Нет, открыто мы с вольняшками пока не воюем. Есть гласная, путь и устная, но твёрдая договорённость, что баррели с людьми они никогда не трогают. Вот только сплошь и рядом этот пакт нарушается – к вольным сталкерам подтягиваются молодые шакалята, борзые, рисковые, жизнью ещё не учёные.
Если мы с Иркой или ребята из второй группы прозеваем момент приземления голубенького людского барреля или не успеем вовремя попасть к месту посадки пассажирской бочки, то дело плохо. Наглые и тупые вольняшки никогда не станут заниматься людьми из баррелей, даже если те выжили при посадке.
Во-первых, у сталкеров для этого просто нет даже средненькой медицины и личной квалификации. А чудом выживший после спуска по баллистической траектории несчастный обыватель, ни разу не тренировавшийся на космонавта, сам по себе по степной полянке бодрячком не забегает. Игорь вон, на что уж здоровый парняга, и то целых три недели в больничке отлёживался. И это под присмотром Святой Магдалины, нашей легендарной врачихи, весьма и весьма высококлассного специалиста.
Во-вторых, живые люди сталкерам просто не нужны. Не интересны. Им нужен лишь материальный ресурс, или, как они сами называют, хабар, вот же паскудное словечко придумали… Разденут, снимут обувь и бросят умирать на жаре прямо в открытом отсеке, остальное сделают койоты.
В-третьих…
Как говорится, а теперь о главном.
Дело в том, что каждый из свалившихся с небес на Жестянку человек – чистый лист. Лишь спустя какое-то время люди начинают что-то вспоминать. Сложнейший момент, скажу я вам. Здесь особая забота требуется, а том числе и психологическая, опыт. Впрочем, слишком много из хроники своей прошлой жизни никому вспомнить не дано, всё лишь краем: обрывки воспоминаний, детальки, зарисовки. Магда чего только не пробовала делать, использовала разные методики, пилюли всякие, тренинги, однако полностью память не вернулась ни к одному из выживших.
Владимир Викторович недавно рассказывал такое: «У меня всего лишь одна картинка из детства осталась, и я догадываюсь, почему. Пошёл я как-то с друзьями зимой на городской каток. Помню, как пришёл туда, как вместе с корешами переоделся. А следующее, что осталось в памяти – я уже в школе, через четыре дня. Друзья рассказывали, что в меня на полной скорости врезался какой-то лихой конькобежец, взрослый дядька, снёс как пушинку. И упал я жёстко, прямо затылком на лёд. Полежал, пришёл в себя, после чего сел, постонал, да и сообщил ребятам, что иду домой.
Мать с отцом рассказали, что пришёл я вполне нормальным, адекватным. Большая шишка на затылке, эка невидаль для мальчишки, и не очень сильная головная боль. Вроде как легко отделался… А четыре дня вырезало как ножом! Словно и не было их в моей жизни! Здесь, на Жестянке, с людьми происходит нечто подобное, только в ином масштабе – из памяти безвозвратно стираются не дни, а годы и не одна ситуация, а множество.
Последние же годы своей жизни не вспоминает почти никто, однако люди знают, что какое-то количество лет долгосрочной памяти у них необъяснимым образом сгорело. Остаются только фрагменты былого, странные, часто не связанные картинки. Клятую Чехию я хорошо помню, а Енисей-Батюшку, откуда родом – почти никак, один туманный вид на огромную студёную реку, даже не понимаю, с берега я смотрю или с корабля.
Интересно то, что память у прибывающих теряется очень фрагментарно, в основном личные воспоминания засланцев об их прежней жизни. Знания вообще, моторные навыки практически не страдают, сленг. Хотя с последним бывают проблемы. Знаю людей, которым слово «сталкер» было незнакомо в его игровом значении, хотя судя по возрасту, должны были играть. С другой стороны, кое-какие словечки, известные большинству, я подцепил уже здесь. Однако у всех остался словарный запас и знание литературы, полученные некогда знания и навыки.
