– Ушёл ваш супруг, – сообщил он ожидавшей за воротами женщине.
– Куда ушёл? – осведомилась та.
– А я почём знаю! Наверное, домой.
– Да нет его дома.
Второй охранник раздражённо кашлянул.
– Гражданка, вашего мужа здесь нет, – давая понять, что её присутствие здесь более нежелательно, пояснил женщине он. – Нам некогда заниматься поисками вашего мужа. Ищите своего супруга сами.
9
США, Атланта
Главный редактор телеканала CNN Метт Кэйн стоял у окна, поддерживал правой рукой локоть левой, – это была его любимая поза, – и курил, не обращая внимания на следовавшие один за другим телефонные звонки.
Начальство тоже имеет право на обеденный перерыв.
Но тут раздался пронзительный зуммер. Кэйн резко повернул голову. Проигнорировать его он не мог. На такие вызовы следовало отвечать даже глубокой ночью.
– Да, – почтительно проговорил он, придвинув к себе стоявший на краю стола телефон – это была прямая линия с Госдепартаментом.
Выслушав, что ему сказали на другом конце провода, он почтительно кивнул:
– О'кэй. Сделаем.
Положив трубку, он тут же вызвал к себе шеф-редактора отдела новостей и сухо продиктовал ему следующее задание:
– Созвонись со своими ребятишками в Москве и скажи, что завтра им следует подъехать к пяти часам пополудни к Манежной площади. Там будет небольшой пикет, который нужно хорошо показать. Лейтмотив репортажа должен быть следующим – в России начинаются народные протесты против режима Президента Рогачёва. Давать его будем в прямой эфир.
10
Сумерки постепенно сгущались. Покрытое тучами небо трепетало в сиянии неоновой рекламы. Влажный после прошедшего дождя тротуар, точно радуга, отбрасывал цветовую гамму тянувшихся вдоль него магазинных витрин.
Я неспеша шагал по Тверскому проспекту, – главной московской магистрали, величественные здания которого являли собой беспорядочный калейдоскоп: то светлая точка, то тёмная, – и внимательно наблюдал за окружающими меня людьми. Не скрестит ли кто руки за спиной, не упрёт ли кто руку в бедро, не изменит ли кто скорость в зависимости от темпа маячившего впереди меня Прудиуса…
Задай мне сейчас вопрос, кто мне больше всего запомнился по работе в России, я бы в первую очередь назвал именно его. Ни Степанцова, ни Пригодина, ни Кабалова – этих, растиражированных телевидением, лидеров протестных масс, а именно его – тихого, безликого и незаметного Олега Валерьевича Прудиуса.
Нам подкинул его Степанцов. Прудиус работал у него референтом. Нам требовался хороший координатор из местных, и Степанцов предложил задействовать его.
Исключительно прагматичное отношение к жизни, непомерная корысть, полное отсутствие общечеловеческих принципов и чего-либо святого. Он вызывал стойкое неприятие моралистов, которым присущ поэтический взгляд на обыденную действительность. Но по нашим критериям, – по критериям нашей «Фирмы», – он заслуживал уважение и почёт.
Что меня больше всего поражало в Прудиусе, так это полное отсутствие у него какого-либо тщеславия. Психологи, наверное, возразят: людей без тщеславия не бывает; тщеславие – это неотъемлемый элемент человеческой психики.
Хорошо, тогда поправлюсь… вернее сказать, уточню – отсутствие открытого проявления своего тщеславия.
Прудиус не стремился к роли «первой скрипки», не лез под телевизионные «юпитеры», не жаждал фанфар. Он предпочитал держаться в тени, он стремился к незаметности, он был очень скромен.
Кто-то, может быть, усмотрит в этой скромности чувство собственной неполноценности. Но, уверяю вас, что это не так. Скромность Прудиуса проистекала не от психического нездоровья, а из очень мощного житейского разума.
Степанцов рассказывал, что он как-то его спросил: «Какой бы ты хотел получить от меня пост после того, как я стану Президентом?». Знаете, что ответил Прудиус? Пост директора ФСБ. Он хотел стать шефом тайной полиции. По-моему, это свидетельствует о многом.
Один древний мудрец, – увы, уже не помню его имени, – как-то изрёк: «Дураки жаждут славы, а умные – власти». Вот это как раз про Прудиуса. Превосходный организатор, великолепный аналитик, мастер выявлять и использовать человеческие слабости с максимальной полнотой. Жаль только, что он смотрел на мир исключительно под своим углом…
Итак, я следовал за Прудиусом по Тверскому проспекту, и делал это, разумеется, не просто так. Мне нужно было определить, не интересуется ли им ФСБ. Если он угодил под «колпак», вычислить «топтунов» можно было по указанным мною выше признакам. Ведь все эти жесты: скрещивание рук за спиной, упирание руки в бедро и всё такое прочее – есть специальные знаки, посредством которых агенты наружного наблюдения беззвучно общаются между собой. Руки перекрещены за спиной – значит «объект» стоит. Рука опирается в бедро – значит «объект» свернул направо или налево. Попеременно меняясь позициями, они сообщают эти сведения друг другу. Ну, а если «топтун» обходится без знаков и просто подстраивается под скорость своего «подопечного», то это верный признак того, что он работает по «объекту» один.
