Драконья Десница

Глава первая: Багровая борозда

***

В ночь на пятницу снова обрушилась гроза, но в этот раз она была такой чудовищной силы, что каждый раскат грома напоминал удары огромного железного молота, от которого в домах и пристройках тревожно звенели окна, люди подскакивали со своих коек, а животные беспокойно переступали в стойлах.

Хуже всего, конечно же, приходилось солдатам, которые неусыпно несли дозор не только на башнях королевского замка, а ещё стоически выдерживали ледяной ливень и жуткие порывы ветра на крепостных стенах, отделявших их маленький пограничный городок от остальных земель.

И в эту ночь почти никто не спал. Все как будто чувствовали, что вместе с этой грозой в их земли пришло ещё что-то. Нечто более ужасное, чем просто разбушевавшаяся стихия. Словно к ним пробралось настоящее Зло, которому даже крепостные стены не стали помехой.

И даже если бы кто-то и слышал захлёбывающийся лай собак вдалеке, тревожный топот копыт или приглушённые крики и вопли, то никто бы не пошёл смотреть, что там случилось. Потому что в этих местах всегда правил страх.

Об этом и размышлял старый горожанин, которому не посчастливилось оказаться в такую погоду на улице. Он стоял по щиколотку в воде, несущейся по брусчатке, и, придерживая шляпу, вглядывался в темноту ночи. Молнии были настолько быстрыми и ослепительными, что в их свете нельзя было разглядеть толком, что происходит в десяти шагах от него, поэтому старик медленно стал продвигаться вперёд, машинально вытянув одну руку перед собой.

Он искал свою внучку, которая убежала из дома – да-да, и такое случается, – ещё рано вечером, когда изо всех сил жарило июльское солнце, и не было ни намёка на такую бурную ночь. Видимо, она снова заговорила о своих родителях, а престарелая Гретта попросту не выносила этих разговоров и накричала на девочку. Впрочем, как всегда.

«Ну, Фредерик, я не виновата! Я тебе правду говорю!» – чуть ли не вопила Гретта, вытаращив глаза. Она была старой закалки и даже могла приложить Патрицию, если та не слушалась или баловалась. Или даже если Гретте казалось, что та не слушается или балуется.

«Кому нужна твоя дрянная девчонка? Она вся в своего отца! Такая же взбалмошная и своенравная!»

И, быть может, это было недалеко от правды. Отец Патриции был разбойником, а мать, скорее всего, проституткой, поэтому… Фредерик и Гретта предпочитали умалчивать об этом, рассказывая всем, в том числе и Патриции, что её родители просто уплыли за горизонт и обещали вернуться. Неплохая сказочка, не правда ли?

Патрицию двенадцать лет назад принёс её отец прямо посреди ночи в такую же ужасную грозу (но всё-таки не настолько безумную, как этой ночью). Он постучал в дверь первого попавшегося дома в этом квартале бедняков, где и жил Фредерик вместе со своей сварливой жёнушкой, которая уже тогда была как гвоздь в ботинке, как крошка в постели, как камень в почках, как шило в…

Но Фредерик любил её, так бывает всегда. Он стойко переносил все капризы своей любимой, с которой уже десять лет брёл по своему нищему жизненному пути. И всё было нормально, день сменяла ночь, лето сменяло зиму, но однажды всё изменилось.

Посреди ночи кто-то забарабанил во входную дверь. Удары были тяжелыми, будто били молотом, но в то же время какими-то отчаянными, как будто этот дом мог даровать гостю спасение.

Гретта хоть и не слыла трусихой, в ту ночь она испугалась очень сильно, съёжившись в кровати и вцепившись в руку Фредерика, который тогда ещё был физически крепок, чтобы отстоять свой дом и свой очаг.

Он поднялся, стараясь ничем не скрипнуть. В кромешной тьме прошёл на кухню, пытаясь ступать бесшумно, а оттуда уже вернулся с широким тесаком, которым запросто перерубал коровьи кости, когда готовил суп.

Горожанин не стал зажигать ни свечу, ни лампу.

В дверь снова глухо застучали, отчего Гретта подпрыгнула в кровати.

Фредерик спокойно посмотрел на неё, как будто у него в жизни такое происходило регулярно. Потом он медленно пошёл к двери, крепко сжимая свой тесак.

