Скептик

На улице Гвардейской, в доме 22 высокая и стройная Светлана Грузова стояла у плиты и жарила картофель. Лицо покрылось испаринами, масло шумело и трещало, как сильный дождь по крыше. Перевернув лопаткой ломтики картошки, она добавила соли. Стручок картофелины наколола на вилку и усиленно дула, предвкушая ощутить вкус. С вилкой в руке она резко замерла, глядя в пустоту. Она поняла, что ей нужно делать, и, не осознавая значения мыслей, вышла на улицу, гонимая неизвестным желанием. Она выглянула за дом, где зеленел и насыщался солнечным светом огород. От жёлтого ломтика, наколотого на вилку, поднимался пар, подхваченный ветерком.

Света сама не знала, что ей вдруг стукнуло в голову. Просто захотелось напечь печенья. Она стояла с вилкой в руке и думала о печенье. Ей нужно напечь печенья. Что-то внушало ей подобную мысль, втолкнуло в голову, как зерно проталкивают голодному желторотому птенцу. Она ощутила себя странно, ведь желания есть печенье у неё не было, только тяга его испечь. Женщина замерла на несколько секунд, оглядела огород. Она должна испечь печенье.

– Руслан! – крикнула она сыну, который возился с отцом на грядках. Высокий плечистый мужчина держал две жердины, воткнутые в землю. Его сын Руслан, накрывал всё это плёнкой, имитируя простейшую теплицу.

Услышав мать, мальчик посмотрел на отца, будто спрашивая разрешения. Взгляд Фёдора, добрый и тёплый на мгновение пересёк огород и устремился на жену. Когда Фёдор улыбался, его усики вздымались вверх, напоминая стрелки часов, показывающие время без десяти два. Иногда, когда ребята спрашивали, как настроение у отца, Руслан так и отвечал: «без десяти два». Это означало, что он может выйти погулять. Фёдор Грузов, глава семейства, держал жерди в руках, как спускающийся с горы лыжник. Он кивнул сыну.

– Иди, посмотри, чего она хочет.

Фёдор отправил сына к матери, а сам принялся натягивать плёнку. Доброта в глазах не всегда означала доброту в сердце. Отец старался вести себя с сыном примерно, и это было вызвано чувством вины, но Руслан никогда не забудет прошлого. У Фёдора Грузова была привычка напиваться. Сначала это было пиво дома раз в неделю, потом каждые выходные, потом с друзьями. Потом он увеличил градус. Иногда он в полусознательном состоянии мог наброситься на жену, и та покрывалась синяками на несколько дней. В такие дни маленький Руслан с младшей сестрой прятались в сарае и дожидались, пока отец уснёт. Повзрослев, мальчик просто брал сестру и уходил из дому к одному из приятелей или к соседу, в крайнем случае, просто в чей-то сарай и спал на соломе, прикрыв сестру тряпками. А приводил её на следующий день. Но однажды он видел как пьяный отец, придя домой стукнул собаку ногой. Дворняжка заскулила и набросилась на хозяина. Разъярённый Фёдор могучей рукой поднял её за цепь, так, что та повисла на ошейнике, напоминая пушистую ёлочную игрушку.

