В общих чертах функционирование фармацевтического склада выглядело следующим образом. До 16 часов дня – плановое затишье. Специалист по адресной расстановке товара Лида либо принимает товар, либо вытирает пыль (товар с центрального логистического центра приходит по понедельникам и средам). Грузчики разносят поступивший товар, слоняются без дела, пьют чай, греют в микроволновке чебупели, бегают курить. Ирина Викторовна, сдвинув брови, что-то сосредоточенно набивает в компьютере (впоследствии я узнала, что она раскладывала пасьянс). К 16:00 приходят сборщики, контролеры и диспетчер. И начинается движуха. Аптеки дружно скидывают заявки на раскупленные за день препараты. Менеджеры обрабатывают заявки и спускают на склад. Диспетчер распечатывает их в виде сборочных листов. Сборщики хватают листы и носятся между стеллажами, не разбирая дороги.
Перечитала. Получилось, как будто они носятся просто так, беготни ради. Исправляюсь. Сборщики хватают листы и носятся между стеллажами, чтобы собрать препараты по сборочному листу. У сборщиков сдельная оплата труда. Более мотивированных работать сотрудников мне не приходилось видеть ни до, ни после «Лантана». Каждая строчка из сборочного листа стоит 60 копеек. Нурофен, диабетон МВ, ингавирин, валидол, лориста! Быстрее, быстрее! Контролеры проверяют правильность собранной заявки и упаковывают товар. Диспетчер распределяет груз по направлениям. В 21:00 склад затихает. Аптеки заказали, что хотели, менеджеры ушли домой, сборщики добежали последние метры сборщицкой ежедневной дистанции. Работа закончилась. Рано утром приедут водители-экспедиторы и заберут товар, чтобы развезти по своим направлениям.
Понедельники несколько выбивались из общей схемы. Аптеки, реализовав за выходные знатное количество лекарств и парафармацевтики, скидывали заявки, начиная с девяти утра. Сборщики и контролеры приходили к 12. По понедельникам – две отгрузки, вначале cito (срочно, беготни еще больше, хотя кажется, куда уж больше), затем классическая вечерняя.
В зоне приемки осуществлялась приемка товара (как я уже говорила, товар приходил по понедельникам и средам), в зоне экспедиции находился товар, готовый к отправке в аптеки, а помещения для хранения лекарственных средств, требующих особых условий хранения, были представлены двумя комнатами-холодильниками и небольшим помещением для взрывоопасных и огнеопасных веществ. На втором этаже имелось помещение для сотрудников склада – раздевалка и комната для приема пищи, а на первом – небольшая каморка для Ирины Викторовны и меня.
Такое вот схематическое описание. До Артура Хейли с его «Аэропортом» и «Отелем», в которых он детально описывает, как нетрудно догадаться, функционирование аэропорта и отеля, далеко (остальные производственные романы я, как не самый интеллектуальный человек, не читала).
***
Почти каждый день в нашу каморку заходил директор. Забегая вперед, скажу, что буквально через месяц после начала моей работы на складе, головной московский офис директора уволил. Они решили, что иметь в штате должность директора нерентабельно и мы вполне обойдемся без него. Что складскими вопросами будет единолично рулить Ирина Викторовна, а офисными – НОС. Поэтому описать директора в подробностях не могу, слишком мало с ним сталкивалась. Опишу постольку-поскольку.
Сергей Олегович любил жаловаться, что не может подобрать диспетчера. В обязанности диспетчера «Лантана» входило формирование маршрутов для водителей, контроль отгрузки товара на маршрут в каждую машину, ну и, само собой, ведение документации, связанной с выходом на маршрут водителей. Почему-то директор думал, что проблема в соискателях. Мне по неопытности казалось, что дело в зарплате. Диспетчеру предлагалось 22 000 рублей.
Одна соискательница была отвергнута Сергеем Олеговичем по причине непрокрашенных корней волос:
– Во-первых, назвался груздем – полезай в кузов. Во-вторых, не люблю женщин с обесцвеченными волосами. Вылезает такая из бассейна, а волосы как пакля. Безжизненные. Если у нее волосы пережженные, то и душа пережженная.
Вторая задала неприличный вопрос, почему на складе нет окон.
– Если она на собеседовании такое спрашивает, то что спросит, когда устроится на работу? (Хм… действительно, что? Как называется песня Игоря Саруханова: «Скрипка-Лиса» или «Скрип колеса»? Почему золотая буква М в логотипе «Макдональдса» вовсе не буква М, а золотые арки?).
Третья, имея за плечами возраст 45 лет и опыт работы в ЖЭКе, говорила тихим голосом.
– Не верю ей. Двуличная женщина. Не может сорокапятилетняя женщина, работавшая в ЖЭКе, быть тихоней.
Извечная российская проблема дефицита низкооплачиваемых высококвалифицированных кадров. Она наложилась на способность директора глубоко анализировать внутренний мир кандидатов по внешним проявлениям. Временное отсутствие диспетчера грозило перерасти в перманентное.
***
Но, как звучит в песне группы «Порнофильмы»:
Это пройдет!
С пакетом мокрым на голове,
С электрометками на руке…
,
поиски диспетчера прошли, триумфально завершившись процедурой представления коллективу женщины с красивым именем Юлия (что-то я увлеклась, про пакет и электрометки явно лишнее, «это пройдет» было вполне достаточно). Она не работала в ЖЭКе, не задавала вопросов про окна и не красила волосы. Юлия имела одутловатое лицо, золотистые тусклые локоны, наивно-вопрошающий взгляд и напоминала постаревшую грузную русалку, обменявшую хвост на рыхлые ноги.