– Откройте же вы наконец! – истошно прокричали за дверью, отчего Гретта взвизгнула, как свинья на бойне. В тот же момент за дверью раздался приглушённый плач. Явно детский. Может, он был и раньше, но не такой громкий.

Больше Фредерик сдерживать себя не мог, он рывком распахнул дверь, готовясь воткнуть тесак прямо в голову непрошеному гостю, ну или куда он там попадёт.

Вместе с воем ветра и дождя в дом проникнул и детский плач: отчётливый и жалобный.

В проёме же стоял рослый мужчина, державший на руках маленького ребёнка, завёрнутого в рубаху. Даже тёмная ночь не смогла скрыть того, что незнакомец еле держался на ногах: он был тяжело ранен и истомно дышал.

– Драконы милостивые, что с тобой, парень? – громко спросил Фредерик, всё ещё не опуская оружие. Такого он точно не ожидал увидеть.

– Времени нет, – прохрипел незнакомец. – Девочку зовут Патриция… Патриция! Запомните! – он протянул свёрток с ребёнком в проём. – Я больше не могу уходить с ней…

– Нет, Фред, нет! – возопила Гретта, вскочив с кровати. – Пусть убирается! Пусть он убирается отсюда! И пусть забирает своего ребёнка!

Казалось, что сейчас она залает от страха и ярости.

Но Фредерик как будто и не слышал свою возлюбленную. Как во сне, он медленно протянул руки и взял девочку. В ночи уже слышалось отдалённое ржание коней и топот копыт. Сомнений не было: преследователи незнакомца.

– Берегите её. И не отдавайте им… Они придут за ней, – прошептал незваный гость и попросту как-то вывалился из проёма прямо на улицу. Спустя мгновение он натужным рывком растворился в ночи.

Фредерик одной рукой закрыл дверь и внёс девочку в спальню.

А почти к утру к ним всё-таки заявились гвардейцы и спрашивали, не видели ли они тут мужчину с ребёнком. Оказалось, это был разбойник и убийца, которого долго не могли поймать, но в один день им всё-таки повезло напасть на его след.

– Жену мы его нашли, – сказал начальник гвардейцев. – И разобрались прямо на месте. Осталось найти этого чёртова выродка!

К счастью, разговор с гвардейцами происходил на улице, а Патриция уснула в спальне, поэтому всё обошлось и её не нашли. Если бы тот жирный всадник не поленился и устроил обыск в доме, то всё бы окончилось плачевно для Фредерика с его жёнушкой. Но гвардейцу было попросту лень это делать, ибо он понимал, что ему ещё опрашивать человек двадцать на этой улице, и переворачивать всё вверх дном в каждом доме у него было никакого желания.

К тому же он понимал, что нищие всегда трепетали перед законом и с радостью бы продали «этого чёртова выродка», если бы у них была такая возможность.

Так или иначе, всё закончилось довольно хорошо, и Патриция осталась жить у Фредерика с Греттой.

Горожанин души в ней не чаял, ибо детей у него своих не было, так уж сложилось, но он всегда хотел, чтобы у него была дочь. А вот Гретта при случае шпыняла и обижала девочку почти все двенадцать лет, которые она у них жила, и все шесть лет, когда она хотя бы раз в месяц расспрашивала своих бабушку с дедушкой о том, где же её мама.

И чем чаще она расспрашивала, тем сильнее Гретта психовала и вымещала злобу на ней, даже Фредерик был не в состоянии справиться с потоками её лютой ненависти.

И в этот день, пока Фредерик был на базаре, произошло что-то такое, что заставило Патрицию убежать из дома. Такого прежде не случалось никогда.

Теперь горожанин брёл по узкой улочке между домами, превозмогая лютую стихию и прислушиваясь к вою ветра где-то вверху, оставив Гретту дома браниться и плеваться.

За три часа он обошёл несколько бедных кварталов и даже видел, как зарождалась гроза, которая впоследствии будет названа самой свирепой за последние двадцать лет. Конечно же, горожанин был одет весьма сюрреалистично для такой суровой погоды: в белую рубаху, широкие хлопковые штаны и кожаный фартук. На голове у него была всё та же широкополая шляпа, которую он придерживал одной рукой, чтобы её не сдуло ветром. Никто же даже предположить не мог, что разразится такая буря!

Но не найти свою «внучку», а по факту приёмную дочь, он не мог, поэтому он шёл и шёл, несмотря ни на что, а под ногами у него дрожала сама земля и неслась вода.