– Ну что, будешь кусаться, а? – кричал Фёдор, орошая запуганную собачку слюной. Та ничего не могла сделать, лишь хрипло скулила, поджав хвост, и скрючившись. В этот момент она была похожа на подвешенный эмбрион человека, которого схватили за пуповину. Руслан наблюдал всё это из окна, и эта сцена до сих пор является ему, когда он закрывает глаза. Тогда злое и безжизненное лицо отца казалось маской монстра, которую он надевает, выпив горькую, словно заряжаясь энергией. Эти полтора года Руслан редко наблюдал у папы «без десяти два». А если такое и случалось, то он был грубым. «Жаклин», так звали их собачку, после того случая сорвалась с цепи и убежала через дырку в заборе. Возможно, это её спасло. Все покидали дом, в котором правил тиран. Только дед Руслана, Василий Грузов, мог контролировать сына, и тот никогда не напивался в его присутствии, а если и пил, то вёл себя тихо. Но уже два года, как дед умер. Руслан очень любил деда, называл его хранителем фамилии. Однажды Руслан и Нина, сидя в комнате, слушали ругань отца с матерью. Света собрала свои и детские вещи, собираясь уехать к отцу. Уйди они на тридцать минут раньше, Фёдор застал бы дома пустой гардероб, на дне которого оставались лишь бледно-голубые таблетки от моли, и записку на неубранном столе. Но по воле судьбы он пришёл раньше и застиг их с чемоданами. Из чемодана Светланы торчал рукав белой блузки. Когда-то давно она ходила в этой блузке на свидания с будущим мужем, ставшим теперь огрубевшим, как кора дерева. Чемоданы лежали на замусоленном ковре прихожей, как упавшие сосновые шишки, пока на кухне проходило промывание мозгов. Разговор был долгим и окончился в пользу семьи. В основном говорила Света, так как Фёдору сложно было связывать слова. Дети сидели в коридоре и слушали, не зная, поедут они к деду или останутся. Фёдор сказал, что не будет больше пить и держал слово. А Света обещала порвать нить, которая её удерживает в этом доме, если он ещё раз придёт пьяный. Фёдор знал, что она тоже умеет держать слово. Он вспоминал об этом каждый раз, когда ему предлагали выпить.

И вот Светлана стояла с вилкой в руке, аккуратно обдувала горячую картофелину, когда к ней подошёл Руслан.

– Что ты хотела, мама? – спросил мальчик. На нём были синие штаны и жёлтая майка безрукавка.

– Я хочу, чтоб ты сходил к деду.

– Ну, мам. Это же далеко, – начал ныть Руслан, – туда идти почти час.

– Возьмешь у него формочки для выпекания, они в мешке, в сарае. Он знает. Вечером я напеку вам печенья, – она откусила краешек картофелины и разжевала, довольная вкусом.

– Пусть Нина пойдёт. Я в прошлый раз ходил.

– Давай не огрызайся, это твой дед. Другого у тебя нет и не будет.

– Я любил деда Васю. Он всегда помогал мне, а этот глухой как пробка.

– Всё! – крикнула Света, – дед Вася умер. Он жил с нами и поэтому ты любил его больше, если бы с нами жил мой папа, ты любил бы больше его́. Помой руки, переоденься и отправляйся. Мы с Ниной напечём вечером печенья.

Обречённо вздохнув, Руслан пошёл в комнату переодеваться. Он ещё не знал, чем обернётся для него этот поход. Он не мог его избежать. Ужас уже поставил силок.

Со стороны леса выехал зелёный мицубиси.

– Ты собираешься въехать в город? – спросил Егор, глядя на Тимура. Крупный мужчина повернулся к пассажиру. Лицо сделалось злобным.

– А ты хочешь спать в машине, как вчера? – спросил Тимур, – мы остановимся у приятеля. Машину я оставлю на опушке, пройдём к нему пешком, затем заберём её и спрячем у него. Момент ясен?

– А приятель в курсе, что ты собираешься к нему?

– Да. За ним должок, – сказал Тимур и крепче сжал баранку. Он был зол. Его планы нарушились, а он очень не любил, когда что-то идёт не так.

– Где ты собираешься оставить машину?

– Место подберём. Подальше от дороги, поближе к кустам. Даже если её найдут, решат, что охотники приехали поймать немного дичи.

Тимур не задумывался о том, что может произойти, просто ему надоела болтовня напарника. Он привык действовать по обстоятельствам и рассчитывать только на себя.

– А если охота запрещена, что тогда?

Тимур дал пощёчину худощавому пассажиру.

– Закрой рот. Меня уже контузит от твоих слюней. Ты ведёшь себя, как тряпка! Хватит! Если что-то пойдёт не так, будем импровизировать. Момент ясен?

