Вне Времени

   Моим киевским друзьям.

   …Сева заметил навязчивое внимание к их персонам на третий час полета. Боинг-747 авиакомпании "Транс Оушеник Экспресс", вылетев из Грэндтайда, находился над Тихим океаном. До Токио оставалось еще около трех часов, а затем – еще девять до Москвы. Рыжий Лестер и Ринки дружно спали, утомившись от бездарного японского боевика, который крутили по видео. Совсем, было, собравшись сходить в самолетный зал игровых автоматов (незаменимая штука при дальних перелетах), Сева вытащил, насколько это позволяли кресла в туристском классе, свои длинные ноги в проход, но вдруг почувствовал беспокойство. Оглянувшись, он зацепил взглядом престранную фигуру, всем своим обликом выделявшуюся из общей массы пассажиров – сэнгеров и японцев, большинство из которых должно было сойти в Токио. Немного позади Севы в соседнем ряду кресел, у самого прохода вольготно расположилась в одиночку на пустом ряду сидений худая, как жердь, бабуля в вязаной ядовито-синей кофте и пестрой необъятной цыганской юбке. В отличие от своих соседей, пожилой сэнгамонской четы, одетой во все яркое, но подобранное со вкусом и аккуратное, в облике бабули была некая типично русская расхлябанность, незавершенность, что ли. Полуприкрыв глаза, тяжелые морщинистые веки которых, казалось, были поддернуты за середину невидимой бечевкой, бабуля сверлила Севин затылок нескромным взглядом. "Русская? – подумал Сева – Или цыганка… Не похоже, правда. Да уж, с такой внешностью никакая пластическая операция не поможет. Однако взглядец у старушенции! Дырку в голове запросто проглядит… В Штатах за подобное навязчивое рассматривание можно и под суд загреметь."

   Стюардесса, грациозная и ненавязчиво-услужливая японочка, дежурно улыбаясь, подкатила к Севе тележку с напитками. Взяв банку японского рисового пива, молодой человек опрокинул ее в себя, крякнул от удовольствия и ему стало совершенно и не до игровых автоматов, и не до странной старушенции. Еще раз взглянув на огненную шевелюру своего приятеля и очаровательные нежные профили его жены (жен?), Сева улыбнулся и закрыл глаза…

   …В девяносто втором году он, Всеволод Катков, выпускник авиационного института, получил грант на обучение в аспирантуре Грэндтайдского университета. Будучи программистом от Бога, Сева вскоре после приезда в Сэнгамон имел повышенную стипендию и неплохой дополнительный заработок. Это позволило бы ему переждать на относительно безопасных и благополучных тихоокеанских островах смутное время, которое началось на его родине после того, как великая советская империя развалилась, и вернуться в Россию состоятельным человеком.

   Севе очень нравились веселые, жизнерадостные и приветливые сэнгеры, принявшие чужака из России в свою среду, как родного. Никакой ксенофобии, зависти к незаурядным Севиным талантам, взглядов свысока на пришельца из стремительно обнищавшей страны – ничего из того, к чему морально готовился молодой человек перед отъездом на другой конец земного шара. За месяц – полтора Сева усовершенствовал свой английский до такой степени, что его стали принимать за урожденного сэнгера. На ностальгию времени почти не оставалось: работы по аспирантским делам было море, а в промежутках Сева чинил и собирал компьютеры в университете, налаживал сети, устанавливал новые программы. Да и, если честно, не мучила его ностальгия и в свободное время: райский климат, круглогодично теплый океан, плескавшийся буквально под окошком, наличие неплохих денег в кармане, отсутствие постоянно нависавшей дамокловым мечом необходимости думать о том, что будет завтра, и всеобщая доброжелательность окружающих были вполне по душе Севе.

   Однажды, когда русский аспирант уже стал известен своими компьютерными достижениями во всем университете, знакомый попросил его установить на компьютер и отладить программу в общежитии филологического факультета. На двери комнаты – "семейки" значилось: "Э. и М. Либстер, Л. Шерман". Удивившись подобному сочетанию, Сева постучался. Ему ответили хором два женских голоса: "Войдите!". За дверью Сева испытал легкий шок: ему навстречу вышло абсолютно непостижимое существо. Две очаровательные молодые девушки, черноволосые, с пронзительно синими глазами, идеальными чертами зеркально похожих лиц, с туловищами, чуть выше широкой талии сходящимися в одно. Существо двигалось на двух мускулистых красивых ногах. Походка сдвоенных девушек была уверенная и грациозная. Они были одеты в желтые университетские футболки и джинсы.