Вот только с пробуждением последних могут возникнуть проблемы. Спросят тебя, например: «Знаком с ремонтом двигателей внутреннего сгорания?». В ответ лишь плечами пожмёшь… А потом окажешься случайно возле поднятого капота, и руки внезапно сами вспомнят, что нужно делать. Вот только состыковать эти навыки с конкретными воспоминаниями не получится. Где приобрёл, при каких обстоятельствах? То есть, как образно выразился Дед, «у нас стёрто резюме».
Ни карьеры своей никто не знает, ни конкретного места работы, ни специальностей. Я припоминаю, что какое-то время служил контрактником где-то за границей, где-то на юге, в жарких странах. Тут без подробностей, я их и сам не знаю. В каких войсках служил? Д а чёрт его знает, без понятия. Владимир Викторович утверждает, что здесь некогда стояли дивизион зенитных систем С-200. Даже не попробую оспорить это утверждение. Названия всякие слышал: «Бук», «Тор», «Триумф», но я точно не зенитчик. А вот в «стрелковке», например, кое-что соображаю. И что мне это даёт?
Ни-че-го.
Есть ощущение, что какое-то время учился в региональном вузе или университете, причём на гуманитарке, прорывается нечто соответствующее в лексиконе, имеются странности словарного запаса…
Ладно, мне немного проще, контрактная служба в армии хоть что-то объясняет. А вот каково Ирке Кретовой, с какого бы пуркуа она такой профессиональный боец-рукопашник всем на зависть, а? Видели, небось, как женщины на истерике друг с другом дерутся? Даже если в симметричной схватке сталкиваются любительницы помахать руками, удары у них всё равно идут по другой траектории, чисто по-женски. Даже в профессиональном женском боксе это порой заметно. У Кретовой же удар совершенно мужской, крепкий кулак летит по оптимальной траектории, безупречная техника. Профи!
А личико при этом целое, заметьте, хрящи не сломаны, скулы не расшатаны, брови не биты, голова без шрамов и шишек. Стреляет отлично, тактику действия малых групп знает на пятёрку. И как же всё это объясняет она сама? Помнит, как училась на воспитателя детского сада, во как! Ирка-воспиталка, ёлки!
Если человеку с первых же часов не помогать, то он с катушек спрыгнет, бывали случаи сумасшествия.
Так что сталки-вольняшки нам сейчас совсем без надобности.
Поэтому лучше просто свалите, идиоты.
Идите, свою красненькую поймайте и на том успокойтесь.
Глава 3
Главная удача
Здесь далеко не самый лучший участок для работы спасателей. Это гадостное место у групп называется Пылевиком. Сухая серо-жёлтая пыль видна повсюду. Она летит из-под зубастых колёс внедорожника, надоедливо оседает на лобовом стекле и капоте машины. Она – на подошвах ботинок и камуфляже, лезет в лёгкие и в глаза, противно скрипит на зубах. Эта пыль везде, куда ни глянь.
Тонкая лента укатанной грунтовки в Пылевике не заканчивается, дорога тянется куда-то за горизонт, к высокой горной гряде, над тёмными распадками которой часто возникают удивительные миражи. Каждый визит к Пылевику оставляет о себе неизгладимое впечатление – тоскливое чувство безнадёжной утраты непонятно чего, ворошащееся где-то под сердцем холодным комком…
Напарница быстро обежала баррель, проверяя, насколько он устойчив, здесь песок вперемешку с кусками высохшей глины, обманчивая субстанция.
– Как?
– Нормально встал, начинай, Денис.
Положил руку на рукоять принудительного открывания люка – и пробило!
Даже лапу одёрнул.
– Ты чего, День? – тихо спросила Ирина, тоже вздрогнув.
Молчу.
– Денис, не зависай!