– Ясен момент. Ты будешь меня постоянно бить?

– Пока не поумнеешь, – сказал Тимур. Он повернулся к городу и всматривался в перемещающиеся точки, вдали полей.

– Слишком людно, тебе не кажется? – засомневался Тимур, понимая, что количество людей не имеет значения, если они с Егором пойдут пешком. Он был насторожен. Где-то в этом городе жил человек, с которым он должен был встретиться, но человек не брал трубку со вчерашнего утра. Именно это настораживало Тимура.

– Если я скажу, ты вновь меня ударишь?

– Нет, если будешь говорить по делу.

Тимур, казалось, не обращал внимания на собеседника и говорил на автомате, предвидя всё, что тот мог придумать.

– Я думаю, лучше будет проехать вдоль полосы деревьев, пока не подъедем ближе к твоему приятелю. Что скажешь?

Тимур посмотрел на пассажира.

– Да ты гений! – сказал он, – не понимаю, как ты до сих пор не стал во главе банды головорезов?

Тимур выкрутил руль и повёл машину вдоль полосы деревьев, оставляя следы колёс на сухой земле.

– Ну как печенье? – спросила Светлана Грузова, подавая чай. Нина сидела сбоку от Руслана. Слева сидел отец и остужал чай. Кухня наполнилась ароматом теста и фруктов. Светлана поставила чашку напротив тарелки и села за стол.

– Очень вкусно, – сказал Фёдор и продолжал жевать. Вокруг тарелки постепенно собирались крошки. Светлана была довольна, что испекла печенье. Она радовалась, что умела это делать, но больше всего была счастлива от того, что её покинуло ощущение дискомфорта, сидящего в теле и не дающего покоя, подобно чесотке. Ей вдруг показалось, будто желание испечь печенье навеяли извне, вставив в голову как монетку в автомат. Она улыбнулась подобному сравнению.

Все наслаждались трапезой, кроме Руслана. Печенье его не бодрило. Весь вечер парень просидел молча.

На кладбище, на краю города, там, где не слышно звона церковных колоколов, напевая песню, работал Павел Жельба. В грязно-зелёном комбинезоне и рабочей кепке, он весело выкидывал землю из ямы, в которую завтра будут опускать тело Виталика Божкова. К яме медленно подходил сторож, проверяя округу. Степан Денисович Хроба работал сторожем уже шесть лет, после того как предыдущего похоронили. В задачу сторожа много не входило. Работа тихая, не пыльная. Для образа жизни Степана большего и желать нельзя. Он мог похвастаться «тихими» соседями и отсутствием кричащей жены, которая бы мешала потреблять непомерные дозы холодненькой. Основная обязанность, это не допускать осквернения могил и воровства. В последние годы участились случаи пропажи металлических крестов и оград, с последующей сдачей в пункты приёма металла. Степан, с густой щетиной и лопатой наперевес, прошёл вдоль тропинки, которая шла сквозь весь участок. Тропа выделялась отсутствием обильного травяного покрова и более сухой землёй. Степан любил читать имена, даты рождения и смерти. За шесть лет работы он мог показать с закрытыми глазами, где и чья могила. Сторожевые собаки его не трогали, и в его присутствии даже не лаяли, но если какой-то мальчишка ночью бродит по кладбищу, и собака его учует, не поздоровится храбрецу, попадись он в руки Степану. Работа эта специфическая и требует крепких нервов. Иногда ком к горлу подкатывает, да так что ни вдохнуть, ни глотнуть. В такие дни спасает только выпивка. За первый год службы Степан к ней пристрастился.

Он не мог сказать, что вёл праведный образ жизни до этой работы. Разрушенное и оголённое детство, проведённое в приюте, ничего радостного не принесло. Мысль, что уходя от проблем и становясь самостоятельным, он снова возвращается к тому образу жизни, что вёл раньше, давно перестала его беспокоить.

Нет семьи и нет проблем.