   Не отойдя от шока, Сева стоял столбом, забыв, как произносить слова. Девушки обезоруживающе улыбнулись:

•

Добрый вечер. Вы, наверное, компьютерный мастер? Нас зовут Эрин и Морин, для простоты Ринки. Проходите, пожалуйста. – две руки протянулись вперед для пожатия.

– П-п-привет… – Сева потряс две ладошки, ловко уместившиеся в его правой руке – Меня зовут Сева.

– Сеуа? Вы русский? Ой, как интересно! А вы давно из России? А полное имя ваше, простите, Усеуорлд? – затараторили девушки.

– Всеволод. – поправил Сева – Давно уже, скоро два года.

– А мы изучаем русский. Какое редкое имя! Вот хорошо, можно с носителем языка пообщаться! Присаживайтесь, Сеуа. Сейчас муж придет, чего-нибудь вкусненького принесет.

   Пока тугодумное железо неторопливо всасывало информацию с дискет, Сева разговорился с Ринки. Неловкость быстро улетучилась без следа – собеседницы Севы оказались очень веселыми и остроумными. Они тут же стали пытаться говорить с ним по-русски, правда, акцент у Ринки был в меру чудовищен, а грамматика и словарный запас хромали на все ноги. Сева, временами отвлекаясь на установку программы, с удовольствием общался с хозяйками. Через полчаса он понял, что уже немного влюбился. А когда пришел муж Ринки – коренастый огненно-рыжий парнишка с багровым шрамом на лбу по имени Лестер Шерман, Сева понял, что к себе ему сегодня не попасть. Лес обаял Севу; он был молодым режиссером, занимался съемками своего первого фильма – работы на соискание степени бакалавра, которую Лестер решил посвятить жизни инвалидов в Сэнгамоне. За разговором, прихлебывая пиво, молодые люди просидели полночи. Программа была между делом успешно установлена и отлажена. Лес стал предлагать за работу деньги, но Сева решительно отказался:

– С друзей не беру. В следующий раз пиво за мной.

   Странная чета Шерманов стала первыми настоящими, "не разлей вода", друзьями Севы в Сэнгамоне. Он с интересом выслушал историю Ринки, проживших фактически в затворничестве первые восемнадцать лет своей жизни, узнал и о том, через какие испытания пришлось пройти им с Лесом, чтобы соединить, наконец, свои судьбы. О том, какие хитроумные препятствия чинил им отец Ринки, как Лестера чуть не отлучили от церкви за намерение жениться сразу на двоих. Наконец, о том, что Ринки, отчаявшись переубедить отца, очень богатого человека, психиатра с мировым именем, приняли очень трудное решение – покинули свой дом, где они жили на всем готовом, и вышли в большой мир, решительно наплевав на свою, мягко говоря, нетривиальную внешность. Как они поступили вслед за своим мужем в Грэндтайдский университет.

   Ринки и Лес получили семейную комнату в университетском кампусе. Учеба у девушек шла, как по маслу: фактически, к моменту поступления они уже прошли всю университетскую программу дома. Ринки хотели стать филологами, их всегда привлекали литература и языкознание. Одногруппники, в основном, восприняли появление в своей среде сиамских близнецов вполне адекватно. Ринки вызывали всеобщее удивление и даже белую зависть на занятиях. Особенно яркими были их успехи в спортивной подготовке: они так ловко выписывали головоломные вольты на турнике и брусьях, бегали, играли в футбол и баскетбол, что любая команда с радостью готова была принять их в свои ряды. Лишь два или три раза бывали случаи, когда кто-то выказывал раздражение или неприятие соседства с этим странным существом. Но большинство товарищей по курсу любило Ринки за их веселый, добрый нрав, полнейшую беззлобность и искреннюю готовность помочь и поддержать. Любая критика в адрес близняшек воспринималась студенческой братией в штыки. После этого критику оставалось только прикусить язык, а по прошествии совсем короткого времени он и сам начинал понимать, что в корне неправ. В семейной жизни с Лестером у Ринки было полное счастье и взаимопонимание, к которым молодые люди пришли после долгих мытарств, выпавших на их долю в недалеком прошлом. В Грэндтайде Лес и Ринки осуществили свою давнюю мечту: они организовали студенческую рок-группу, которую назвали "Принцесса". Любительские записи, сделанные в университетском клубе, были представлены на грэндтайдской музыкальной радиостанции "Геликон". Там песни "Принцессы" очень понравились, и вскоре голоса Леса, Ринки и их друга, поэта и певца Алекса Гарнича – четвертого участника "Принцессы" – зазвучали в эфире.

