хлопнул себя по коленкам. – Я даже не сомневался! Даю подсказку, он не олигарх!
– Да не знаю я твоего Николая Семеновича! – возмутился доктор.
– Понятное дело, – перебил Шурик, – ваше поколение только бабло и ценит. А про просвещенного человека, земляка нашего, Николая Семеновича Лескова, выходит, ни сном, ни духом! А может он с меня своего Левшу срисовал?! – Шурик наклонился к Палычу и постучал себя кулаком в грудь. – С меня! Все так говорят, кто поумней да пограмотней: «Шурик – вылитый Левша!», – выпалил он с намеком на необразованность доктора. – И неважно, что мы с ним по времени не совпали. Такие самородки, как я, они вне времени. Их земля родит из недр своих! Но вам этого, вижу, не понять, – он гордо посмотрел на Палыча.
– Все сказал!? Ты смотри, какой трибун выискался?! – вскипел хирург. – Хоть сейчас на броневик ставь! А теперь ты меня послушай! Пока ты самогонку бухаешь по своим рецептам, я с семи утра и до позднего вечера торчу в этой больнице! Копаюсь в ваших потрохах. И еще, как минимум, два ночных дежурства в неделю – некому экстренных оперировать! У меня, – он кивнул на кипу историй болезни, – писанины этой, знаешь сколько?! На всемирку потянет! Твой земляк отдыхал! А зарплата, если ты думаешь, что я тут деньги лопатой огребаю, со всеми накрутками еле-еле до тридцати тысяч вытягивает! Санитарок нет, медсестер нет, на кухне продукты воруют. Завхоз простыни с одеялами пропил! Больница, сам видел, лет сорок без ремонта! А ты мне про какого-то левшу лепишь! И еще баблом попрекаешь! У меня, между прочим, двое детей! И мать лежачая уже два года. Мне их поднимать надо! Так что на одну зарплату шибко не разгонишься. Одно спасение – коммерческие операции и благодарность пациентов. Да, беру! Но я за свой труд беру! За спасенные жизни! А жизнь, знаешь ли, самородок земли русской, ни в какой прейскурант не вписывается. А что в больнице бардак – согласен! Я про это лучше твоего земляка могу написать…
– Не кипятись, Палыч! Звиняй, что, может, и обидел ненароком, – перебил его Шурик. – Теперь меня послушай. Может, хоть ты меня поймешь. Раньше наш совхоз миллионером был. Всю область овощами кормил. Ферма была хорошая, молоко детям в садике и школе бесплатно давали. На мне вся техника держалась. Я ж любую деталь сделаю любо-дорого, лучше заводской! А сейчас – кто я?! Вот уже десять лет я задаю себе один и тот же вопрос: «На хрена меня перестраивали?! Я ж никого об этом не просил!», – Шурик исступленно стучал себя в грудь. – Как так!? Я, мастер «золотые руки», в алкаша превратился, а?! Я ж работать хотел! Детей растить! А вот судьба крутанула так, что я махом слетел с катушек на обочину жизни. И не только я. Весь совхоз под откос пустили. Кто виноват? Не знаю? Нет ответа на мой вопрос. Вот и пью до самоистребления, потому как трезвого себя ненавижу и не уважаю. Знаешь, Палыч, каково это, самого себя ненавидеть?! Вижу, не понимаешь! – выдохнул Шурик и рухнул на стул, опустив голову.
Крупные капли пота выступили на его бледном лице. И во всем его облике было столько безысходного отчаяния, что Палыч вынужден был сменить гнев на милость.
– Ну… ладно, ладно… Хватит, – миролюбиво произнес доктор. – Я помочь тебе хочу, а ты уже полчаса мне мозг выносишь. Конечно, ты прав. И мне тебя жалко. Потому и говорю с тобой не как с быдлом, а как с человеком. Как с человеком! Понял!?
– Да понял я, понял. Я ведь давно уже не человек, Палыч. Мутант. Побочный продукт перестройки. Моя вина только в том, что я еще живу. Другой вины за собой не вижу. Запутался я. Не знаю, по какой дороге мне идти дальше? И есть ли она вообще эта дорога для таких, как я?
– У тебя сейчас одна дорога – операция! Поправишься, тогда и дорогу будешь искать. Поверь, в моей практике, случалось, и безнадежные выживали. А у тебя есть шанс! Уверен! Ты мужик со стержнем! Я таких уважаю. Дети есть? Может, они помогут?
– Дети? – Шурик вздрогнул, втянув голову в плечи, и совсем сник. – Налей-ка, – тихо попросил он хирурга, не поднимая головы.
– Может,… хватит? Ты ж запойный, не остановишься…
– Налей, не жалей, раз такой денек выдался, – твердо повторил Шурик. – Душевный разговор у нас получается. Давно вот так, по-человечески, ни с кем не говорил. У тебя, Палыч, душа есть. Хотя, врать не буду, с первого раза ты мне шибко не поглянулся. Но ты не побрезговал меня, лапотника, мужика холопского звания, за один стол с собой усадить, – высокопарно произнес Шурик, намекая, что он и с поэзией накоротке, – даже коньячком хорошим угостить. Пусть и дармовым, но угостил же? А на это нонче не каждый способен.
