Рассказы

Глава XI. Как Волк послал на верную смерть своих братьев

С этого момента в груди Рода Дрюи зародилось непреодолимое желание. Отныне он охотно отказался бы от всех радостей и прибылей зимней охоты, лишь бы пуститься в погоню за тем «роковым огоньком», который сжигал всех людей во все века их жизни. Его сжигала жажда золота. Скелеты, найденные в хижине, когда были живыми людьми, открыли золотую жилу, и жила эта где-то тут близко. Из-за первой добычи, горсточки золота, найденного в первые же дни, они вступили в драку между собой и перебили друг друга. Вот что не переставал повторять себе Родерик Дрюи.

Мукоки сделал многозначительную гримасу и пожал своими могучими плечами, когда Род высказал мысль, что золотая жила находится на дне дьявольской ложбины. Свои соображения на этот счет он сохранил при себе, и потому возвращение их сопровождалось молчанием.

Молчаливый, как все люди его племени, Мукоки вступал в разговор только тогда, когда другие его начинали. Род же все время старался решить вопрос, как спуститься в эту мрачную пропасть, чтобы исследовать ее со всех сторон. Он не сомневался, что Ваби примет участие в этой авантюре, а в крайнем случае он один попытает счастья. Какая-нибудь щель должна же существовать в этой обрывистой стене.

Когда охотники вернулись в свою хижину, они уже застали там Ваби. Он расставил восемнадцать капканов и убил двух куропаток. Дичь ощипали к обеду, причем к ней присоединили добрый кусок лани.

Во время приготовлений к обеду Род рассказал об открытой им таинственной ложбине, а также о возникшем у него проекте, но Ваби слушал его рассеянно. Его мысли были где-то в другом месте. Временами он вдруг застывал в неподвижной позе, засунув руки в карманы. Он что-то тщательно и тревожно обдумывал.

Род и Мукоки убирали со стола, растопляли печь. Наконец Ваби, как будто оторвавшись от каких-то затаенных мыслей, вынул из кармана гильзу из желтой меди и протянул ее старому индейцу.

– Посмотри-ка, Мукоки. Я не хочу сеять среди нас напрасную панику, даже ничего похожего на нее, но вот что я нашел сегодня на своем пути.

Мукоки схватил патрон так же порывисто, как если бы это был такой же самородок золота, какой они недавно нашли. Патрон был пустой. Но на медном ободке была отчетливо видна надпись, которую Мукоки вслух прочитал:

– Тридцать пять Rm… Значит, это есть…

– …патрон от ружья Рода! – заключил его мысль Ваби. Мукоки нахмурил брови.

– Нет никаких сомнений, – заявил Ваби. – Это патрон от ружья системы Ремингтон тридцать пятого калибра с автоматическим зарядом. Таких ружей во всем нашем округе только три: одно у меня, другое у Муки. Третье потеряли вы, Род, во время вашей схватки с вунгами.

Но, пока между ними шел этот разговор, стали подгорать яства Мукоки, поэтому он поспешил снять их с огня и подать на стол.

– Следовательно, – сказал Род после некоторого молчания, – это означает, что вунги напали на наш след?

– Этот же вопрос интересовал и меня целый день! – ответил Ваби. – Во всяком случае ясно, что, вопреки предположениям Мукоки, они прошли с этой стороны гор. Но все-таки я не думаю, что они знают, где мы находимся. Их след начинается за пять миль от нашей хижины, и, вероятно, был проложен по меньшей мере дня два тому назад тремя индейцами на лыжах; след отходил к северу. Отсюда я заключаю, что они вышли просто на охоту и, описав круг в южном направлении, вернулись в свой обычный лагерь. Не думаю, чтобы они пошли дальше.

Ваби объяснил, каким образом он определил, что в известный момент след делает поворот, возвращается к исходному пункту. Этот факт успокоил Мукоки. Кивнув головой в знак одобрения, он точно так же пришел к заключению, что враг дальше не пойдет.

Тем не менее настроение трех приятелей не улучшилось и веселье их спало. И все-таки возможность новой опасности казалась им пряной приправой к переживаниям их мирной охотничьей экспедиции.

Когда охотники покончили с обедом, они приступили к разработке целого плана военной кампании. Решили не держаться оборонительной тактики, так как подобная тактика всегда невыгодна. Если сегодня или завтра обнаружатся свежие следы вунгов, они бросятся в погоню за ними и сами начнут настоящую охоту на людей.