   Ринки очень хотели побывать в России. Однажды они попросили Севу рассказать о его родине, и рассказ затянулся до глубокой ночи. После этого девушки загорелись желанием съездить в Москву и в Киев – посмотреть Лавру. Сева с улыбкой объяснил им, что Киев находится уже не в России, а в независимом государстве – Украине, впрочем, этот факт не повлиял на желание Ринки ни в малейшей степени. Девушки были православными и твердо решили повидать одну из самых почитаемых святынь. Правда, для осуществления этой мечты пришлось немало потрудиться. Ринки занялись переводами с французского, которым они успели овладеть в совершенстве, Лестер, поддержавший Ринки в их начинании, засел за написание сценариев своим нерадивым, но денежным сокурсникам, и в результате, к лету девяносто седьмого года необходимая сумма была собрана.

   У Севы в Киеве жил старинный друг, организовавший в этом прекрасном городе музей одной из самых старинных его улиц – Андреевского спуска. В служебном помещении музея, Сева знал, имелась комната, в которой можно было бы замечательно разместиться. Сам он не был дома уже два с лишним года, а в Киев к друзьям не появлялся и того дольше. Поэтому было решено лететь в Москву, оттуда на поезде добраться до Киева, побыть там недельку – другую, а остаток каникул провести в Москве, у Севы дома. И вот, наконец, третьего июня, Лестер, Ринки и Сева сели на самолет…

   Разбудили Севу неприятные ощущения в ушах: Боинг заходил на посадку в аэропорту Нарита. Ринки проснулись и растормошили своего мужа: Лестер обладал весьма ценным умением спать впрок. Самолет подрулил к терминалу, пассажиров, следовавших в Москву, попросили выйти из салона в зал транзита. Краем глаза Сева отметил, что старушенция с тяжелым взглядом поспешала к выходу, стремясь как можно ближе притереться к их группе. Даже привычные к толкотне японцы с раздражением косились на наглую старушку – жердь, упоенно работавшую локтями.

   Пройдя по длинной кишке – коридору, ребята направились в бар транзитного зала, выпить пива. Ринки дружно возмутились, что пинта "Хайнекена" или “Саппоро” стоит в Токио в четыре раза дороже, чем в Сэнгамоне, но взяли по бокальчику. Сева с Лестером выбрали столик в полутемном углу бара, и вся компания переместилась туда, провожаемая недоуменными взглядами бартендера и официанток: не каждый день в Нарита появляются сиамские близняшки!

   Лес отхлебнул из бокала, заел орешками и сказал:

– Ох, ноги затекли! Вроде бы, и кресло удобное, но сидеть уж больно долго. Хоть разомнемся немного… Ринки, вы как?

– Ничего, пока держимся. Девять часов лета еще, успеем устать – ответила Эрин.

   Сева обернулся и – вновь встретился глазами с чугунным взглядом бабули – соседки, как раз возникшей в дверях.

– Лес, Ринки, вон ту бабулю видите? – вполголоса спросил он.

– Да. – хором ответили молодые люди.

– Как вам взглядец?

– Кошмар. Смотрит, как удав на кролика. – поежилась Морин.

– Может быть, я страдаю паранойей, но мне кажется, у нее к нам некий интерес.

   И точно: оглядевшись для проформы, старушенция пересекла полупустой бар и, ни слова не говоря, опустилась за столик молодых людей.

– Простите, это место занято. – холодно сказал Сева по-английски.

– Я не помешаю, посижу тут… – ответила старушенция по-русски, как ни в чем не бывало, по-лисьи улыбаясь.

– Это место занято. – повторил Сева на родном языке.

– Да бросьте вы, в самом деле, вы же вчетвером путешествуете! Так приятно встретить соотечественников! Я сама уже год дома не была… – пропела старушенция насквозь фальшивым голосом.

– Аналогично. – сухо ответил Сева, пытаясь обрубить разговор.

– Кстати, меня Марией зовут… Марией Васильевной. – произнесла старушенция елейно, правда, очевидно замявшись в середине тирады.