– Чую, бляха. Видит бог, чую, Ир… Там живые внутри, подруга, – яростным шепотом проскрипел я пересохшей глоткой. Быстро облизал губы, потому как разнервничался так, что сразу во рту пересохло. Потянулся за фляжкой, висящей на ремне – надо взять себя в руки.
Привыкнуть к такому невозможно. Это в настоящей цивилизации спасатель может притерпеться и очерстветь, но не здесь, не в общине, где каждый выживший – воистину высшая ценность.
– Показалось, что корпус дрогнул…
– Дрогнул? О как! Ты это серьёзно? – прищурившись, несколько фальшиво усмехнулась напарница. Она тоже нервничает, надеется и верит в спасательскую удачу. – Как он вообще может дрогнуть?
– Не знаю, Ир, почувствовал. Рацию тащи из машины, сейчас тут всё закипит.
– Ох ты! Сглазишь…
Но мысли уже сами собой полезли в голову.
Мистика, казалось бы… И всё же, ведь я действительно что-то почувствовал! Особенное. Разумеется, многое из непонятного, порой прикасающегося к нам своими иррациональными сторонами, традиционно объясняется неправильной работой мозга. Так гораздо проще. Подобное с лёгкостью списывается на категории «показалось», «почудилось дураку с пьяных глаз» или идёт по ведомству «игры нашего воображения». Но не всё.
Это что, так ко мне оперативный опыт приходит?
Если так, то цена у него чудовищная.
– Открываю, – сухо предупредил я.
Процедура открывания люка любого из модулей предусматривает обязательный отход остальных бойцов на безопасное расстояние. Во избежание группового несчастного случая. Мало ли.
Подняв тугую красную гашетку-предохранитель, я с постоянным усилием, без пауз и рывков решительно потянул вниз из паза блестящий хромом длинный рычаг-рукоять. Хорошая вещица, у меня штук пять таких выломанных, всё не придумаю, куда бы их пристроить. Через образовавшуюся щель тяжёлым выхлопом рванулся наружу специфический неприятный запах, смесь едкой химии и человеческих испражнений.
– Что-то тяжело идёт…
– Дальше тяни!
Хлоп! Чпок! Ну же, давай! Большой овальный люк с характерным звуком отлип от чёрного уплотнителя полностью и плавно откинулся в сторону. Согласно той же процедуре я тут же закрепил его на прочную защёлку-стопор.
И сразу сунулся в сумрак мрачного провала, опытно находя на ощупь место для постановки ног.
Включил фонарик. Четыре кресла-ложемента. И тела в них.
Я знал. Знал!
– Рацию, сука!!! – и дальше матом.
Ирка тоже полезла внутрь – я подтянулся на руках и вытащил ноги, чтобы не мешать. Это очень важно, чтобы в факте обнаружения живого сразу убедились все присутствующие спасатели. Нервное напряжение у группы колоссальное, не нужно себя сжигать неизвестностью. Она склонилась, затем перевесилась поглубже со своим фонарём, громко охнула, ещё громче выматерилась и, не стесняясь, заревела в голос.
Люди в баррелях почему-то всегда сидят в оранжевых, тактильно чуть скользких комбинезонах. То-оненьких таких. Материал… Что-то похожее на хороший прочный латекс. Эти костюмы легко ассоциируются с американскими тюремными робами, странный символизм. А под комбезами – обычная одежда, у всех разная, своя. В карманах личные вещи, обычная бытовуха. Вот как всё это понять?
Костюмы чаще всего уничтожаются. Они не используются для перешивки на другую одежду, изредка куски материала вырезаются по запросу медиков для изготовления клеёнок. Наверное, у нашего хитрого завхоза всё-таки имеется несколько штук целых комбезов в заначке – никогда не признается… Наверное, это действительно весьма ценный материал. Высокотехнологичный, дорогой, такой ништяк мог бы использоваться во многих добрых делах. Однако эти костюмы сжигаются, баста.