Солнце готовилось уже опуститься за далекий горизонт, когда оба мальчика и Муки покинули свою хижину.

Волк ничего не ел с прошлой ночи. Голод его увеличивался, возбуждал его кровожадность; глаза горели все злее. Ярость росла. Мукоки не преминул обратить на это внимание Рода и Ваби. Казалось, что он хотел прочесть, что таилось в душе этого зверя.

Быстро спускавшаяся ночь уже обволакивала своей темнотой тайгу, когда они достигли долины, где на дереве по-прежнему висела лань.

Роду было поручено стеречь оружие и багаж, а Ваби и старый индеец приступили к переброске лани на площадку утеса. Эта операция удалась им не без труда. Юный горожанин только теперь стал понимать, что задумал Мукоки.

Длинная веревка, привязанная к туше, была перекинута с утеса к кедрам, расположенным против него. На двух деревьях были устроены три площадки для трех охотников. Таким образом, получалось удобное место для засады; здесь, скрытые ветвями, они могли даже присесть, не подвергаясь никакой опасности.

Когда было закончено это дело, последовали новые подготовительные действия, за которыми Род наблюдал с большим интересом.

Мукоки вынул из-за пазухи наполненный кровью бидон, который старался согреть своим телом. Почти треть содержимого он вылил на снег у подошвы утеса и частично обрызгал кровью даже утес. Остальное он капля за каплей вылил на волчьи тропы, которые, как лучи, расходились во все стороны.

Волк во время всех этих операций следовал за своими хозяевами.

Так как луна должна была взойти не раньше трех часов, охотники под прикрытием утеса развели костер. Они поджарили мясо на огне и стали болтать, чтобы убить время.

Было девять часов, когда светило почти взошло над Великой Белой Пустыней. Грандиозная заря северной ночи всякий раз производила на Рода чарующее впечатление.

Казалось, что пурпурный шар подымался на вершины деревьев и холмов и зажигал свой трепетный свет над пустынной землей, бросая на нее бледные лучи с девственно-чистого неба, не знающею ни тумана, ни туч. Он катился гак быстро, что можно было простым глазом проследить его бег. По мере того, как он подымался все выше, бледнел его кровавый цвет. Его сменяли нежные оттенки, которые переливались то золотом, то серебром. И только в этот момент ночное солнце начинало освещать вселенную.

Когда этот миг наступил, Мукоки молча подал мальчикам знак следовать за ним, и они вместе с Волком направились к деревьям, в свою засаду.

Крепкой веревкой привязали они пленного волка к низкой сосне у подошвы скалы, на вершине которой лежала убитая лань. Волк носом потянул воздух, вдохнул запах дичи. Под лапами он почувствовал сгустки крови, пролитой Мукоки на снег. Его челюсти раскрывались и смыкались. Он начинал завывать.

Род и Ваби, притаившись за стволом, наблюдали за ним. Он волновался все больше и больше. Сев на задние лапы, раздув ноздри он как будто старался впитать в себя ветер, доносивший запах дичи. Шерсть на его спине ощетинилась, ноздри раздулись. Кровь на снегу, туша кровавого мяса на скале – ведь это не та пища, которой кормили его люди. У Волка пробуждались его дикие инстинкты, и он всем существом своим, как и его предки, рвался на охоту за зверем. Иногда он как будто приходил в себя: припоминал своих хозяев, свой домашний уют, и тогда он оглядывался назад, в сторону кедров. Но хозяева его исчезли куда-то. Он их не видел, он их не слышал. Он обнюхивал воздух и, втягивая в себя запах убитой лани, в яростном порыве снова бросался на кровь.

Он метался из стороны в сторону на своей привязи и на снегу, хрустевшем под его лалами, снова видел пятна крови. Он старался вырваться на след, окрашенный кровью. В бешенстве рвал ремень, державший его в плену, тщетно грыз его, забывая, что он достаточно крепок и выдержит хватку его зубов. Охотники слышали жалобный вой Волка, который временами обрывался коротким и заунывным ревом.

Волк все бегал и бегал вокруг своей низкой сосны, все больше и больше разъярялся, глотал комки кровавого снега, который, как слюна, стекал с его пасти. Потом снова бросался в сторону, на скалу, к дичи, не зная, мертвая она или живая; он всем существом жаждал крови, хотел удовлетворить свою исконную потребность хватать, убивать, рвать на части.