Особенность работы диспетчера заключалась в том, что часть рабочего времени приходилась на поздний вечер и раннюю ночь, когда остальной коллектив уже уходил домой. В случае форс-мажоров спросить совет было не у кого. Но Юля, говоря языком сайтов по подбору персонала, оказалась быстрообучаемой, стрессоустойчивой и внимательной. Казалось, что Сергейолеговичная нетипичная стратегия подбора сотрудников была правильной.
Частенько перед началом смены Юля заходила к нам в каморку поговорить.
– Ирина Викторовна, Анечка, как же я вас люблю.
– Юля, милая, спасибо! Мы тоже тебя любим.
– Вас послал мне Бог. Он излечил меня от рака и послал вас.
– У тебя был рак?
– Да, рак носоглотки 3 стадии. Врачи сказали, неоперабельно. Я поехала к Никите-целителю, царствие ему небесное. Люди сказывали, силою Божьей он врачевал людей от всех недугов, успешно исцелял две первые стадии онкологии. Не отступал и перед третьей стадией. Брался даже за самые безнадежные случаи с метастазами.
– Серьезно? Ты веришь в целителей?
– А как же. Он помог мне. Велел пить керосин по чайной ложке натощак в течение 6 недель. Через 3 дня у меня полностью исчезли боли, вернулся аппетит. Через 6 недель я сделала снимок – опухоли как не бывало.
Ничего более странного я еще не слышала. Возникло легкое подозрение, что Юля – та еще выдумщица, а директору все же стоит пересмотреть свой способ проведения собеседований.
Неожиданностью суждений Юля удивляла:
– Не понимаю наркоманов проклятых. Ищут свои закладки, все клумбы под окнами перерыли. И чего в наркотиках хорошего? Лучше бы винишка попили.
Иногда ее душа просила праздника, и Юля приходила на смену в полном макияже, с тщательно завитыми волосами, в красном вечернем платье, бусах, дышала духами и почему-то туманами валокордина. Почему-то желание праздника чаще всего совпадало с утром понедельника. И почему-то образ элегантной дамы, собирающейся на фуршет, дополнялся рваными колготками. Причем дырки были внушительные, вовсе не случайные стрелки. Попытки указать на оплошность в гардеробе выглядели так:
– Аня, скажи Юле, что у нее порвались колготки. Наверно, в автобусе зацепилась и не заметила.
– Опять? Третий раз за месяц? Ладно. Юля, зайди, мне надо тебе что-то сказать. Юля, у тебя порвались колготки.
– Ой, батюшки! Спасибо! А я хожу-хожу, хоть бы кто сказал. Где порвались?
Обычно человек (хотела написать – женщина, но передумала, могу случайно оскорбить чувства тех мужчин, которые тоже носят колготки), услышав, что у него порвались колготки, рефлекторно смотрит на свои ноги. Юля разрушала стереотипы. Испуганно-наивным взглядом олененка Бэмби она смотрела в глаза собеседнику.
– На коленке. Посмотри, какая дырка.
– Боженьки, боженьки, где?
Юля упорно продолжала не смотреть на колени. После череды «о боже/где» – «на коленке» она в конце концов опускала взгляд, ужасалась до невозможности, ахала и убегала в раздевалку. Убегание в раздевалку было чисто номинальным. Через пару минут она выходила оттуда как ни в чем не бывало в тех же самых колготках и спокойно дорабатывала смену.
У меня была теория, что Юля любит работу диспетчера, и красивое платье символизирует радость от начала рабочей недели. У теории был изъян – она не объясняла запах валокордина. Вторая теория заключалась в том, что по понедельникам после работы Юля ходит в гламурный закрытый клуб для своих, где какой-нибудь Паша Фейсконтрольщик рьяно следит за наличием красного платья и бус. Валокордин в теорию отлично вписывался, его приходилось пить, чтобы не нервничать, вдруг Паша Фейсконтрольщик не пропустит. Поэтому при виде Юли в красном платье у меня в голове начинала звучать песня «Дискотеки Аварии»:
Всем привет. Я Паша Фейсконтроль,
Паша Фейсконтроль, я Паша Фейсконтроль.
Я ничего не решаю, звоните Горобию.
Не-е-е, я денег не беру, звоните Горобию.
Причина красных платьев, бус, дырок и туманов валокордина открылась случайно. Юля не праздновала начало новой недели и не ходила в закрытый клуб. Задержавшийся допоздна грузчик Серега увидел, как Юля спускается из раздевалки по лестнице, шатаясь и чуть не падая. Юля оказалась умело маскирующейся алкоголичкой, всей душой разделяющей небезызвестную мудрость про «с утра выпил, весь день свободен», модифицировав ее в собственную авторскую версию «с утра понедельника выпил, всю неделю свободен». Валокордин камуфлировал запах алкоголя. Дырки на колготках Юля получала, цепляясь дома за углы кровати. Красное платье, макияж, вечерняя прическа и бусы оказались прихотью заалкоголенного разума. Заодно стало понятно, почему она не понимала наркоманов.
Однажды Юля познакомилась с мужчиной на 15 лет моложе ее. Разнорабочим из Данилова, не имеющим у нас собственного жилья. Выгнала мужа, поселила нового избранника у себя.
– Он такой хороший. Готовит ужин к моему приходу, помогает ухаживать за отцом (отец Юли был парализован).