Потому что они есть материальное воплощение нашей ненависти. Никто из обитателей Пятисотки не сможет взять их в руки. Я бы тоже не хотел. Да, пожалуй, это касается всей Жестянки… Каждый знает, что он – не профессиональный космонавт, не доброволец или военный на присяге, а обычный человек, изнасилованный этой гадской принудительной космонавтикой. Глядя на этот чёртов «латекс», каждый из нас опять начинает остро ненавидеть Неизвестных, запихавших простых людей в какой-то космический аппарат.
– Радиостанция где?!
– Не взяла! – рявкнула Кретова.
– Бего-ом! Прыжками, Ира!
Ирка камуфляжной молнией метнулась к внедорожнику, тут рядом, а я сразу начал вытаскивать людей наружу, укладывая их прямо на земле. Подсознательно всегда чувствуешь, что прибывших нужно как можно быстрей освободить от этого кошмара.
В спасательном деле чрезвычайно важны особые технологии: навыки и методы, специальные средства и умение ими пользоваться эффективно. Технологий много, и придуманы они давно. Не нами и даже не Дедом. Если мужика моих габаритов и веса положить на спину, то хрупкой девчонке из медсанчасти сложно будет перевернуть его на бок без знания специальных приёмов. Но это легко сделать, соблюдая строгую последовательность действий и используя в качестве рычага согнутое колено пациента… Вытаскивать недвижимое тело через край люка сложно и опасно, можно повредить спину, шею и суставы. Для извлечения тел мы используем специально изготовленную прочную доску, называемую «трапом». А вообще, главное вытащить из ложемента и переправить на грунт пассажира, находящегося ближе к люку, после этого дело пойдёт проще.
Пш-ш…
– «Вышка-Контроль» – внимание! Есть выжившие! – прокричала Ирина, включив громкую связь. – Есть, трое, в обмороке! Да, трое! Не вру! Да иди ты на хрен! Говорю же тебе, два парня и девочка, всем лет по пятнадцать! Дышат, говорю, ты глухой? Четвёртая, женщина лет пятидесяти, она мертва! Как понял, приём!
– Понял тебя, Ириша! Это правда, точно? – заорал Джон срывающимся голосом.
– Медицину подрывай, бестолочь, пусть готовятся!
– Принято!
– «Патруль», внимание, – это уже Дед, чётко, взвешенно.
– Слушаю, Владимир Викторович!
– Так. Ребята, вы там немного поспокойней… Ира, Денис, слушайте сюда. Нежно, повторяю, нежно грузите людей и отправляйте Кретову с ними на базу, к медикам! – с расстановкой инструктировал Дед. – Нежно, хорошо поняли? Там всякие проблемы могут быть. Теперь действуйте внимательно и без суеты. Рудин, прямо сейчас вскрывай «желтяк», понял меня? Прямо сейчас. Ты помнишь, где именно находится секция для крепления гравилёта и батарей?
– Так точно, – быстро ответил я, ничего не понимая.
И шеф это услышал.
– Если в контейнере есть батареи, отдай их Ирине, пусть их обязательно захватит и пулей в гарнизон. На остальное пока наплюй, просто карауль объект на месте, но осторожненько, не геройствуй. Я сейчас включусь в разговор со сталкерами, вас прикрою. Как понял, приём.
– Всё понял, приняли. Усиление бы…
– Вот и отлично. Будет тебе усиление, Ира. Здесь я сажаю в прибывший «уазик» молодых, и они мухой поедут к тебе, будут дочищать. Глайдер, как только вставим свежую батарею, подойдёт следом. Всё, выполняйте! Конец связи.
На том Казанников и отключился. К этому времени я уже успел перетащить девчонку, пристраивая её на заднем сиденье.
Корпус барреля в нижней части имеет вид конуса и так сбалансирован, что приземляясь почти всегда ложится эвакуационным люком вверх. Еще раз внимательно проконтролировав обстановку от джипа до дальних кустов, за которыми прятались сталкеры, я полез на вторую бочку. Почти сразу со стороны Пятисотки грохнули два выстрела из «Тикки» – этот звук ни с чем не спутаешь. Ну, уже легче! Сейчас Дед сам всё подчистит.