– А меня – Брюс Уиллис. Мария Васильевна, прошу вас, оставьте нас в покое. С вашего позволения, мы бы хотели без всяких новых знакомств по-простому выпить пивка. Тем более что посадка начнется через десять минут.

– Такой культурный молодой человек, а старшим дерзит!.. – с осуждением произнесла Мария Васильевна и нехотя поднялась из-за столика – Что ж, счастливо оставаться, скоро увидимся.

– Ну, это вряд ли. – пробормотал Сева.

   Ринки с грехом пополам поняли, о чем шла речь, а вот Лестер глядел на Севу с недоуменно-любопытным видом.

– Хотела познакомиться. Отшил. – прокомментировал Сева.

– Только познакомиться?

– Вроде бы. Денег не просила, купить бриллиант на двести карат или кокаину не предлагала.

– Слава Богу, что отвязалась. Вокруг нее как будто темный кокон. – зрачки Эрин были расширены, а Ринки, вообще-то, трусостью не отличались.

   Объявили посадку. Молодые люди вновь заняли места в салоне Боинга. Дальнейший путь до Москвы прошел без происшествий. Загрузка была неполная, и старушенция, как успел заметить Лестер, комфортабельно устроилась у окна в самом хвосте. Молодым людям она больше не докучала.

   …Москва, которую Сева помнил полунищим заплеванным городом, едва отвыкшим от горбачевских талонов на сахар и водку, заметно богатела. Повсюду встречались коммерческие ларьки, народ щеголял в ярких китайско-турецких одежках. На выходе из "зеленого коридора" шереметьевской таможни молодых людей перехватил нагловатый лысый тип в кожанке, с золотыми фиксами во рту и с дутой золотой цепочкой на шее:

– Такси, ребята! Недорого!

– Сколько? – спросил Сева.

– Пятьдесять до центра.

– Тысяч рублей? – поднял брови Сева.

– Обижаешь! Долларов, конечно.

– А по счетчику сколько?

– По счетчику будет при коммунизме.

– Тогда дай пройти. – жадностью Сева никогда не страдал, да и денег, правда, не в долларах, а в сэнгах, у него было предостаточно, особенно по московским меркам. Просто ему всегда претило беззастенчивое обирание клиентов таксистами в любом аэропорту, хоть в Москве, хоть в Сити оф Сэнгамон.

   Впрочем, долго ждать автобуса не пришлось, он подкатил, как только Сева, Лес и Ринки вышли на остановку. Доехав до метро, молодые люди отправились к Севе домой.

   Лес и Ринки с открытыми ртами глядели на станции, по мере продвижения к центру города становившиеся все красивее и красивее. А Сева время от времени оглядывался вокруг: в самом начале дороги ему показалось, что в конце вагона мелькнула пестрая цыганская юбка.

   Соседи по вагону бросали на Ринки удивленные взгляды, но прекрасные близняшки, у которых уже давным-давно выработался иммунитет на "синдром белой вороны", не обращали на это никакого внимания. Выйдя из метро на "Белорусской", компания села в троллейбус, и уже через несколько минут молодые люди поднимались к Севиной квартире.

   Сева предупредил маму и сестру о том, что он с друзьями приедет на побывку. Их уже ждали. Севина мама, соскучившаяся по любимому чаду, наготовила, по своему обыкновению, разных вкусностей на роту едоков. Лестер и Ринки поначалу несколько смутились – они не ожидали столь теплого приема на другом конце планеты. Через короткое время все расселись за старым овальным столом в гостиной, а Севины женщины, практически не ощущая языкового барьера, на чудовищной смеси английского и русского общались с Лесом и Ринки. По временам, забываясь, Севина сестра Таня адресовалась к брату с репликами на ломаном английском, а Сева в этих случаях с усмешкой поправлял ее. Таня перешла в одиннадцатый класс школы "с углубленным изучением английского", но, как Сева понял, успехи ее в иностранном языке были более чем скромными.

   Вечером Сева и Лес поехали на Киевский вокзал за билетами. Ринки порывались сопровождать их, но глаза у сестер слипались – долгий перелет вымотал их гораздо сильнее, чем молодых людей. Севина мама уложила близняшек на "гостевом" диване, и Ринки моментально отключились.