Но в одно мгновение молния высветила перед ним человеческий силуэт, невозмутимо стоявший прямо посреди улицы. Буквально в нескольких шагах от Фредерика, которого целиком поглотил внезапный испуг. Сердце его бешено забилось, а кровь ударила в голову тяжёлым раскатом грома.

– Что это Вам не спится в такую мерзкую-премерзкую погоду, уважаемый? – ехидно спросил силуэт. Новая вспышка осветила в руках человека какой-то овальный предмет.

Одет он был тоже не по погоде: в рубаху с широкими рукавами, а мокрые длинные волосы прилипли к его лицу. Однако в его голосе слышался неподдельный восторг. Видимо, эту погоду на самом деле мерзкой-премерзкой он не считал.

Старик неосознанно попятился.

– Так внученьку ищу, ваше благородие, – хрипло проговорил Фредерик и чуть кивнул головой, как бы немного кланяясь человеку голубых кровей, как у них – выходцев с бедных кварталов – было принято.

Хоть горожанин и был страшно напуган, но не понять не мог: перед ним стоял явно благородный господин. Такие рубахи носила только элита, что жила в особняках. Возможно, незнакомец был сильно пьян, но его статус от этого не падал ни на йоту.

– Какую скотинку, уважаемый? – полюбопытствовал силуэт и подбросил предмет в воздух, спустя мгновение поймав его снова.

– В-в-внученьку, ваше благородие, а не скотинку… – запинаясь, выдавил старик и снова попятился. Его стало трясти. Возможно, не только от холодного дождя и пронизывающего ветра, ещё и от леденящей встречи с этим пьяным незнакомцем.

– Понимаю, – участливо сказал господин и торопливо закивал головой.

Как только разговор прервался, шум дождя показался Фредерику оглушительным и заполнил всё вокруг. В небесах грохотали раскаты.

Старик, съёжившись от едкого трепета, почему-то не смел произнести ни слова и даже шевельнуться боялся. Он ждал, пока господин продолжит разговор, и дождался.

– Но у меня хорошая новость для вас! Я её нашёл уже! – жизнерадостно выкрикнул человек в рубахе с широкими рукавами и опять подбросил в воздух предмет, который до этого держал в руках, затем снова поймав его. Похоже, он веселился изо всех сил.

– Что?! – непонимающе прохрипел горожанин. Он сделал ещё шаг назад. – Где же она?

В очередной раз повисла короткая пауза, шум дождя усилился многократно. Темнота сгущалась, заволакивая всё вокруг. Ливень уже превращался в самый настоящий водопад, образуя грохочущий каскад.

– Здесь, – тихо, но очень вкрадчиво и различимо послышалось перед самым носом старика.

Дохнуло мертвечиной. Самой настоящей тухлятиной, как будто благородный господин перед встречей с Фредериком пообедал на близлежащей помойке.

Новая ослепительная вспышка осветила этого самого господина, который стоял уже почти что впритык к старику. Глаза его были как чёрные дыры.

В руках он держал оторванную голову Патриции.

***

Даже если бы градоправитель Пирос и не был пьян, он всё равно бы не услышал душераздирающего вопля, утонувшего в бесновавшейся погоде. Та улица, где кто-то кричал, как раз проходила ниже их площади с особняками, где жили они – местные властители жизни. Это было их место, их выступ, так сказать. Где могли появляться только избранные, а не эти нищие.

Ниже жила вся чернь, простой люд, или, как про себя их называл градоначальник – отребье, нахлебники и прихлебатели. Их дома с маленькими двориками и сарайчиками были построены практически друг на друге, отделявшиеся только крохотными дорожками.

Но Пирос был пьян в стельку, поэтому не слышал вообще ничего, кроме потрескивания дров в камине, перед которым стояла его служанка Птолема. Она наклонилась перед ним, чтобы подбросить дров, тем самым предоставив отличную возможность градоправителю полюбоваться собой. Она была стройной как тростинка, и очень молодой (ей едва ли исполнилось восемнадцать лет), но чтобы работать прислугой в доме великого Пироса, мнившего себя царём в этом городе, особой красоты и большого ума не требовалось. Достаточно было носить холщовое платье и вовремя наклоняться перед камином. Ну и, конечно, иногда приносить вино.