Глайдеров в ресурснике не оказалось, а вот источники питания нашлись сразу. Маленькие светло-жёлтые параллелепипеды, похожие на два сложенных вместе куска хозяйственного мыла. Батареи очень тяжелые, пока заряд полный. Разряженные элементы питания намного легче.
Вот и отсек с бортовыми аптечками полон! Аптечки, иногда полупустые, есть в каждом барреле с людьми, в транспортных модулях – как повезет, но иногда попадаются, вот как сейчас, они висят в ящичке на стенке. Причём висят почему-то так, что с ложемента не дотянуться. Здесь встречается странная эргономика, какая-то неземная, что ли.
На этот раз нам достались старые добрые армейские АИ-2 в оранжевых пластиковых контейнерах, которые в своё время были запрещены и заменены на АИ-4 с таблетированным кеторолом в качестве обезболивающего средства. Так себе решение, то ли дело табуированный промедол в белых шприц-тюбиках из АИ-2. Вот это реально работает при ранениях, в том числе и тяжёлых, за это ЦУПу спасибо. АИ-2 – редкая удача, гораздо чаще встречаются «четвёрки». Рядом уложены индивидуальные перевязочные пакеты и упаковки гемостопа.
Открыл одну яркую коробочку, радостно убедившись, что аптечки АИ-2 не разукомплектованы, промедол на месте. Отжатые в пользу групп спасателей аптечки я позже отнесу медикам, пусть заменят содержавшиеся в них неактуальные таблетки на антишоковые наборы. Этим сокровищем мы честно делимся с медслужбой в пропорции один к четырём. А вот главные медицинские посылки, находящиеся в ресурсниках, Магда спасателям вскрывать не разрешает.
Ирина обыскала умершую женщину, вытащив из карманов чёрных брюк какую-то мелочёвку и сняв с неё очки в роговой оправе. Их моя командирша бережно убрала за пазуху. Отдаст медикам, а уж те решат, кому теперь эти очки послужат. Сняла золотое кольцо и цепочку, драгоценности мы всегда забираем. Казанников старательно копит у себя стратегический золотой запас гарнизона, считая, что рано или поздно он нам пригодится. Ценятся и наручные часы, особенно механические.
Я сгрёб все шесть аккумуляторов, быстро распихал индпакеты по карманам, в зубах зажал аптечку – невероятное везение сегодня у Пятисотки! – и, не обращая внимания на остальное содержимое барреля, рванул к джипу. Ирина уже устраивала на сиденье одного из мальчишек.
– Как он? Цел? Сейчас принесу последнего, – пропыхтел я. – Ты же слышала команду главного?
Кретова нехотя кивнула.
– Ну, тогда и обсуждать больше нечего. Садись за руль, родная… Ты вот что сделай: две батареи припрячь-ка у меня в келье, хватит надеяться на разум дурачков, в группе свой запас должен быть. Техника в такой ответственный момент у нас должна быть вся и на ходу. И я об этом теперь сам позабочусь.
.– День! – крикнула она. – Подойди!
– Сейчас, – я захлопнул дверь переднего пассажирского сиденья, посмотрел на неподвижных пассажиров, ещё раз прикинул, как разместили спасенных и опустил второго пацана чуть пониже.
– Что?
Ирка неожиданно чмокнула меня в щёку.
– Осторожней давай, не геройствуй тут один, – прошептала она, повторив наказ Деда.
– Да нафига оно мне надо? Вали уж, шурши штанами пошустрей… Не растряси.
Джип медленно тронулся, неспешно заходя в вираж по колее, далее набрал скорость и помчался к базе, я же в который раз огляделся. Затем подошёл к пассажирскому баррелю и залез внутрь. Вот он, клапан… Подёргал рычажок принудительного открывания, выпуклая круглая крышечка чуть пошевелилась с лёгким скрежетом, и окончательно встала криво. Сволочи, халтурят на сборке, неисправные модули запускают, людей гробят.
