Тот, видимо, тоже это почувствовал: забрал сделанное задание и поплелся в свой угол.
В мастерской воцарилась напряженная тишина.
* * *
– Да что за!..
Восклицание вырвалось у Хильдеберта при взгляде на очередное творение Эвервина. Ученик, стоявший рядом, лишь молча пожал плечами, и иллюстратор с досадой бросил на конторку безнадежно испорченный лист пергамента. Один из многих.
– Это не рисунок, – обвиняюще постучал он по листу пальцем. – Это линии на пергаменте. Скучные, пустые и мертвые. В них нет мысли, нет чувства, нет идеи и нет тебя самого. С тем же успехом ты мог бы просто его разлинеить. Эвервин, что, во имя всего святого, с тобой приключилось?!
С исчезновения «мышиной королевы» прошло четыре дня, и этого времени мастеру Хильдеберту хватило, чтобы понять и выразить словами те пренеприятнейшие, сбивающие с толку и даже несколько пугающие изменения, которые произошли за этот срок с Эвервином.
– Ты рисуешь, как глупый подмастерье!
– Может, я и есть глупый…
Иллюминатор искоса глянул на понурившегося ученика, затем указал ему на невысокий табурет, стоящий у его рабочего места.
– Садись и выкладывай, – не терпящим возражений тоном приказал он.
Парень повиновался: присел, уставившись в пол.
– Я вот все думаю… – после паузы пробормотал он. – А вдруг это была просто мышь? Никакая не королева? А я тут, как дурень последний, хороводы вокруг нее водил. Еще и его преосвященству она одеяние испоганила, он вон так и не зашел к нам с того раза…
Хильдеберт молчал. И, пожалуй, впервые в жизни не радовался, что оказался прав и что собеседник его наконец-то эту правоту уяснил.
– А раз так, – продолжал между тем Эвервин, – раз так, то может и нет ее, королевы этой. А если ее нет, так и ничего другого тоже. И не было никому семи лет счастья. И мужик тот наш просто так в лес ходил, может, чего съестного искал. А про Лесного Деда наврал просто. И птицы сами прилетели. И хлеб, что я по голоду рисовал, вовсе ничем не пах. А был просто глупыми линиями на земле.
– Для тебя – не был, – сорвалось с губ Хильдеберта прежде, чем он осознал, что говорит.
– Ну так я о том и говорю: как дурак последний. Поверил в бабкины россказни. И вам еще хлопот доставил. Вы меня с самого начала пытались на правильный путь наставить, все как есть говорили. И с мышью, и так просто. Только я не слушал. И узоры на свой лад рисовал, и с «королевой» этой опростоволосился, и Град Божий и дождем попутал… Никудышный из меня ученик вышел, одим словом.
Иллюстратор какое-то время сидел молча, чувствуя полную растерянность. Казалось бы, все просто. Ученик заблуждался – ученик признал свои ошибки. Можно двигаться дальше. Но как двигаться, если выходит, что без этих ошибок нет и ученика? Нет его живого, искрометного, невероятного дара. И без веры в мышиную королеву остается только разочарование и каракули на пергаменте. Хоть и красивые, выверенные и идеально исполненные – а все равно мертвые каракули.
– Слушай… – наконец произнес он. – Даже если… Если ты прав, и нет мышиной королевы, то все равно ведь красота в мире есть. И мы тоже ее создаем. Я ведь тебе об этом говорил. Мы передаем эту красоту дальше, на сотни лет вперед. Разве это теперь для тебя не важно?
– Важно, наверно… Но что, если потом окажется, что все это мы делали зря? И через сотни лет люди уже не будут считать наши рисунки красивыми. Вдруг будет как с той же мышиной королевой: сначала верили-верили в нее, а потом перестали…
Хильдеберт потер ладонями лоб. Способов вывести парня из упаднического настроения и вновь вдохнуть жизнь в его работы больше не находилось. Кроме, пожалуй, одного.
– Знаешь, что я решил? – заговорил он. – Я хочу подписать эту рукопись.
– Подписать?
– Да. Поставить в конце свое имя как иллюстратора. Знаю, так обычно не делают: это вроде бы как проявление гордыни… Но это моя лучшая работа… – он помолчал. – Наша лучшая работа. У тебя впереди еще наверняка множество манускриптов, которые ты будешь иллюминировать. Но пока что – это твой первый и лучший опыт. И если захочешь… И если постараешься и снова будешь рисовать, а не чертить по пергаменту, я напишу и твое имя тоже. Рядом со своим. Хочешь?
– Не знаю… Хочу наверно… – протянул Эвервин, однако никакой радости Хильдеберт в его глазах не заметил.
– Вот и ладно, – пробормотал он. – Подумай еще над этим. И… До конца дня можешь порисовать просто для себя. Что захочешь.
– Как скажете.
Весь остаток дня Эвервин просидел в своем углу. Ворочался, вздыхал, кажется, о чем-то размышляя.
А вечером Хильдеберт с немалой тревогой обнаружил, что табличка ученика так и осталась пустой.
* * *
Вздох. Невесомое прикосновение. Мимолетное движение где-то рядом. Тепло. Легкое давление, словно на грудь положили что-то. Темнота, тишина…
Хильдеберт спал глубоко, без всяких сновидений. Странные ощущения лишь изредка скользили по его сознанию и тут же растворялись, не позволяя разуму ухватиться за них.
С первыми лучами солнца иллюстратор, однако, заворочался, просыпаясь. Повернул голову, лениво приоткрыл глаза…
И с криком подскочил на постели, инстинктивно вскидывая руки в защитном жесте: буквально вплотную к его лицу вольготно расположился розоватый нос с пышными усами.
– Ах ты гадость!
Мышь, напуганная воплем, в панике понеслась по мастерской, умудряясь перемещаться едва ли не по стенам и подпрыгивая на высоту, в несколько раз превосходящую ее рост.
Баночка с перьями, стоявшая на конторке мастера-иллюминатора, грохнулась на пол, добавляя шума и нагоняя на мышь еще больше страха. Так что новый, всего три дня назад купленный, кувшин с вином показался ей достаточно надежным убежищем.
– Эвервин! – рявкнул Хильдеберт, едва успев уследить, как серая мерзавка сходу сиганула в широкое горлышко и, судя по звукам, закономерно начала тонуть.
– Королева воротилась! Мастер, как же мы ее?! Она ж снова потонет!
Видимо, возвращение мыши разом сняло для Эвервина все вопросы относительно ее королевского происхождения. Впрочем, сейчас Хильдеберта куда больше волновало, чтобы подлая тварь не издохла прямо в его посуде. Схватив кувшин, он стремглав бросился к двери и выплеснул содержимое – и живое, и жидкое – за порог.
Шлепнувшая в грязь мышь сориентировалась мгновенно: подхватилась на лапы, порскнула в сторону… И тут же, словно натолкнувшись на какое-то препятствие, молнией кинулась, назад, в мастерскую.
– Да чтоб тебя!
– Что, простите?…
Голос епископа Здика, видимо только что вышедшего из-за угла и ошарашенно остановившегося на пороге, заставил Хильдеберта даже не вздрогнуть – дернуться, как от удара.
– Я… Я не вам… – глупо промямлил он, от души желая провалиться сквозь землю.
– Надеюсь, – холодно обронил иерарх. – Я, собственно, хотел все же взглянуть, как продвигается ваша работа… Но, кажется, мой визит снова не ко времени.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