В безумном прыжке он сделал последнее усилие, чтобы освободиться от привязи, разорвать свою цепь, вырваться на веселый и дикий простор. А затем, убедившись в своем бессилии, в отчаянии упал на снег, задыхаясь и плача. Потом сел на задние лапы, натянув изо всех сил привязь, и поднял кверху свою морду, освещенную луной. Он покачивал своей мордой, откинув ее далеко назад, ощетинил шерсть и затянул, как эскимосский пес, свою «заунывную песню смерти». Глухие и жалобные стоны росли, становились протяжнее, ширились, крепли и, наконец, разрешились долгим и жутким призывом, который разнесся по долинам и горам и улетел вдаль за ответом. Теперь это был клич к волчьему сбору, великий призыв к охоте, который, подобно боевому рожку, сзывал на добычу тощих и серых бандитов тайги, вечно ненасытных хищников Великой Белой Пустыни. Три раза этот клич вырвался из пасти пленного волка. Тогда охотники поспешили взобраться на кедры.

Род от волнения не замечал даже укусов мороза, который становился все злее. Нервы его напряглись. Он вопросительным взглядом окидывал белый простор, таинственный и прекрасный, расстилавшийся под небом и залитый лунным светом. Более спокойно держал себя Ваби, он знал лучше его, что предстоит им этой ночью.

Жуткий призыв был действительно услышан всем таежным миром. Вот тут, на берегу озера, скованного зимним ледяным покровом, задрожала от страха трепетная лань. Там, за горами, грозный олень, гордо закинув голову с ветвистыми рогами, метнул из глаз боевые стрелы. А несколько дальше лисица, погнавшись за зайцем, сейчас же прервала свою погоню. И на всех волчьих тропах остановилась волчья братия, повернула головы и повела ушами, вслушиваясь в знакомый сигнал, долетевший до нее.

Первый ответ прорезал тишину. Она наступила сразу, как только затих Волк, жуткая и тревожная. Вой послышался на расстоянии какой-нибудь мили. Привязанное животное снова уселось на задние лапы, и снова раздался его призыв. Это был странный клич, который как будто говорил: здесь на снегу кровь, недалеко раненый зверь, спешите его прикончить!

Охотники не шевелились, молчали. Мукоки приставил ружье к плечу и, казалось, застыл в этой позе. Ваби крепко уперся ногой в ствол дерева, положил ружье на колени, готовый в любой момент к прицелу. Род вооружился большим револьвером и, чтобы лучше целиться, вложил дуло между вилками раздвоенной ветки.

Другой голос, шедший с востока, поспешил ответить на вой, который донесся с севера. Род и Ваби слышали, как радостно закудахтал Мукоки на своем дереве. Волк, перестав расточать силы в тщетных попытках к освобождению, вкладывал всю свою ненависть и ярость в свои призывы, бросая их во все концы горизонта. И все больше и больше доносилось ответов, и они раздавались все ближе и ближе.

Вдруг послышался визг так близко, что Ваби схватил Рода за руку.

– Теперь недолго ждать… – прошептал он.

Не успел Ваби произнести эти слова, как показалась какая-то тощая тварь; обнюхивая кровавый след, она устремилась к Волку.

Встрепенувшись, оба зверя мгновение молчали. Новый пришелец почувствовал запах лани и стал коситься на скалу. Он присоединил свой вой к вою Волка, точно призывая на помощь всю свору своих братьев.

И волки понеслись отовсюду: и с вершин холмов и из лесов долины. Целая свора обезумевших от голода волков, голов в двадцать, лязгала зубами, окружив скалу, где за пределами досягаемости находилась желанная добыча.

Волки, толкая друг друга, подпрыгивали, ловили воздух, падали на землю, тщетно стараясь добраться до заманчивой дичи, такой близкой и вместе с тем недоступной.

А между тем Волк постепенно менял свое поведение. Он вдруг как-то странно лег на брюхо, тяжело задышал, как будто готовясь одним прыжком настичь стаю своих братьев, и вдруг стал успокаиваться, примиряться с очевидной бесполезностью всех своих усилий. Человек снова приобретал над ним власть. Волк как будто припоминал, что пришлось ему перенести когда-то при таких же обстоятельствах. Им снова овладела ненависть к своему племени, и он спокойно стал ожидать начала драмы, которая неизбежно должна была развернуться перед его глазами.

Мукоки первый подал сигнал: он тихо свистнул, и Ваби поспешил приставить ружье к плечу.

Медленно, не оставляя ружья, старый индеец потянул ремень, конец которого был привязан к лани; таким образом он подтянул тушу на край скалы. Еще одно движение, и лань полетела в середину волчьей стаи.

