– Не знаю… – Дарина задумчиво рисовала что-то соломинкой на пузырящейся поверхности местного напитка. – Когда он вспомнит всё, что происходило с ним на прошлой неделе, тогда и поймём.
– Ага…
– Да что ты заладил – ага, да ага! – собеседница оставила соломинку в покое и с определённым раздражением посмотрела на меня.
«Ангел, а причем здесь ручка?» – спросил я опекуна, стараясь не обращать внимание на то, что меня только что записали в недоумки.
«Других вопросов нет?»
«Пока нет».
«У каждого гражданина должна быть ручка».
«А если нет – не взял с собой, потерял?» – настаивал я на своём.
«Тогда ты не гражданин. Именно в тот момент, когда ты без ручки».
«И?»
«И если бы обнаружилось, что у тебя нет ручки, ты бы уже сидел на месте отца Дарины».
«Ага… Да что ж меня заклинило на этом ага, в самом деле», – пробубнил я вместо ответа, пытаясь сообразить, что же имеет ввиду мой опекун.
«Ответ нужен?»
«А есть?»
«Ага».
«Чувство юмора недавно прокачивать начал?» – завозмущался было я. Но тут же спохватился – да какое у железяки чувство юмора. И тут же получил в ответ ещё одну оплеуху.
«Врождённое, – с явными нотками усмешки в голосе обронил ангел. И добавил: – а ты давай, размышляй дальше. Глядишь, сам до всего дойдёшь».
Нет, это же надо… Какая-то неправильная в Конторе техника. И она даёт неправильные советы. Ничего, я ещё разберусь с твоими настройками, ангел мой, хранитель недоделанный… Или всё-таки следует всерьёз поразмыслить над сказанным опекуном?
– Карл… – прервала это самокопание втравившая меня в историю девица.
– Да, Дарина.
– Надеюсь, завтра у тебя найдётся время…
– До пятницы я совершенно свободен… Кстати, а как это ты так с ходу определила, что я не местный, да ещё и совершенно свеженький не местный? – задал я давно назревший вопрос.
– Так ты же переодеться не успел. И рубашка, и брюки у тебя синие. И ручка. Многие после дороги в нашем парке отдыхают. Вот я и бросилась туда.
– Ну да, конечно, – я тут же вспомнил, что удивило в суде, помимо, собственно моего скоропостижного туда прибытия: вся публика была разодета в одежды жёлто-оранжевых тонов. Вся, без исключения. Кстати, а как это мы так запросто перешли на ты? Да уж, быстрее всего сближают беды и непонятки … – Э-э, Дарина, а ты не могла бы посоветовать, где мне лучше остановиться?
– У меня.
– Вот так, запросто?
– В определённой степени я у тебя в долгу. В личном долгу. Ну а поскольку ты наш Непредвзятый, на период процесса наш дом – твой дом.
«Хм, и какой же я после этого буду Непредвзятый?» – рискнул я ещё раз обратиться к ангелу.
«Самый настоящий, патентованный: весь из себя не жёлтый, семьёй подсудимого ангажированный, от влияния остальных защищённый, – ожил тот в ответ. – Как и положено. А протокольный обмен любезностями ты провел на высшем уровне. Ни дать ни взять, дипломированный посол второго ранга».
«И если сейчас начну выёживаться и откажусь…»
«Другого Непредвзятого ей взять не позволят. Значит, отца непременно засудят. А ты провалишься. Сам ведь знаешь, незнание законов не освобождает от ответственности».
«Ну да, ну да… – на этот раз я решил более конструктивно выстроить диалог с опекуном. – Получается, либо я настолько обормот с их точки зрения, что и сам заслуживаю судебного порицания. Либо настолько не местный, что и подумать страшно. И тогда при прояснении обстоятельств…»
«Ты гарантированно устроишь им взрыв мозга», – было ощущение, что ангел подтрунивает надо мной.
«С чего это?»
«Ты сможешь в литровую бутылку вместить десять литров воды? Нет? Вот и они не волшебники, – как мог пытался прояснить сложившуюся ситуацию ангел. – Концепция многомерности миров попросту не поместится в их сознании. Вот так сразу, одномоментно. Вспомни, как долго Ярослав подводил тебя к мысли, что Борея – не единственная в своём роде».
