Я потерял начало и края.
И звездный свет, вершиной острия,
Рисует мир. И черные картины.
Я опьянен безглазой темнотой,
С небес луна в пылающей карете,
Я вижу мир, и мыслю в черном цвете!
…Я догорел. Я сдался. Я пустой.
Я на краю. Над крошечной чертой.
И ни за что отныне не в ответе.
Втекает ночь в стекло разбитых глаз.
Холодный страх. Два кубика. Под кожей.
Хрустальный мир. Родной и непохожий.
Закрыть окно, включить на кухне газ.
Чужая жизнь, и в профиль, и анфас:
А где моя? На вешалке. В прихожей.
Мой разум пуст, как пусто решето.
Вокруг меня очерченные метки.
Я заперт сам, в своей бетонной клетке.
Я одинок. Я брошен. Я – ничто.
Надеть петлю и старое пальто.
Я просто лист, что сорван с чьей-то ветки.
Марать листы, выплескивая бред,
Искать в тиши, потерянные нотки.
Найти ключи от крохотной решетки.
Я осознал единственный секрет.
Под едкий дым дешевых сигарет,
И вкус вина, комком застрявший в глотке.
Я потерял желанья и покой,
И даже сон, меня оставил ныне.
Внутри меня сгоревшая пустыня,
Омытая иссохшею рекой.
Я рву стихи недрогнувшей рукой,
Отдав себя отчаянной гордыне.
Стенает век за крохотным окном,
И осень мчит, в своей горящей связке:
Безумный вальс в пурпурно-алой краске,
Разбавленной дождями и вином.
Всегда одно. Навеки об одном:
Нет ни чудес, ни волшебства, ни сказки.
Безумный вальс на тлеющем угле,
В костюмах из узорного металла.
Я бьюсь о грани Вашего бокала,
Я оседаю пылью на земле.
Я где-то там. Внутри. В кромешной мгле,
Ищу себя. Хотя меня не стало.
Слепящий свет, вверху, над головой,
Поднять глаза? Зачем? Что в этом толку?
Разбить себя. На части. По осколку.
О камень безразличной мостовой.
Я, лишь земля, под высохшей травой.