Точно мухи, налетающие на кусок сахара, бросились голодные звери на добычу, давили друг друга, вступали между собой в бой, старались отхватить кусок получше. Тогда Мукоки пронзительным свистом подал знак стрелять в волчью стаю.

В течение нескольких секунд ветви кедров освещались молниями, которые сеяли смерть среди волков. Оглушительные выстрелы ружей и кольта заглушали их крики.

За каких-нибудь пять секунд было сделано свыше пятнадцати выстрелов, а затем над Снежной Пустыней вновь воцарилось глубокое молчание бескрайнего белого простора.

Уцелевшие волки разбежались, молчание смерти распростерлось у подножья скалы, изредка прерываемое слабым хрипом раненых, извивавшихся на снегу животных. В гуще кедров раздался металлический лязг заряжаемого снова оружия. Затем Ваби сказал:

– Мне кажется, Мукоки, мы здорово сегодня заработали.

Мукоки в ответ стал слезать с дерева. Мальчики последовали за ним.

Под скалой лежало пять безжизненных тел. Несколько дальше шестой волк делал еще какие-то движения. Мукоки убил его ударом топора. Седьмой забежал дальше, оставив после себя кровавый след. Ваби нагнал его, животное было при последнем издыхании.

– Семь штук! – воскликнул Ваби. – Лучшей охоты я еще не видел. Сто пять долларов за одну ночь. Как будто неплохо, Род?

Они вернулись, волоча волка за собой.

Перед ними стоял, вытянувшись во весь рост, Мукоки; его освещала луна, взгляд был прикован к северу, он застыл в этой позе, как статуя.

Заметив мальчиков, индеец показал рукой на горизонт и, не поворачивая головы, сказал:

– Смотрите!

В указанном направлении мальчики заметили черный дым и красноватое пламя; на бледном фоне лунного света оно стелилось мрачной тенью по Снежной Пустыне. Пламя поднималось и росло, дым становился все гуще, казалось, что грозный пожар залил потоками огня и лес и равнину.

– Это горит сосна! – сказал Ваби.

– Да, горит сосна! – подтвердил старый следопыт и при этом добавил: – Огненный сигнал племени Вунга!

Глава XII. Родерик исследует таинственную ложбину

Ваби и Мукоки молча смотрели на охваченную пламенем сосну. Роду казалось, что до нее не более одной мили. Молчание своих спутников молодой человек считал дурным признаком.

В глазах Мукоки сверкал какой-то странный огонек, подобный тому, который вспыхивает у дикого зверя, когда тот, разъяренный, готовится к прыжку. В лицо Ваби ударила кровь и залила его яркой краской. Род видел, как он трижды поглядел на Мукоки, и глаза его тоже не предвещали ничего хорошего.

Точно так же, как в голове хищного Волка вспыхнули заглохшие было охотничьи инстинкты и разгорелась жажда дикой воли, так и в душе старого индейца и более юного Ваби, лишь наполовину принадлежавшего к белой расе, медленно подымались исконные инстинкты индейского племени.

Сквозь медную кожу, покрывавшую их тела, Род читал в тайниках их душ. Он понимал, что ненависть к старому врагу, к племени Вунга, долго сдерживаемая, снова вспыхнула в них. Представлялся случай насытить жажду мести, и они этого случая не упустят.

В течение еще пяти минут высокая сосна метала снопы огненных искр. Потом пламя стало стихать, и ствол дерева превратился в груду угля. Мукоки все еще свирепо вглядывался в даль и молчал. Наконец Ваби прервал молчание.

– На каком расстоянии они от нас, Муки?

– На расстоянии трех миль, – ответил, не задумываясь, старый индеец.

– В сорок минут мы сможет покрыть это расстояние?

– Да.

Тогда Ваби обратился к Роду:

– Вы сможете сами найти путь в нашу хижину?

– Не решусь сказать «нет». Но если вы пойдете туда, я последую за вами.

Мукоки хрипло рассмеялся и принял разочарованный вид.

– Нет, – сказал он важно и покачал головой. – Не идти туда! Пять минут сосна потухнуть. Мы не найти лагерь Вунга. Надо пойти отсюда, утром найти хороший след. Лучше подождать. Мы найти днем их след и тогда стрелять.