Пирос был абсолютно умиротворён. Его ничуть не волновала разыгравшаяся погода, никаких дурных предчувствий у него не было. Он просто развалился в кресле за письменным столом в своём кабинете, пил вино и любовался на служанку. Сегодня у него был замечательный день, наверное, самый лучший за последние пять лет (за время его самоуправления, так сказать).

Хотя, если бы мать Пироса видела, каким он стал, она бы посмеялась над словом «самоуправление», так как управлять собой Пирос точно не умел, иначе бы так не разожрался и не обрюзг к своим тридцати пяти годам.

Но Пироса совершенно не волновало, что бы там о нём подумала его дорогая матушка, ибо была сегодня одна замечательная новость: славные ребята шахтёры всё-таки нашли самоцветы.

Они трудились день за днём под страхом смерти, но всё-таки справились. Молодцы, просто трудяги. Теперь, наверное, они отмечают свою победу в каком-нибудь трактирчике вместе с чернью и напиваются как свиньи. Но это их дело. Сегодня же пятница. Даже сам Король отдыхает. А что взять с простых работяг?

Пирос усмехнулся, но, взглянув на пузатую бутылку, которая была пустой, он сразу же помрачнел.

– Птолема, душа моя, – сказал градоначальник, пьяно щурясь. – У меня закончился мой сок долголетия. Сходи на кухню и принеси ещё.

Птолема повернулась к нему и тихо произнесла, робко глядя на Пироса:

– Хорошо, ваша светлость, сию же секунду.

– И побыстрее, будь добра, – сказал Пирос и откинулся в кресле.

Как выяснилось, пока нет вина, тёмные думы всё же начинают зреть. В этом Пирос убедился лично, пока Птолема ушла за вином.

А всё-таки день не такой уж и отличный. Не такой уж и лучший, как он подумал сначала.

Как только их лихие шахтёры прорубили новое окно и нашли несметные богатства, туда же заявились эти тупые животные с плоскогорья – кроги. Огромные и вонючие, с коричневой кожей и жёлтыми клыками. Отвратительная помесь обезьян с людьми. Они как будто ждали этого.

«Эти твари хотели забрать наши богатства», – подумалось Пиросу.

Он встал, неуклюже отшвырнув кресло, и вальяжно подошёл к окну, за которым всё ещё бушевала гроза.

«Они хотели забрать мои богатства, – поправил себя Пирос. – Но ничего, наши

работяги не отдали им ни гроша».

И действительно, стычка с крогами ни к чему не привела. Им пришлось уйти ни с чем. А под вечер в их страну приехал даже сам посланец крогов с грамотой от самого властителя Плоскогорья и Пустыни – Агазона. Он приносил извинения за своих солдат и даже предлагал хорошую сумму золотых, чтобы уладить конфликт. Их империя находилась на востоке и была гораздо крупнее. Но вообще-то кроги всегда были миролюбивыми: выращивали кофе на своих плантациях, разводили верблюдов и вот иногда трудились в шахтах.

Разумеется, Пирос был далеко не против такого примирения. Он сказал посланнику, что согласен примириться с Агазоном, а на ночь оставил гонца в своём особняке, предварительно распив с ним доброго вина. Однако всем умным людям известно, что в больших количествах доброе вино превращается в злое, поэтому скоро огромный крог уже спал лицом вниз, и его пришлось нести в свою опочивальню трём крепким ребятам из гвардии.

Но это всё мелочи. Главное, что скоро Пирос весьма неплохо обогатится, а его город прославится на всю страну. Быть может, даже сам Король прибудет, чтобы лично выразить благодарность. Нет, ну а что тут такого? Как-никак теперь экономика их маленькой и дружелюбной страны в безопасности на много лет вперёд.

Пока Пирос впал в мечтания о том, как Король немедленно появляется здесь и поёт ему оду, всячески восхищается им, просто-напросто трепещет от восторга, Птолема медленно – очень-очень медленно – возвращалась в кабинет градоправителя с кухни по тёмному, еле освещённому коридору. Ей вовсе не хотелось долго терпеть того жирного пьяного идиота и она уже жалела о том, что её собственная тётя пристроила её в этот особняк.

Конечно же, вариантов у неё было не так уж и много: либо идти в бордель и обслуживать солдат за кусок хлеба, либо устроиться прислугой к градоправителю. Не такой плохой выбор она сделала, если хорошо подумать.