   Стоял вечер, сумеречное небо было уже густо-фиолетовым. Не торопясь, Сева с Лестером пешком двинулись в сторону метро. По улице, ярко освещенной желтым светом фонарей, шелестели редкие автомашины. Справа по железнодорожной ветке, соединяющей Белорусский вокзал с Савеловским, прогремела электричка.

   Друзья молчали. Сева окунулся в полузабытые ощущения узнавания родных мест. Но к приятным воспоминаниям примешивалась и горечь – чувство спокойствия от сознания близости к родному дому, к своей маленькой теплой цитадели, такое обычное в прошлом, уступило место подсознательной тревоге. Тревоге за своих близких, их здоровье, благосостояние, будущее. Сева как будто вернулся в другой мир, где внешне почти все осталось, как прежде, но вот сама суть вещей – подменна. Молодой человек поймал себя на мысли о том, что хорошо бы сейчас оказаться в своей уютной комнате в Грэндтайдском университетском кампусе…

   Лестер же впитывал новые впечатления. Все вокруг казалось ему до странности знакомым – молодого сэнгера одолевало чувство дежа-вю. И хотя прохладная Москва ничуть не напоминала тропические Грэндтайд и Мэджик Сити, Лестеру казалось, что он ЗНАЕТ этот, казалось бы, абсолютно чуждый для него город.

– Красиво здесь у вас… – негромко сказал он.

– Да что тут красивого? Заплевано все, замусорено… Все торгашествуют, как с ума посходили. Хотя – что еще людям делать? Выживать надо. Знаешь, Лес, когда я отсюда уезжал, народ был явно беднее, менее пестро одет. Но как ни странно, улыбались люди гораздо чаще. Вера у них еще оставалась в светлое будущее. А сейчас, куда ни кинь – все в себе сидят, как в танке… Печально.

– Тебе есть с чем сравнивать. Но город все равно у вас красивый. И главное – совершенно иной, чем у нас. Мне тут нравится!

– В Киеве, Лес, тебе понравится еще больше. Это с гарантией. У нас тут полно казенщины, а там все гораздо уютнее, много зелени, а уж Днепр один чего стоит! Нью-Хадсон по сравнению с ним имеет бледный вид. Заглядение, короче. Побродяжим вволю.

– Побродяжим… Здорово, что все так удачно сложилось с этой поездкой. Пока ноги ходят, а глаза видят – нужно смотреть мир.

   Сева поглядел на своего друга и улыбнулся.

– Святая правда, Лестер. И еще, неплохо бы, чтобы в кармане что-нибудь шуршало. Помню, возили нас, в школе еще, на экскурсию в Чехословакию – так мы там с нашими скудными деньгами только ходили да смотрели на разные там шпикачки да пиво "Старопрамен", глотая слюнки.

– Давненько же ты начал пивоманить! – расхохотался Лестер.

   Незаметно для себя молодые люди дошли до станции метро. Лес извинился и исчез в дверях обменного пункта. Поразмыслив, Сева последовал за ним: в его кошельке лежали три стосэнговые банкноты и всего десять тысяч рублей, привезенных еще из Грэндтайда.

   Лес с легким недоумением во взгляде пересчитывал кругленькую сумму в рублях, полученную им за пятьдесят сэнгов:

– Как подешевел рубль! Я ведь еще совсем недавно слышал, что на один рубль можно было купить много всего, а тут – пять с полтиной тысяч за сэнг!

– Это все потому, что против Сэнгамона не применили самое страшное и разрушительное оружие.

– Какое? – удивленно спросил Лес.

– Российских экономистов-реформаторов!

   Поменяв деньги, молодые люди спустились в метро. На "Киевской" их подхватила толпа народу, и низкорослого Леса чуть было не оттерли от Севы, но закаленный в московском общественном транспорте русский программист буквально выдернул своего рыжего компаньона из мельтешения сограждан на эскалатор. Лес отдышался:

– Да, а транспорт у вас переполнен… Но подземка очень впечатляет!

   В кассовом зале, в связи с началом школьных каникул и сезона отпусков, было не протолкнуться. Очереди, змеясь, тянулись к десятку работающих касс. Большая же часть окошек была не освещена. Лес не замедлил удивиться вслух этому факту, на что Сева отпарировал:

– Дружище мое, ты приехал в Россию. Это, как ты знаешь из классики, страна таинственная. Так что приготовься ждать. Знаешь что? Ты пока стой в очереди, а я смотаюсь быстренько за пивом. Танька говорила, у нас тут новый сорт объявился, "Балтика" называется. Надо попробовать.