Решение Мукоки не пускаться в дальнейшие авантюры сегодня ночью было чрезвычайно большим утешением для Рода. Не потому, что он боялся боя, наоборот, он охотно пострелял бы в этих бродяг, объявленных вне закона, похитивших его ружье. Но холодный рассудок людей его племени подсказывал ему также, что сейчас благоразумнее избегать встречи с вунгами, двинуться на север и спокойно продолжать расстановку капканов. Сейчас лучше было пожертвовать своим ружьем. А кроме того, это превращение охоты на зверя в охоту на человека расстраивало те планы, которые он не переставал вынашивать в себе. Он хотел найти золото!

«Золотые копи скелетов», как он их окрестил сам, всецело завладели его мыслями. Битва с вунгами означала, быть может, ход в другие районы. Ваби сам допускал это, ведь враг мог оказаться многочисленнее. А уйти отсюда Род не хотел ни за что.

Ваби и Мукоки приступили к скальпированию волков, а остаток убитой лани они отдали Волку, чтобы он насытился до отвала.

Было уже часа два ночи, когда охотники вернулись в свою хижину. Растопили печку и по обыкновению стали беседовать о событиях дня, а также о тех, которые, быть может, сулит им завтрашний день

Род не мог не оглянуться мысленно назад, не вспомнить, с какой радостью он устраивался здесь всего несколько дней тому назад. Место было идеальное, он был твердо убежден, что никакая опасность со стороны вунгов ему не грозит. Теперь же, напротив, они знали, что в любую минуту на них могут напасть, что им придется биться насмерть, что они должны будут покинуть этот мирный приют.

Их беседа превратилась в своего рода военный совет. Было постановлено с завтрашнего же дня приспособить старую хижину к длительной осаде, со всех сторон пробить бойницы, заменить засовы и ставни более крепкими, чтобы они могли служить солидными баррикадами в случае нападения. Кроме того, охотники решили, что один из них будет всегда находиться в хижине настороже, а двое других расставлять и снимать капканы.

На следующий день сторожить хижину остался Род. Яркий, залитый солнцем день несколько рассеял тревоги ночи. Мальчику посчастливилось убить великолепного оленя, когда тот взбирался на снежный холм, расположенный на противоположном берегу озера. Затем, поджидая возвращения товарищей, он стал обдумывать свои личные планы.

Громадные снежные глыбы зимней поры не затопили еще мрачной бездны, которую он собирался исследовать. Было бы благоразумно не дожидаться снежных бурь, которые скоро покроют своими белыми хлопьями ложбину и сделают ее неприступной. Он извлек из тайника, сделанного в дровяной кладке, мешочек из оленьей кожи и вынул оттуда золотые самородки.

Он заметил, что какое-то трение великолепно отполировало их, смягчило и округлило все острые углы. Когда Род был в колледже, он питал некоторую слабость к занятиям минералогией и геологией Он знал хорошо, что только проточная вода могла так хорошо отполировать самородки, и отсюда он заключил, что их нашли либо в русле реки, либо на ее берегах. Этой рекой был вероятнее всего поток таинственной ложбины. В этом Род был твердо убежден.

Когда Мукоки и Ваби вернулись вечером домой, они принесли с собой добычу: первый поймал красную лисицу и норку, второй – кошку-рыболова, вид которой напоминал Роду щенка. К несчастью, новые подозрительные следы были замечены Мукоки. Старый индеец нашел остатки сгоревшей сосны и вокруг нее открыл свежие слепы трех пар лыж. Очевидно, огненный сигнал привлек сюда трех индейцев. Проложенные ими тропы, переплетаясь и извиваясь, терялись в неизвестном направлении, но в одном месте пересекали линию расставленных капканов.

Поэтому охотники пришли к заключению, что отныне при снятии капканов им не следует отдаляться друг от друга, а, наоборот, быть всегда вместе.

Следующая неделя оказалась более спокойной и очень богатой добычей. След вунгов исчез. Собранные меха и скальпы волков представляли уже маленькое состояние. Если ничего не случится, с первыми весенними днями оно будет доставлено в Вабинош-Хоуз.

Так продолжалось еще недели две, и Род с блаженством помышлял уже о своем домике, расположенном в нескольких сотнях миль отсюда, о матери, которая его ждала. Он мечтал также о Миннетаки и днем и ночью, высчитывая, сколько времени еще им осталось до возвращения в факторию.

Наступил между тем час, когда Род смог осуществить план, который он взлелеял в своей душе, – обследовать ложбину. Мукоки и Ваби не приняли участия в этой экспедиции, считая все это предприятие химерой. Родерик решил действовать на свой страх и риск.