Однако кто поможет, когда проблемы появятся? Он старался не думать об этом, но туманно представлял себя на краю могилы. В тот день, когда он уже не сможет пережевывать еду и ему укажут на скрипучую калитку, делящую кладбище с остальным городом, он не станет уходить. Он давно знает что сделает. Тёмной ночью, когда последний ребёнок уснёт, Степан примет весь флакон снотворного и запьёт бутылкой холодненькой. А наутро его найдут в вырытой им самим яме без признаков жизни. То-то будет весело и смешно, когда они поймут, что он появился из ниоткуда и ушёл в никуда. Тихо и без шума прошёл по пляжу жизни не оставив ни одного следа на песке. Но сейчас лучше об этом не думать. Он вздохнул и постарался отвлечься.

Он прошёл мимо надгробья Виктории Сергеевны Шаповал, родившейся 1934 году и скончавшейся в 1994 году. Буквы её имени на белом металлическом кружке, когда-то отблёскивающие на солнце, померкли за прошедшие годы. Фотография слегка выгорела, лицо стало похожим на пациента ожогового центра, но цвет остался.

– Ну как Виктория, соседи не беспокоят? – спросил он и перевёл взгляд на другую сторону дорожки. Там лежал генерал Украинской армии Свиридов Павел Дмитриевич. Степан остановился, воткнул лопату в землю и отдал честь.

– Слава защитникам, – сказал он, делая серьёзное лицо. В конце кладбища, у деревьев слышался звук сыплющейся земли и голос, напевающий мелодию из кинофильма «Девчата»:

– …лишь мы затянем песню, как все скворцы в округе…

Кладбище двумя сторонами было прислонено к лесу. Лес словно хотел охватить его в объятья. Несколько ворон сидели на дереве. Деревья возвышались, как стена, для охраны мертвецов от лесной нечисти. Был вечер, тени деревьев уходили на сотни метров. Был виден город. Заходящее солнце закрасило окна ближайшего дома оранжевым цветом. Белая дворняга, грозным видом напоминающая овчарку, не переставая лаяла в пустоту. Степан посмотрел на ворон, затем на остриё лопаты, показывающийся время от времени из свежей ямы и подошёл ближе. Скрипучий голос Павла стал слышен лучше:

– …до цели недалёкой, в бараке и палатке… – пел Павел, выбрасывая землю из ямы.

– Ну что, друг? – спросил Степан, приблизившись к яме. Он присел на корточки, лопату положил на землю. В нос ударил запах сырости. Это напомнило Степану винный подвал. Тёмные волосы вяло торчали из-под красной кепки Павла, он выгнулся и повернул голову.

– О, Стёпа! Ты поздно пришёл, я уже заканчиваю.

Павел смотрел снизу вверх, тяжело дыша. Подошвы ботинок покрылись землёй, как дно корабля мидиями. Опора лестницы вошла в землю, нижние ступеньки были измазаны. Павел опирался на лопату двумя руками, переводя дух. Яма приобрела нужную форму и размер, за те сутки, что Степан не появлялся.

– Да уж, ты молодец. А я думал помочь тебе, – сказал Степан.

– Чтоб потом одолжить на выпивку, да? – жёстко заметил Павел, не глядя вверх. На лице блестела улыбка, будто он сказал шутку. Степан облизнул губы. Он рассчитывал помочь с ямой, и Павел оказался прав, не бесплатно. Сегодня уже нечего помогать. Павел все сделал сам. Степан поднялся на ноги, сетка сожаления покрыла его лицо едва заметной гримасой. Но ничего, завтра яму нужно будет закопать и тут он будет рядом.

– Пошли Хлопок, – сказал Степан, закидывая лопату на плечо. Вдали виднелись автомобили. Отсюда они казались маленькими, как зёрна манной крупы на длинной линейке.

Собака, по кличке «Хлопок» крутилась на могиле, будто ища кость. Степан оглянулся, позвал её. «Хлопок» не шёл, принюхиваясь к могиле, пыталась разрыть яму. Несколько раз пёс залаял, затем замирал, прислушиваясь. Степан глянул на надгробье, у которого вертелся питомец. Грузов Василий Игнатьевич, умер 6 октября 2008 года.