Поведение окружающих не вызывало никаких опасений. Всё свидетельствовало о том, что Прудиус пока был чист.
Спустившись вслед за ним в подземный переход, я перешёл на другую сторону улицы и последовал в сторону старого Арбата.
А спустя час, у нас с ним состоялась встреча. Это была самая первая наша с ним встреча. И местом этой встречи был выбран располагавшийся на Старом Арбате, очень популярный в России, вахтанговский театр.
Когда я, поднявшись из гардероба, вошёл в фойе, Прудиус был уже там. Он не спеша прохаживался вдоль стен и рассматривал развешанные на них портреты работавших в театре актёров.
– Простите, – обратился я, подойдя к нему, – а вы не учились на историческом факультете московского университета?
– Да, – кивнул головой Прудиус, – это было в девяностых годах.
– По-моему, мы жили с вами на одном этаже в общежитии. Вас ведь зовут Олег?
– А вас Владислав?…
Это был оговоренный для опознания пароль.
Разыграв встречу двух бывших сокурсников, мы продолжили нашу беседу в буфете.
– Ну, – спросил его я, – как вам сложившаяся ситуация в стране?
Ответ Прудиуса поразил меня своей глубиной. Именно тогда я и уяснил, что передо мной не какой-то там «мальчик на побегушках», а серьёзный, хорошо разбирающийся в политике, специалист.
– Для нашего с вами дела – вполне благоприятная, – отозвался он. – Власть сама по себе, народ сам по себе. Государство и общество разобщены. Действенные механизмы влияния общества на государство отсутствуют.
– Отсутствуют? – изобразил удивление я. – А как же выборы?
– Как будто вы не знаете, что наши выборы – это не более чем формальность, – усмехнулся Прудиус. – У нас на них практически никто не ходит. Зачем тратить время, если зараннее известен результат?
– Да вы что?! – выразительно вскинул брови я.
– Плюс полное отсутствие социальной защиты, – продолжал, не принимая всерьёз мою игру, Прудиус. – Наше трудовое законодательство совершенно не работает. В трудовых отношениях присутствует настоящий феодализм. Работодатель может делать со своим работником всё, что заблагорассудится. «Не нравится – уходи» – и все дела. И ничего не попишешь. Высокая безработица заставляет мириться с этим произволом. Общество разъедает коррупция. Господствует ничем не прикрытый властный беспредел. Нужна только объединяющая сила, чтобы обратить недовольство народа в протестную, сметающую всё на своём пути, волну. А оно сейчас очень даже сильно, это недовольство!
– Так-так, – поощрительно покивал головой я. – А как на ваш взгляд, существуют ли сейчас уязвимые места у нынешнего политического режима?
– Нет такой власти, в которой не было бы слабых мест, будь это даже самая безжалостная диктатура, – снова усмехнувшись, негромко проговорил Прудиус. Он, безусловно, понял, что я его «прощупываю». – Всё кажущееся неуязвимым имеет свою уязвимость. Это хорошо иллюстрирует один древнегреческий миф. Есть там один такой персонаж – воин Ахиллес. Его невозможно было ни убить, ни ранить. Копья, стрелы, мечи противника попросту не проникали в его тело. А всё потому, что в детском возрасте мать искупала его в водах волшебной реки Стикс. Но была вот такая проблема – во время купания она держала Ахиллеса за пятку, и его пятка, по этой причине, оказалась не защищена. Враги Ахиллеса пронюхали об этой его слабости и стали целиться именно туда. И в битве при Трое им удалось ранить его в пятку отравленной стрелой. Рана оказалась смертельной, и Ахиллес погиб. Вот так же и с любым политическим режимом – в каждом из них присутствует своя «Ахиллесова пята».
– И какова же «Ахиллесова пята» у режима Рогачёва?
– «Ахиллесова пята» режима Рогачёва произрастает из уже названных мною выше особенностей нашей социальной и политической среды: разобщённости власти и общества, засилья коррупции, бесправия простого человека, нищеты. И если в достаточном количестве посыпать солью на эти общественные раны, то можно спровоцировать цепную реакцию костяшек домино, способную в конечном итоге развалить всю нынешнюю политическую систему. Но я, откровенно говоря, не уверен, что вы подобрали правильную кандидатуру на роль вожака.