«Ага… – я вспомнил, насколько тяжело было Ярику достучаться до моего сознания и открыть для него истинное положение дел. – До меня далеко не сразу дошло, к чему он клонит. А уж до конца это принять до сих пор не выходит. Периодически ловлю себя на мысли – не розыгрыш ли всё это… Ну и какой же у нас альтернативный вариант? Скоропостижно составить компанию отцу Дарины? Такой исход событий меня совсем не прельщает…»
«И остаётся?»
«Ангел, ты эвакуаторщиком подрабатываешь? Или это твоя основная специализация? Не собираюсь я соскакивать с темы и спешно возвращаться в Контору, так и знай! Ангел?.. Ангел!» – А в ответ – тишина. Обиделся что ли? Он и такое может? Вот те на. А может просто решил не мешать мне самому разобраться в ситуации. Накидал пищи для размышлений и был таков.
– Ну, и какая у нас программа на вечер? – интересуюсь я уже у Дарины.
– Можно за покупками сходить. Тебе не мешало бы переодеться. Согласись, джинсы и водолазка – не самый подходящий наряд для процесса, в котором ты играешь не последнюю роль. Да и продукты домой купить нужно. Завтра ведь процесс так или иначе завершится…
Утро следующего дня. Никуда не торопимся, размеренно и плавно планируем к зданию суда. Высаживаемся. Наш автолайнер самостоятельно уплывает в сторону плоской крыши. Повторяется процедура осмотра ручки и препровождения за конторку.
Судья шелестит положенные формальности, а мне, наконец-то, удаётся детально разглядеть отца Дарины, сидящего за невысокой узкой партой по другую сторону от председательствующего на процессе. Как-то не похожи они – отец и дочь. Она – заряженная, полная жизни. Стройная, но не хрупкая. Порывистая, целеустремлённая, даже в чертах лица, даже в самом телосложении. Он – ну да, весьма преклонных лет (позднее отцовство? По всему выходит, что разница в возрасте никак не меньше четырёх десятков годочков). Но кряжист, крепок телом. А при всём том производит впечатление этакого божьего одуванчика: и седым пушком нимба, и каким-то не робким, нет, а именно застенчивым и отстранённо-задумчивым видом. Цвет глаз, взгляд у них совершенно разный: пронзительный льдисто-серый Дарины против безмятежно карего, успокаивающего её отца. Кстати, неплохо на нём костюмчик сидит, даром что цвета антикварной бронзы.
«Ну что ж, раз ты такой нелюбопытный, поясню сам, – вдруг оживает ангел. – Тебе не зря дали листы бумаги. И ручку проверили не просто на цвет чернил, но ещё и на их наличие».
Точно. Весь жёлто-канареечный зал (это, конечно их дело, их мир, но до чего же нелепо выглядят иные из мужиков в лимонных лосинах) усердно строчит, записывая каждое слово судьи. Заглядываю через плечо Дарины, та столь же вдохновенно протоколирует всё, происходящее на судилище. Подсудимый безучастен к бумагомарательскому безумию, охватившему всех вокруг. И только руки его нет-нет да и вспархивают над партой, пальцы правой складываются в щепотку, и тут же кисти рук бессильно опадают назад на колени – нечем писать. И не на чем. Я присоединяюсь ко всеобщему порыву, кому хочется быть белой вороной.
– Развоплощение не дало определенных результатов, – а судья-то тоже не пишет. Не по рангу, однако. – Достоверно не установлен факт преступного умысла. Не выяснено также, был ли это акт халатности или же имел место несчастный случай. Развоплощённая память господина Витино не хранит подробностей по существу дела. Прибегнем к показаниям свидетелей. Гражданин Ситаро, сосед обвиняемого, прошу Вас.
Некий долговязый тип в очках, торопливо вскакивая с места, вынимает из кармана длинного, до колен и оттого больше похожего на халат пуловера записную книжку:
– Вот, – он раскрывает её где-то ближе к задней обложке. – В тот день я встречался с господином Витино дважды. И оба раза на посадочной площадке дома. Утром и вечером. Необычно поздно вечером. Я работаю смотрителем площадки. Как правило, господин Витино возвращается домой в районе 18.30. В этот раз он приземлился… Я уже собирался передавать смену… Вот: в 21.47. Да, утром всё было в порядке. А к вечеру, согласно моим записям, уже всё случилось, что явно следовало из внешнего вида господина Витино.
– Спасибо. Кто выступит от имени коллег по работе?
– Я.
– Прошу Вас, гражданин Парито.