Собака будто учуяла что-то. Степан махнул рукой и направился к себе в домик, стоящий возле кладбищенских ворот. Он закрыл дверь, отставил лопату в угол, и сел на стул. Деревянный табурет со спинкой обиженно скрипнул. Через окно было видно, как в свете последних лучей блестела вода в реке и стёклах проезжавших по трассе машин. Ноги он закинул на ящик и, закрыв глаза, отдыхал.

– Слушаю, – ответил голос в трубке.

– Ярослав? Это Тимур.

– Бараженов? – удивился голос, – ну привет. Как ты? Чем занимаешься?

– Ты где сейчас?

– Дома.

– У меня к тебе необычное дело. Есть автомобиль. Может быть некоторое время нужно, чтоб он постоял в надёжном месте. Ты понимаешь, о чём я?

В трубке наступило молчание. Ярослав колебался.

– Тимур, пойми, я тебе с удовольствием помогу, но ведь сейчас ночь.

– Я знаю, что ночь. Думаешь я слепой? Я в Зорецке, вчера спал в машине. Сегодня планировал нормально выспаться.

– Почему не позвонил заранее? Я не могу тебя принять, как полагается.

Ярослав хорошо помнил давнего приятеля. Они вместе начинали заниматься делами в далёкой молодости. Мелкие хулиганства, рэкет, шантаж. Ярослав остался на этой тропе в родном городе, а Тимур начал заниматься другими делами. Он сдружился с влиятельной личностью и постепенно перенимал опыт. Доставка из-за границы транспорта давала ему хорошо заработать, но основной прибылью были, конечно же, не машины. Тимур давно перестал общаться с Ярославом, и не виделись они почти пять лет. Повода не было. Ярослав давно обзавёлся семьёй, у него был взрослый сын. Он начал отходить от тропы преступника на дорожку праведника, но делал это постепенно и неуверенно, колеблясь, готовый в любой момент перескочить обратно. И вот теперь, спустя почти пять лет, ему звонит старый приятель. Они были как две ветки одного дерева, но росшие с разных сторон. И теперь он просит спрятать машину, скорее всего угнанную.

– Прости, друг, не успел. Думаю, за мной хвост. Момент ясен? Просто так не звонил бы.

– До завтра подождать можешь?

– Ты меня начинаешь дёргать, Ярик. А когда я дёргаюсь, я…

– Послушай, Тимур. Сейчас ночь. Ты мне звонишь, чтоб я помог. Я помогу, но не сегодня. Я подготовлю гараж, завтра можешь приезжать. Договорились?

Молчание в трубке. Ярослав помнит тот момент, когда он обратился к Тимуру за помощью. Нужно было сделать дело. Последнее дело пред тем, как начать примерять нимб на голову. Они взяли квартиру в соседнем городе, поделили выручку пополам. Сумма была приличной для того времени и Ярослав ушёл на дно. Он начал отсиживаться. Постепенно нашёл работу и пополнял копилку. Тимур деньги вложил в дело и стал заниматься крупными вещами, после этого они не общались, так как Тимур знал, что Ярослав не бросит жену с ребёнком. Его супруга всегда была против преступных махинаций.

– Хорошо, – сказал Тимур, – давай завтра. Только точно, договорились? За мной не пропадёт. Момент ясен?

– Ясен, ясен. Завтра всё будет окей, – сказал Ярослав. Тимур не ответил.

Похороны прошли. Жители города, пришедшие провести Виталия Божкова в последний путь, расходились. Мужики возле входа на кладбище наливали за упокой. Несколько автомобилей стояли неподалёку, из открытой двери одного из них торчала нога водителя, на которой блестел лакированный туфель. Было душно. На трассе блестели стёкла автомобилей, едущих в город.