– Да что ты заладил «лапотник, да лапотник»! – резко оборвал его доктор. – Я, кстати, тоже из деревенских. И никогда этого не скрывал. Дворянских титулов себе не покупал, хотя и предлагали. Сейчас вон многие ломанулись к высокородным кровям примазаться. Только титулом-то душу еще никому не удавалось облагородить. Нас пятеро в семье было. Без отца жили. Мать все жилы порвала, чтобы нас на ноги поставить, – с горчинкой в голосе поделился доктор. – Я старший, так что соплей намотал на кулак – будь здоров! Не меньше твоего. Ладно уж, лечебная доза, – смилостивился Палыч. – Пятьдесят граммов в день разрешаю. Как лекарство, понял?! Больше – уже яд. Это я тебе как врач говорю. – Он налил лечебную дозу Шурику и после паузы продолжил. – А как мужик мужику скажу: нажраться до одури, ума большого не надо. А вот выжить! Это тебе не блоху подковать. Покруче мастерство требуется. Это тебе не систему критиковать. Себя надо перепахать! И понять, кто ты и зачем на этот свет явился?! Я ведь тоже мог, как и ты, на нее, проклятую, подсесть. Хватало поводов. Только, как бы я в глаза своей матери смотрел, а? Как?!
– Может ты и прав, Палыч, – тяжело вздохнул Шурик, но к стакану не притронулся. – Сам себе жизнь перекособочил. Но, ведь как получилось? Не отпускал я в Москву, дочку-то, учил жить на земле. А она все равно сбежала. Тайком! Ночью! Умница, красавица, на олимпиадах первые места ее были. А тут, как перестройка-то началась, будь она трижды проклята, по телевизору такая «красивая жизнь» пошла… Будто, кроме олигархов и бандитов, у нас в стране и нет никого, – Шурик опять распалился. – А про работу, простую работу, которая их же и кормит, ни слова! Про землю нашу, что бурьяном зарастает! Помню, мальцом был, родители меня с собой в поле брали и наказ давали: «Смотри, сынок, как кормилица наша просыпается. Теплом задышала. Сеять пора». А может, у нас уже и нет больше такой работы, чтобы простого мужика кормила досыта? – с грустью спросил Шурик. – Послушай, Палыч, ты мужик умный, вот объясни мне, где они свои миллионы зарабатывают, а? Почему по ящику целыми днями только поют да пляшут? Едят и худеют? Вот и моя Светка в Москву за сладкой жизнью сбежала, по телевизору сказок нагляделась. Два года уже ни слуху, ни духу! У тебя тоже дети, должен понять, каково это?!
– Ты ее искал? – спросил доктор.
– Искал, конечно. Она, знаешь, что мне выдала? Стыдно признаться, ну что поделаешь: «Что ты, говорит, за отец такой, ни машины, ни квартиры мне не подарил. Да и одет ты как колхозник». – Шурик понуро опустил голову и сел на стул.
Палыч его не перебивал, понимал, что Шурику необходимо выговориться.
– Ну, тут я, знамо дело, не сдержался, – продолжил Шурик свою горькую исповедь – Врезал ей! Первый раз врезал. По мордам! Светка, конечно, испугалась, обиделась. Жена ее сторону приняла. А я что? Я и есть колхозник! – он вскочил как ужаленный и с такой болью выпалил. И горжусь! А она своего отца стыдится! Как можно такое пережить?!
Он сел на стул, опустил голову, на его бледном исхудавшем лице заходили желваки.
– Запретила нам дочка с нею знаться, чтоб мы ей биографию не портили. Сказала своему мужу, что она круглая сирота. Родители погибли в авиакатастрофе. А мы и на самолете-то ни разу не летали! Представляешь, Палыч, заживо похоронила! – голос Шурика сорвался, но он подавил в себе приступ отчаяния. – Муж-то у нее при деньгах. Я его никогда не видел, но справки окольными путями навел. А как иначе? Мое ж дитя, сердце-то все равно болит. По слухам, он постарше меня будет. Вот скажи, Палыч, я для того ее растил, чтоб она за старика замуж вышла? Купил он ее с потрохами! И увез за кордон. Ни телефона, ни адреса у нас нет. Вот где моя вина? Я ведь жил ради нее! Кто ее перестроил в другую шеренгу? Кто перековал? Не знаю!
– Как отец, я тебя прекрасно понимаю, – после паузы сказал доктор. – Постараюсь что-нибудь придумать, чтобы ускорить твою очередь на квоту. Бумаги завтра же оформлю, используя, так сказать, свой административный ресурс. Операция предстоит дорогостоящая, с квотой могут затянуть. Но если в департаменте здравоохранения отблагодарить, ну, того, кто квоты распределяет, то деньги могут выделить побыстрее. Тысяч пятьдесят придется дать. У них там свой бизнес. Но об этом никто не должен знать. Сам понимаешь, таких вещей я не должен никому говорить.
– Выходит, за счет такого доходяги, как я, придется свою жизнь спасать? – возмутился Шурик. – Ловко придумано. Даже смертями торговать не брезгуют начальнички. А ты, Палыч, говоришь, что все в руках Всевышнего. Только, извини, не понесу я этой курве пятьдесят тысяч. Совесть я еще не пропил. Как-нибудь уж сам. Ладно, спасибо тебе, Палыч, что помочь пообещал и взашей не выгнал. Извиняй, что наплел тут про жизнь свою. Больше мне некому про нее рассказать. А душа? Душа уже не кричит, а воем воет денно и нощно, как волчица, когда детенышей своих теряет. – Шурик пошел к выходу. У двери остановился и по старинному русскому обычаю поклонился в пояс. – Прощай, Палыч. Не суди строго. Вдруг больше не свидимся.
– Да ладно тебе. Я тоже не подарок, тоже вспыльчивый, но быстро отхожу, – доктор протянул ему руку. – Помни, Александр Михайлович, на все про все у тебя недели три. Хотя и этот срок с большой натяжкой. Операцию еще год назад нужно было сделать, а может, и того раньше.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