Выбрался.
Не особенно тревожно на душе. Просто есть ощущение какой-то недоработки. Сталкеры сдуру пытались отстреливаться от Деда и тем выдавали свою позицию. Но не в глупых сталкерах дело, уже ясно, что серьёзного наскока не случится. Просто у меня выработалась полезная привычка: при случае всегда неплохо вальнуть чего-нибудь копытно-трофейного, желательно покрупнее, помясистее. Некому на местных косуль охотиться, мало людей на Жестянке. Свежее мясо лишним не бывает, а зверь крупней байбака здесь тоже непуганый, на Полигоне хищников немного, если не считать нас, спасателей. Повара за свежую тушу большое спасибо скажут, а мне обломятся мозговые кости, я их зажариваю на костерке во дворе. Колю на пне топором и рубаю с солью да чёрным хлебушком.
Делать нечего, придётся ждать: раз пошёл конфликт, то без прикрытия работу по сбору по сбору и эвакуации материальных ценностей, или лута, по-простому не начнешь. Присел на корточки, поворошил веткой кучу других палок, будто специально насыпанных здесь кучей. Не найдя ничего подозрительного, в очередной раз прислушался…
И вскоре уловил приглушённый сиплый кашель. Да, животные тоже кашляют, когда пыли глотнут, а её тут предостаточно. Дичи в саванне много, но разнообразием видов здешние степи похвастаться не могут. Правда, изредка встречаются такие животные, которых на Земле никто не видел. В этой ландшафтной локации животный мир менее разнообразен, чем в весьма небольших, но всё-таки лесах. На границе степи и лесных полос водятся шакалы и лисы, там больше копытных и птиц. На небольших лесных озерцах и болотцах вдоль редких озёр и речушек гнездятся утки. Встречаются средних размеров хищники из кошачьих.
Подумать только, и этот кустарник здесь называется лесом! Нормальный лес стоит по обоим берегам Дуромоя. Чуть дальше в степь он к концу лета уже по большей части высохший, зелени мало, веретьё сплошь, иногда пальник черный.
И опять кто-то кашлянул.
В один рывок я оказался возле грузового барреля – замер возле люка, карабин наизготовку. Осторожно, стараясь не шуметь, снял «колчак» с тугого предохранителя, на «мосинке» он далеко не самый удобный. Обойдя ресурсник по кругу, я услышал слабый шорох. Дичь рядом! Зверь прятался где-то слева – в низких кустиках возле протекающего неподалёку Дуромоя.
Стоп… Звук повторился! Не совсем удачно перепрыгнув через камень, я с шумом наступил на какой-то сучок. «Звук» всё понял и тут же ломанулся прочь.
– Ну, ё-моё…
Да не жадничай ты, Денис, стажёр молодой, что ли? На сегодняшний день удач более чем достаточно: трое выживших, шесть источников питания к глайдерам, куча полезного лута! Тем не менее, я выскочил на холмик, прикрываясь корпусом пустого барреля, и торопливо вскинул «колчак» к плечу. Никого. Кабарга, скорее всего, болтается где-то рядом, их здесь часто можно встретить.
Большего я сделать не успел, потому что джип уже возвращался.
Через пару минут советский военный внедорожник, взбив большое облако серо-жёлтой пыли, остановился возле голубого барреля, и на землю спрыгнули трое пацанов: Мустафа, Ян и Спика. Молодые ребята, никому из них ещё и двадцати не стукнуло. Стажёры-спасатели. Оружие держат так, словно собираются выжать из него масло, глаза цепкие, сами настроены на активную работу, сплошной адреналин. Самый призывной возраст, эти чертенята ещё ничего не боятся. Смотри-ка, аж трясёт их! Прямо волкодавчики…
– Командир, так мы что, пошли? – нетерпеливо пританцовывая на месте как молодой рысак спросил Мустафа, старший группы.
