…Называется жизнь

Я все это воспринимала, мягко говоря, слишком романтически и наивно… Я уже грезила о сказочной жизни, о том, что меня кто-то приметит, выпустит на экран или на обложку журнала. Но ничего такого не произошло, как знаешь. Я решила уехать оттуда и чувствовала себя побитой и ничтожной. А в Нью-Йорке в разных тусовках начала себя самоуничтожать. В чем только я не участвовала, я перепробовала все наркотики.

– Ася сделала небольшую паузу, а Нонна чувствовала, что ее сердце может разорваться от сострадания к дочери. – Не знаю, что бы было, мамочка, – продолжила Ася, глядя в стол, который нервно протирала упавшим с дерева листом, – если б не встретила случайно на Бродвее Фаньку Костецкую. Ты ж ее помнишь, еще с Одессы… Когда мы встретились на Бродвее летом 1990 года, она уже работала врачом, а муж, с которым они незадолго до того поженились, начинал карьеру в университете. Фанька мне показалось такой доброй, чистой, спокойной, благополучной, как человек с другой планеты, на фоне моего самоощущения. У нее и в мыслях не могло возникнуть, какая дистанция нас разделяет, и она меня пригласила к ней домой на вечеринку.

Это была пятница, и я решила поехать. Как только я зашла в дом, я ощутила, как лазерный луч, сверлящие меня глаза незнакомого мужчины. Это, как ты догадалась, были глаза Олега. Он влюбился просто с первого взгляда. А через несколько дней после первой встречи сделал мне предложение. Он сказал, что поскольку его дети все самостоятельные, проблем с разводом не будет и, как только я приеду в Россию, куда он меня тут же пригласил, мы оформим официально наши отношения. Ему осталось два месяца до конца командировки, и мы жили вместе до его отъезда. Дальше ты все знаешь. – Ася снова заплакала. Нонна предложила ей выпить кофе. – Мама, мамочка, я не могу избавиться от этого чувства вины в его смерти, – рыдала Ася, – я не могу. Это чувство подчинило себе всю мою жизнь с того момента, как я узнала о смерти Олега. Я не могу сполна радоваться ничему в этой жизни.

– Но, доченька, так нельзя. Ты же не могла знать, что так случится. И вообще, пора уже не вспоминать это.

– Я просто к тому, чтобы ты поняла, что я к Майку пришла уже настрадавшимся, надломленным и многое повидавшим человеком. У Майка же все наоборот. Он из тех мужчин, которые из гадкого утенка, какими бывают в юности, превращаются в прекрасного лебедя в зрелости. Он был некрасивым в молодости (я видела его фотографии) и, комплексуя перед женским полом, рано, еще студентом, женился на некрасивой, старше его на несколько лет, дочке каких-то семейных друзей. Она была его первой и единственной женщиной, пока он не развелся. Он так был воспитан. Она ему родила троих детей, превратившись в сытую бабу, ограниченную бытовыми потребностями, то есть типичную обывательницу. Он же, наоборот, стал очень интересным, преуспевающим, привлекательным мужчиной с жаждой вкусить побольше от жизни, наверстать упущенное. Они разошлись, и он зарекся не жениться. Но встретил меня тогда у вас на пикнике, и это сломало его планы.

Ты знаешь, как было дальше: он сразу же пригласил меня в ресторан и… предложил переехать к нему жить. И вот мы живем согласно разным критериям отношения друг к другу. Я хотела в нем найти тихую пристань, а он во мне – карету для выезда. В браке он не то чтобы стыдился своей жены. У американцев как-то нет этого. Но ему просто неинтересно было с ней где-то появляться. Потому он всегда и всюду бывал один. А сейчас он покупает мне все самое дорогое и хочет, чтобы я везде сопровождала его – и на самых высоких приемах, и на вечеринках старых друзей, во всех поездках и служебных встречах. А мне ничего этого не нужно. Я через столько прошла, что вижу в этом только суету и не более того.

– Так что же ты хочешь, Асенька? – разволновалась Нонна.

– Я хочу детей.

– Но дочка, не мы ли, женщины, знаем, как можно завертеть любящего нас мужчину, чтобы он делал все, что мы хотим, думая, что он делает все по-своему.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, мамочка. Но пока не получается. Пока я чаще всего делаю то, что он хочет. И он тщательно контролирует эту ситуацию… Я стала думать вот о чем. Я слишком быстро согласилась переехать к нему. Я слишком легко ему досталась. А теперь я думаю, что, может, стоило бы нам на время расстаться. Может мне стоит вернуться на несколько недель в Нью-Йорк.

– Зачем, поживи у нас! – разнервничалась Нонна от нежеланной перспективы снова разъехаться с дочкой.

– Нет, мамочка. Это будет выглядеть непонятным, если я буду жить с ним в одном городе, и не у него. Это будет выглядеть как ссора, а я не хочу с ним ссориться, уходить от него… Понимаешь, когда я думала о замужестве с Олегом, я не мечтала тогда о детях. Наоборот, я думала о том, что заживу с ним такой веселой жизнью, о которой мечтала в юности. Жизнью без быта, где одни путешествия, развлечения, праздники. Но с тех пор все изменилось. Меня той уже нет и в помине. Я хочу одного – свой дом, наполненный счастливыми голосами детей. И все! Мне не нужны светские тусовки и сногсшибательные наряды. Я хочу тихую жизнь.

– Но, может, все так именно и будет, доченька. Майк же любит тебя, это по всему видно. И как порядочный человек понимает, что для первого ребенка время уже поджимает, и раз ты с ним живешь…

– Мамочка, – перебила Ася нервно, – не забывай, что он американец и если он что-то понимает, то это то, что я сама отвечаю за себя! А наши отношения, на которые я согласилась, его ни к чему большему, чем имеет место быть, не обвязывают… «It is your choice» (это твой выбор) – единственное, что он может мне сказать. Потому единственный путь, который я вижу, – это чуть испугать Майка тем, что он может меня потерять. Если он меня любит и думает о чем-то более серьезном со мной, это сразу станет ясно. Он либо прилетит немедленно в Нью-Йорк ко мне, будет теребить по телефону, либо примет без особых эмоций мой отъезд…

– Асенька, ты у меня умница. Когда же ты намерена ему сказать об этом?