Степан Хроба, чтоб приобрести надлежащий вид, надел чёрный пиджак, слегка поношенный в области локтей, где имелись две латки. Этот пиджак он нашёл тут же, в домике, когда устраивался на работу. С лёгким сердцем можно было его давно выкинуть, но в такие дни, как сегодня, Степан мог подойти к стоящим мужчинам и получить стопку за покойного. Степан подходил, но на него никто не обращал внимания. С ним лишь поздоровались и перекинулись несколькими словами. Мужики уже всё распили и собирались уходить.

Стоя в стороне, Степан наблюдал, как люди расходятся, идя к городу по дороге или напрямую, через поле. Когда последний человек вышел, Степан выпустил собак из вольера, чтоб те погуляли. Собаки с шумом побежали в разные стороны кладбища, где проводили большую часть дня. Степан встал во весь рост и огляделся. Было видно, как Павел закапывал могилу. Собаки, давно привыкшие к запаху зелёного комбинезона и частому посещению, не трогали Павла, лишь обнюхивали, радостно виляя хвостом, надеясь, что им что-то перепадёт, так как он брал с собой обед.

Глядя, как он работает, Степан размышлял, пойти ли ему в дом к Божковым, чтоб там выпить за упокой их сына или остаться тут. Долго размышлять не пришлось. Он отряхнул тёмный пиджак, гордо поднял голову, хоть и ощущал себя последним подлецом, и, прикрыв калитку, направился через поле вслед за удаляющимися родственниками.

В газете появилось объявление о смерти пятнадцатилетнего мальчика под колёсами грузового автомобиля. В маленьком городе все известия разглядываются особенно пристально. Шепот ходит от дома к дому, глядя в окна, где оставшиеся наедине супруги рассказывают друг другу недобрые мысли, не выходящие за пределы помещения.

Суд над Иваном Капелюхом был назначен на 23 июня. На предварительном слушании фотографы не оставили его красное морщинистое лицо без внимания.

Родион Рекордов, полный мужчина 45-и лет с плоским лицом, толстыми пальцами и неуклюжей походкой, стоял возле выхода, держа в руках фотоаппарат. Про него можно сказать, что он местный фотолюбитель, снимающий в основном пейзажи за которые смогут заплатить. Сегодня он особенно тщательно подготовился к съёмкам. Он делал снимок за снимком, со всех возможных ракурсов, фиксируя изменившееся навсегда лицо Ивана.

Когда Капелюха выводили из зала суда, Родион довольно улыбнулся.

Аркадий Шпелёв, Никита Брагов и Лёша Дрон шли вдоль улицы. Они остановились на детской площадке и обдумывали планы на вечер.

– Где это Руслан потерялся? – спросил Лёша, оттолкнувшись от земли ногами и раскачавшись на качели. Будучи высокого роста, он цеплялся ногами о землю, короткие джинсы обнажавшие носки, делали вид нелепым. Аркадий Шпелёв, невысокий паренёк с тёмными, как уголь, волосами и тощим лицом носил на шее амулет в форме круга с узорным треугольником внутри. Амулет был металлическим, висел на верёвке. В ухе Аркадия блестела серьга.

– Я к нему заходил вчера, – сказал Аркадий, – он не захотел гулять. Сказал, плохо себя чувствует.

Все удивились. Руслан Грузов редко отказывался от компании.

– Может его папа снова надрался, и теперь дети его боятся? – спросил Никита Брагов, высокого роста мальчик в очках с овальным лицом. Он сидел на скамейке рядом с Аркадием и смотрел на серёжку, блестевшую у него в ухе. Никита всегда и обо всём был осведомлён. Он знал всех ребят, много общался и получал полезные сведения из первых уст. Ребята спешили сообщить последние новости, так как за некоторые из них Никита платил, перепродавая информацию дальше. Он сотрудничал с фотографом Родионом Рекордовым, а тот, стремясь сделать первым кадр, платил за ценную информацию.

– Я не знаю, – сказал Аркадий, глядя на дом приятеля, – если бы отец напился, Руслан бы сказал. Он всегда говорил, и потому я ничего не понимаю.