По установленному в Пятисотке порядку группа спасателей обычно состоит из двух человек. Третий молодец, Ян, и есть то самое «усиление».
Акцента у парней почти нет. Все акценты остались в прошлом, а мальчишки остались с нами, теперь они – русские. Совсем ещё салажата. Несколько лет памяти сминусовать в таком возрасте… Что они вообще успели запомнить про былую жизнь?
Схема проста: всем выжившим, которых Владимир Викторович самолично определяет как пригодных, предлагается влиться в славную общину Пятисотки. Те, кто соглашается без всяких демократий на предложенные условия и даёт установленную присягу, остаются жить и работать в общине. Но далеко не всех устраивает военный коммунизм Пятисотки и жесткие требования беспрекословной дисциплины. Таких увозят в посёлок. Дальнейшая судьба каждого чаще всего неопределима, нашим это уже не интересно.
Фермерских деревенек и промысловых хуторов, маленьких и совсем крошечных, на Жестянке хватает. Целевых поселений, имеющих важную миссию, подобную нашей, очень мало, наверное, по одному на национальный сектор.
– Осторожней давайте там, не геройствуйте особо, – я неосознанно повторил слова Деда и Ирки.
– Так точно! – раздувая ноздри, бросил чернобровый Мустафа, оглядываясь на свою группу.
Ему хочется именно погеройствовать. Всем хочется. Мешает им командир первой, основной группы, мешает… Пока что вторая группа работает на подхвате, ребята частенько занимаются совсем не героическими спасательскими делами. Они ведут разведку местности с попутной охотой, зачистку, прикрытие и охрану. Пашут на хозяйственных работах, от этого никто не отлынивает. Тренируются, ума-разума набираются. Ничего, мы с Иркой в своё время тоже полгода честно оттрубили в стажёрах.
– Прикрою. По следу не ходить.
– Командир…
– Выполнять, – махнул я рукой, пресекая разговоры. – Кто на рации?
Мустафа молча кивнул на невысокого худощавого Яна.
– Постоянно включена! При подходе к рубежу сто пятьдесят разворачивайтесь по кустам, цепь не сдваивать. И без фанатизма.
Нарезного оружия у сталкеров практически нет. Оно встречается у прибарахлившихся старожилов, но с этими мы не лаемся. У остальных шакалят на руках рядовой гладкоствол, даже полуавтоматы редки.
Снятая с поводка троица бросилась к цели бегом. Не, ну точно будущие волкодавы! Порвут!
Я забрался на грузовой баррель и оттуда для оценки панорамы в целом быстро осмотрел окрестности невооружённым глазом, затем взял бинокль и ещё раз проверил, как разворачивается в боевой порядок молодежь… Никто не шевелится в кустах. Мародёры, похоже, свалили, я очень на это надеюсь. Может, кого-нибудь из своих и на земле оставили по глупости. Поэтому и Викторович не стреляет, целей не видит.
Вдали показалась чёрная плита глайдера.
Фантастика! Вот это, я понимаю, техника будущего! Скорость перемещения гравилёта критически зависит от высоты. Сто километров в час – легко, если глайдер идёт предельно низко, именно такую скорость Кретовой однажды удалось развить на берегу, на длинном прямом участке поймы Дуромоя перед мостом. Теоретически на этой адской плите можно и под двести гнать, однако практиковать такой экстрим никто из спасателей не пробовал. В метре от земли максимальная скорость – шестьдесят, а на трёх метрах гравилёт уже еле ползёт, при подъёме на пять метров вообще не хочет лететь, стоит на месте. Пересечёнки для гравилёта не существует, оператору нужно лишь выставить нужную высоту полёта, максимум три метра над землёй. А вот над водой идти гравилёт категорически отказывается, автоматически становится на нейтраль и зависает. Мы как-то попробовали загнать его на реку. Пришлось вытягивать на берег канатом, хорошо хоть привязать сообразили…