   Выйдя на площадь из кассового зала, Сева купил в киоске – развалюхе, откровенно пованивавшем мочой, две бутылки прохладной девятой "Балтики", прельстившись экзотической ремаркой на этикетке: "Крепкое пиво". Взяв на закуску два пакетика арахиса, молодой человек направился обратно.

   И – остановился как вкопанный у самых дверей кассового зала. В профиль к нему стояла… приснопамятная Марья Васильевна. Да, ошибки быть не могло, но! Теперь длинная жердеобразная фигура с острыми тонкими скобками рук, локти оттопырены в боевое положение, была наряжена в потертые синие джинсы и демисезонную кожанку поносного цвета. Только сейчас Сева понял, что больше всего выглядело диссонансом в ее образе: манера двигаться! Ненатуральные, широкие размахи рук при ходьбе были более свойственны не пожилой даме, а скорее резвому, нагловатому мужичку – бодрячку, в которого нынче и нарядилась их знакомица… Или все же знакомец?

   Войдя в зал, "Марья Васильевна" резко свернул вправо и направился к расписанию поездов дальнего следования. Сева нашел глазами Лестера, и увидел, что его другу что-то усиленно втолковывает невысокий колобкообразный очкастый милицейский сержант в разгрузочном жилете и с коротким "калашом" на боку. Набитые чем-то многочисленные карманы жилета придавали милиционеру дополнительное сходство с хлебобулочным изделием. Сева подошел.

– Добрый вечер, сержант. Мы вдвоем. Какие-то проблемы?

   Сержант повернулся всем корпусом к Севе.

– Документы ваши попрошу.

   Сева предъявил свой паспорт, а затем перевел требование милиционера Лестеру. С трудом вчитавшись в темно-синюю книжицу сэнгамонского паспорта, сержант переминулся с ноги на ногу и сказал:

– Где он живет?

– Он мой гость, живет у меня.

– Он зарегистрировался по месту жительства?

– Мы с ним прилетели только сегодня, а завтра вечером убываем в Киев.

   Дотошно проверив использованные авиабилеты Севы и Лестера, которые предусмотрительный Сева положил к себе в бумажник после высадки в Шереметьево, сержант кратко козырнул и потерял к друзьям всякий интерес. Но Севе в голову пришла оригинальная мысль.

– Сержант! Извините, можно вас на минутку?

   Милиционер недовольно обернулся.

– Что еще?

– У расписания маячит фигура – во-он, долговязый, в кожанке и темных очках. Он сегодня весь вечер за нами шляется, следит. Вас не затруднит проверить у него документы?

   Ни слова не говоря, сержант едва кивнул, развернулся и, рассекая толпу, с барственной небрежностью прошествовал в сторону расписания.

– Хозяин жизни, бл-лин! – зло произнес Сева вслед стражу порядка по-русски.

– Сеуа, а зачем это ваши копы так активно проверяют документы у каждого встречного? – спросил "голуба душа" Лес.

– Видишь ли, в этом городе действует так называемый режим временной регистрации иногородних – по сути, система легализованных взяток государству за право временного проживания в Москве. – начал объяснять Сева, протягивая Лесу обезглавленную бутылку пива и арахис – Если в течение трех дней ты не…

   Севу прервал жуткий переливчатый женский визг и нечленораздельные вопли, раздавшиеся у стенда расписания. Знакомая долговязая фигура "Марьи Васильевны" быстрым шагом направилась к двери на улицу и в доли секунды скрылась в толпе. А вот сержанта нигде не было видно.

   …Милиционер подошел к тощему долговязому мужику, уставившемуся в строчки расписания, и привычным небрежным жестом козырнул:

– Сержант Абрамов. Ваши документы.

   Мужик медленно стал разворачиваться к милиционеру. И вдруг бедный Абрамов начал понимать, что с его клиентом что-то не так… Голова мужика вдруг видоизменилась, как гуттаперчевая, и из человеческой в мгновение трансформировалась в акулью… Абрамов замер, не в силах пошевелиться. "Вот и сошел я с ума!" – мелькнула мысль у бедного сержанта. Человек-акула странно изогнулся, увеличиваясь в размерах, чудовищные челюсти раскрылись, как капкан, несколько рядов треугольных белоснежных зубов тускло блеснули в свете вокзальных ламп… Не успев заорать, Абрамов провалился во тьму…