– Ты бы рассказывал, что тебя батя бьёт, когда выпьет? – спросил Лёша. Он оттолкнулся пятками от земли и раскачал качели.

– Не знаю, может и сказал бы, – не глядя, ответил Аркадий, после чего повернулся к Никите, – можем сходить поговорим с ним.

– Позвони на мобильный, – предложил Лёша, продолжая раскачиваться.

– Как же я не додумался? – Аркадий стукнул себя по лбу, затем резко опустил руку до уровня глаз и сложил из неё фигу, направленную в лицо Лёше.

– Я звонил, телефон выключен. Думаешь, ты один об этом подумал?

– Тогда давай сходим, – сказал Лёша и спрыгнул с качелей, оставив их мерно покачиваться, со слабым скрипом.

Ребята через несколько минут были возле дома Руслана Грузова. Лёша нажал кнопку звонка. Звонкий лай собаки оглушил казавшийся густым воздух.

– Если выйдет отец, значит, Руслана можно не спрашивать, – сказал Аркадий.

Через деревянный забор ребята увидели, как двери дома открылись. Оттуда показалось лицо Руслана. Он пошёл навстречу. Что-то среднее между удивлением, страхом и безразличием, вырисовывалось на лице.

– Пойдёшь с нами сегодня? – спросил Лёша.

– Чего у тебя телефон выключен? – добавил Аркадий.

– Я занят пока. Не могу сегодня, – сказал Руслан.

– Почему? – спросил Аркадий. Он готов был схватить Руслана за рукав и потащить за собой на речку.

– Я потом расскажу, ребята, – промямлил парень, будто его застукали за непристойным делом, – я сам скажу, когда.

Он виновато оглядывал ребят. По бегающим глазам нельзя было сказать, о чём он думает, но его явно что-то беспокоило. Это был страх.

– Что с тобой происходит? Ты боишься? У тебя проблемы? – спросил Аркадий.

– Это из-за отца? – осторожно, прощупывая почву, спросил Никита. Он был почти уверен, что прав, но не хотел обидеть приятеля, намекая на пьянство родителя.

Руслан стоял, не зная, что ответить. Было ясно, что правды он не скажет.

– Это не из-за отца, – сказал он, – подождите немного, я вам позже всё расскажу. Я не могу сейчас говорить. Это очень важно.

Последние слова он произнёс, уже закрыв калитку. Со двора он смотрел на них с какой-то жалостью и разочарованием, будто хотел что-то добавить, но не мог. Ребята наблюдали, как он, игнорируя их, вошёл в дом.

– Ничего не понял, – сказал Лёша, – не думаю, что он сегодня выйдет.

– Пошли отсюда, – сказал Никита и пошёл к реке.

Пока Аркадий Шпелёв искал причину отстранённого поведения приятеля, его отец, Ярослав Шпелёв, освобождал гараж под иномарку, которой было суждено простоять в нём несколько дней. Он спокойно убирал мусор, выволакивал мебель, стоявшую там долгие годы, и старался сделать всё с приятными мыслями. Он был против, чтоб в гараже стоял угнанный автомобиль, но не хотел портить отношения со старым приятелем. Под мелодию работавшего радио он закончил уборку примерно к полудню, после чего прошёл в дом и, открыв бутылку холодного пива, наслаждался прохладой помещения.

Вечером Степан Денисович Хроба вернулся из города. Он словно плыл по воздуху. Было весело. Алкоголь делал мир приятней и добрей. Степана качало. Для него в этот момент ничего не имело значения. То, что он не женат в сорок восемь лет, и на этом фоне часто плакал по ночам, не имело значения. Свежий запах травы щекотал нос. Степан вспомнил детство, когда они с сиротскими ребятами пробирались через окно на волю, бегали по ночному городу, били стёкла, купались в реке. По ночам вода была холодной и мутной. Все возвращались с порезанными ногами, ведь дна реки видно не было даже днём.