Третьего дано не было. Нет, только не в их городке, где между двумя слоями населения так отчётливо прослеживалась граница. Причём буквальная: на возвышении, на площади, был целый элитный квартал, где жили одни богачи: зажиточные купцы, командиры, полководцы, сам градоправитель. А вниз от этой площади уходили улицы, где жили все остальные и где помои выливали из окон прямо на улицу. Чем дальше – тем более нищие. Совсем на границе с Игнисом, где стояла та самая Белая Крепость, где был шахтёрский лагерь, царило полнейшее беззаконие. Там могли ограбить прямо посреди дня, туда соваться было небезопасно. Конечно, если тебя не сопровождает полк из двух дюжин рослых мечников в кожаных кирасах, как градоправителя. Да, элита и нищета.

И это на границе одной из самых развитых стран Союза Четырёх Драконов!

Чем сильнее Птолема погружалась в эти думы, тем грустнее ей становилось. За стенами особняка грохотала неудержимая буря, где-то бешено хлопали ставни.

Однако скоро её мысли прервал отчётливый звук, донёсшийся с первого этажа: громкий треск, как будто сломали громадную доску. Но буквально сразу же Птолема поняла, что произошло кое-что более существенное: выбило входную дверь.

Теперь первый этаж особняка Пироса наполнился чудовищными звуками: рёв дождя, грохот мебели, звон зеркал. Это всё было настолько чётко и отчётливо, что девушка не на шутку испугалась: а уж не грабители ли ворвались в поместье градоправителя?

И тут она услышала мягкие шаги, поднимающиеся по лестнице на второй этаж. Лестница с первого этажа как раз вела в кухню, а оттуда было два коридора: один в кабинет его светлости, а другой – в гостевую опочивальню, где спал гонец из пустыни. И кто-то явно намеревался пройти один из этих маршрутов.

И тот, и другой коридоры освещались светильниками на стенах. Но проблема была в том, что свет был очень тусклый, и разглядеть что-то было очень трудно. Всюду в каких-то адских танцах плясали тени. То ли из-за того, что кое-кто забил на свои прямые обязанности и не протирал их, то ли из-за тайной магии.

Птолема с шумом втянула воздух и задрожала всем телом: такого ужаса она ещё не испытывала. Некогда привычный пятничный путь превратился в непроходимую дорогу, полную ужаса и страданий. Сердце бухало где-то в голове, во рту появился горьковатый привкус. В следующую секунду она выронила бутылку из рук и та с гулким звоном ударилась о пол, но не разбилась.

Незнакомец всё так же тихо ступал, как будто не хотел напугать своей внезапностью.

«Это конец… Ну как же глупо, а…» – отчаянно пронеслось в голове Птолемы, а потом она скорее почувствовала, чем услышала, что незваный гость уже подошёл к ней вплотную и она перестала контролировать себя. Ей завладел липкий парализующий ужас.

А этот человек (если это было человеком) уже стоял на расстоянии поцелуя: Птолема чувствовала его смрадное дыхание, вонь тысячи трупов. Но теперь его можно было рассмотреть: крупного парня в рубахе с широкими рукавами. А на лице – две чёрные дыры вместо глаз. Волосы мокрые, прилипшие к мертвенно-бледному лицу, по которому стекают струйки дождевой воды. Наверное, его ничуть не заботил свой внешний вид.

Неизвестно, сколько бы они так простояли, но очень скоро из кабинета лорда послышался крик, полный ненависти и негодования:

– Птолема! Куда ты там провалилась, Дракон тебя дери!

Вернее, прозвучало это как «Птоем, кда-а… ты-ы… таа-м… про-о-валился-я…дркн тбя дери!». Наверняка доброе вино очень знатно расслабило мозг градоправителя, и даже на шум в поместье он не спешил выйти. Или упал где-то рядом с дверью и просто не мог.

Но было заметно, что этот крик градоначальника позабавил гостя: он улыбнулся.

И Птолема закричала так, как никогда не кричала; до острой боли в голосовых связках. И это неудивительно – такой улыбки она никогда не видела. И подумала, что больше не увидит вообще ничего.

Гость склабился двумя рядами длинных, кинжалообразных зубов, как у какой-то чудовищной хищной рыбы. И среди них прослеживалось четыре больших клыка: два сверху и два снизу. И самое ужасное было в том, что все зубы были замазаны кровью. Она была густой, но в то же время пенилась на этом смертельном частоколе, на тёмных дёснах. И это была свежая кровь. Птолема могла поклясться в этом.

