А теперь – внимание и полное сосредоточение. Прощай, призрак безопасности. Сейчас главное – действовать быстро и бесшумно. Центральная улица с оживленным движением осталась позади. И я иду домой кратчайшей дорогой. Ведь давно уже пришлось отказаться от заблуждения, что мое благополучное возвращение зависит от количества горящих фонарей. Как только заходит солнце, я нигде не чувствую себя в безопасности.
В моем городе слишком много деревьев, похожих на… Человек – существо слабое. И я боюсь. Боже, как я боюсь! Рука сама сжимает нож, лежащий в кармане. Его лезвие неприятно холодит руку, и я снова вспоминаю…
– Влад! Сынок, ты не знаешь, куда делись ложки?
– Мама, имей совесть…
– Влад!..
– Ну, дай поспать. Я же после ночной смены…
– Но это же наши серебряные ложки!
Лежа за тонкой стенкой, я почти вижу, как брат молниеносно, как только он один умеет, садится на постели:
– Все пропали?
– Нет, только две, – растерянно говорит мама.
– Уф-ф… – глухой удар: это Влад снова растянулся на диване, – и стоило будить? Посмотри в салатнице или в кастрюльке какой-то. Ты, в общем, лучше знаешь, где искать.
– Влад, по-моему, стоит поговорить с Сашенькой, – мать смущена и говорит почти шепотом.
– А Сурик тут при чем? – громко удивляется Влад.
– Ты сам посуди. Он в последнее время нервный какой-то. Может, связался с плохой компанией. Да мало ли что, – мама коротко всхлипнула, – кругом шпана, наркотики, в конце концов!..
– Ха-ха… Сурик! Да он из-за пианино своего не встает. Ну, выходит каждый день на полчасика… погулять…
– А что твой Сурик. Господи, да не называй ты так Сашеньку! Что он – безотцовщина!.. – снова приглушённый всхлип.
– Ну да, прямо. А я на что?
– В общем, так. Если ты в нашей семье – выполняющий обязанности отца, то и поговори с ним по-мужски.
– Ладно.
Я закрываю глаза. Дверь открывается, и Влад зовет:
– Сурик!
Значит, всё-таки решил разбудить и притворяться нет смысла. В коридоре трезвонит телефон, но трубку возьмет мама.
– Что, Влад? – «просыпаюсь» я.
– Тут это…мама ложки две никак не найдет. Я вот подумал, вдруг ты что-нибудь знаешь об этом? – бедный брат, ему неловко подозревать своего Сурика. Прости, Влад.
– Нет, не знаю.
– Ну, извини тогда. Досыпай.
Я очень хочу спать. Сегодня опять бодрствовал до рассвета. Тяжелее всего приходится зимой, когда день намного короче ночи. Я отключился.
– Саша! – снова разбудил меня голос Влада. Плохой признак, если он зовёт меня настоящим именем.
– М-м?..
– Значит, про ложки ничего не знаешь?
– Нет, – со сна я соображаю туго. Да и что еще я могу ответить?
– Ах, ты гаденыш! Воспитывали его, одевали-обували двенадцать лет, души в нем не чаяли, а он… Вор!
– Влад, не надо так, – заглянула в комнату мать. – Саша, зачем ты взял эти ложки? Если с бандитами связался, если деньги понадобились – скажи! Раньше ты мне обо всём рассказывал… Это ведь серебряные, они мне как память дороги!..
– Прости, мама, – «Как мне жаль твои слёзы».
– Выйди, мать. Сейчас у нас будет мужской разговор.
– Влад!..
– Выйди! Вот уж не думал, что доведётся использовать родного брата, как боксёрскую грушу. Ишь, врать-то горазд! А я тебе верил. Думал, не мог мой Сурик…
«Зачем ты узнал?».
– …А тут соседка звонит. Говорит, почистил Санёк ложки? Очень она удивилась, когда у тебя серебро из кармана посыпалось. Решила у нас справиться… Добрая душа. Зачем ты это сделал?
– Прости, Влад. – «Прости, Влад».
– Ну, если по-хорошему не понимаешь, вор…
Мерные удары ремня и трещинка на стене.
– Сурик, клянись, что больше это не повторится.
– Клянусь, – «кроме соли, чеснока и, возможно, свячёной воды,… потому, что серебряный нож у меня теперь есть».
Мерные удары ремня и трещинка на стене…
Мне кажется, или я вправду стал лучше видеть их в темноте? Раньше только кожей ощущал, а теперь… вон там, над елью. И дернул меня чёрт поднять голову. Ну да, он самый и дернул. Вот гад: заделался под тучку, эдакое кружевное облако. А может в самом деле облако? Нет. Слишком бодренько несётся по небу. А ветра-то уже нет: ни одна веточка не шелохнётся. Непорядок!
«Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна…»
Это не я сказал – Пушкин. А потом точно так подметил:
«Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