Пасть гостя стала медленно открываться, вонь усилилась многократно, теперь служанка почти что теряла сознание от лютого ужаса, но смотрела прямо в разверзнувшуюся чёрную бездну перед ней и не могла отвести взгляд.

Но тут из-за её спины послышался голос Пироса: он как будто сразу протрезвел.

– Эй, Птолема! Что там у тебя происходит?!

В его голосе слышалась явственная тревога.

Она поняла, что он вышел из своего кабинета и стоял прямо посреди коридора, силясь разглядеть происходящее между ней и пришедшим гостем. Тот уже с громким клацаньем захлопнул свой бездонный рот и смотрел её поверх плеча, в сторону нового участника их маленькой пьесы. И по его выражению лица (или морды) Птолема поняла, что это существо нашло того, кого искало.

– Чего это ты не спишь в такой поздний час, уважаемый? – весело спросил гость и, чуть помедлив, внезапно бросился в сторону Пироса, плечом сбив Птолему. Она с глухим воплем полетела на пол, но почти тут же поднялась: это внезапное столкновение вывело её из оцепенения.

Оглушительный, полный отчаяния и безысходности, крик градоправителя секирой воткнулся ей в темечко и зазвенел в ушах. В этой полумгле она сумела увидеть, что нападавший вцепился в горло Пироса и тряс его из стороны в сторону, как собака – тряпичную куклу.

Захлёбываясь слезами, девушка побежала к лестнице. Вернее, попыталась. Ноги стали ватными, и она еле ими передвигала, звучно завывая во весь голос от тяжести рухнувшего ужаса на её нежные плечи. Сзади как будто орудовала свора диких собак, пытающихся разорвать брошенную им курицу.

Но, наконец, она добежала до лестницы. Казалось бы, ещё пару шагов – и вот оно, спасение. Но не тут-то было. Голова у неё сильно кружилась, а первый этаж был полностью поглощён мглой – видимо, все светильники там были разбиты. Схватившись дрожащими руками за перила, Птолема стала спешно спускаться, как в этот момент на месте расправы послышался дикий рёв: гость, видимо, обнаружил, что служанка, которую

он оставил на потом, всё-таки набралась смелости и сбежала.

Судя по топоту, она поняла, что монстр бросился за ней, и поэтому она прыгнула вниз – в темноту, и кубарем скатилась по лестнице, порвав платье, проехав по осколкам от зеркала, разбитого чудовищем. В тот же момент резкая боль пронзила её ладонь насквозь – и без света было понятно, что ей в руку впился один из больших осколков.

И, как только Птолема поднялась, чтобы бежать, исчадие ада настигло её и мощным ударом сбило с ног. Девушка тяжело рухнула у стены.

Вжавшись в пол, она понимала, что он стоит прямо над ней: огромный, полный первобытной свирепости. Она слышала, как он обнажает свои клыки, чтобы растерзать её, как Пироса. Она чувствовала, как он наклоняется к ней, чтобы довершить кровавую трапезу – нестерпимый смрад заполнил всё вокруг.

И в этот момент, не помня себя от такого потрясения, она выдернула осколок из руки, как тогда – в не таком уж далёком детстве, когда она так же упала, только на выбитую витрину. Но сейчас над ней стояло само воплощение ужаса, готовое уничтожить её, просто разорвать. Поэтому Птолема крепко зажала осколок и, коротко взмахнув, вонзила его прямо куда-то в область груди этому «благородному господину». Осколок не встретил никакого сопротивления и вошёл плавно, как нож в масло.

Чудовище дико взревело и отпрыгнуло назад, теперь в помещении стало светлее – из монстра сыпались мириады искр, прямо на пол, озаряя гостиную. Он уставился на место, откуда торчал осколок, и, схватившись за него обеими руками, словно это был не осколок, а самурайский меч, вошедший по самую рукоятку, стал медленно тянуть.

Но у Птолемы не было времени наслаждаться триумфом и тем более ликовать: она снова поднялась и бросилась наутёк, сбивая на своём пути разбросанные вещи. Запнулась о перевёрнутый стул и чуть не упала, но смогла удержаться на ногах. И через мгновение служанка уже наступала на щепки, оставшиеся от входной двери, а ещё через секунду она бежала под проливным дождём, захлёбывалась горькими слезами и задыхалась от порывов ветра, бьющих прямо в лицо.