Клеймёный

1

Летом 1933 года Семен Васильевич Руднев после полугодичной службы во Владивостоке прибыл в строящийся Де-Кастринский укрепрайон. Вместе с ним приехали жена Домникия Даниловна и сын Радий.

Стояла тихая погода. Море застыло в неподвижности. Его серая гладь сливалась воедино с видневшимися вдалеке сопками, островками тайги и даже с отвесными темными скалами.

Семен Васильевич смотрел на втиснутую между двух скал бухту, в которую они входили, на узкий залив, и думал, что никогда еще судьба не забрасывала его так далеко от родного дома.

Пароход «Тобольск» пыхтел, недовольно бросался черным дымом, осторожно приближался к скалистому берегу.

Прозвучал протяжный гудок. Его звук разными голосами повторили скалы. Судно причалило к берегу.

Семья по скрипучему трапу спустилась на серый бетонный пирс. Семен Васильевич тащил два коричневых чемодана с блестящими металлическими набивками по углам. Домникия Даниловна несла разбухшую от вещей сумку. Радик плелся за ними с несколькими упаковками.

На берегу их встретил молодой красноармеец. Высокий, стройный парень.

– Руднев Семен Васильевич? – спросил он.

– Руднев.

– Товарищ полковой комиссар, вас велено доставить к месту проживания.

Недалеко стояла повозка, аккуратно застеленная травой.

Семен Васильевич сначала помог взобраться на телегу Домникии Даниловне. Поставил на траву чемоданы с вещами, которые они таскали из гарнизона в гарнизон. Аккуратно разложил остальной багаж. Сел возле жены. Радик лихо вскочил на повозку сзади.

Красноармеец стеганул лошадь. Она нехотя побрела по раскисшей после недавнего дождя земле. Телегу тянуло из стороны в сторону, колеса бросали вязкую глинистую землю, стучали на камнях, которые выступали то здесь, то там на мягком грунте.

«Тобольск» «затянул» сипло у-гу-гу, запыхтел, пуская из трубы черный дым, и отчалил от берега. Семен и Домникия уставились на него темными глазами. Несколько минут не двигались, не отрывали от него пристальных взглядов. Им казалось, что вместе с теплоходом «Тобольск» от них уходил весь цивилизованный мир.

Домникия Даниловна вспоминала Европейскую часть Советского Союза, особенно милую Украину, где до этого провели с мужем большую часть жизни. А также незабываемый Ленинград с его белыми бессонными ночами, с разводными мостами, с дворцами и храмами.

После получения диплома военно-политической академии им. Толмачева, после нескольких лет, проведенных в Севастополе, судьба их забросила на самый край земли. В дикие, забытые людьми и Богом, места.

Не удержалась от нахлынувших эмоций. Вспомнила, как добирались до Владивостока, где муж прослужил полгода. Ехали несколько недель. В составе пассажирского поезда находился товарный вагон с маленьким окошком с решеткой. На каждой остановке в окошко лезли заросшие, грязные лица.

– Курить! – жалобно повторял худой заросший паренек.

Он протягивал через решетку руку и интенсивно махал ею, пытаясь привлечь внимание.

Крики паренька утопали в стуке колес проходящих поездов, говоре людских голосов, надрывных гудках паровозов. Измотанные долгой дорогой, уставшие от жизни обладатели мест в пассажирских вагонах спешили в течение коротких остановок обеспечить себя самым необходимым: купить пирожков с ливером или капустой, хлеба, воды, махорки или папирос.

На каждой остановке Рудневы выходили из вагона. Разминались и дышали свежим воздухом на перроне. Благо еще в Москве они заблаговременно закупили продукты питания. Щепетильная Домникия Даниловна тщательно подсчитала, что им потребуется, чтобы доехать до Владивостока.

Всем членам семьи жалобные крики не давали покоя. Радик, который в своей недолгой жизни видел многое, спросил отца:

– Почему их везут в товарняке?

– Потому, что они заключенные, опасные для общества.

Его мама не вмешивалась в мужской разговор. Но на одной из остановок, уже в Мариинске, не выдержала. Купила папирос, направилась к товарняку.

– Нема! Сентиментальность здесь ни к чему. Не вздумай! – пытался остановить ее Семен Васильевич.

Но жена уже не слышала мужа. Она протянула в худую руку подростка пачку папирос.

Цыганка рядом, которая наблюдала за ними, сказала:

– Начальник, от сумы и тюрьмы не зарекайся. Думаешь, если поимел гимнастерку и хромовые сапоги, всю жизнь будешь в высоком кабинете сидеть!?

Поезд тронулся. Рудневы поспешили в вагон. Цыганка с маленьким ребенком на руках осталась на перроне. Супруги ни разу не вспомнили товарняк. Но чем дальше они продвигались по транссибирской магистрали, тем чаще встречались с вагонами с заключенными.

Теперь Домникия Даниловна вспоминала поездку на Дальний Восток. Знала, что будет неприятно мужу, но не могла сдержаться:

– Мне кажется: нас пригнали сюда по этапу.

За тринадцать лет совместной жизни Руднев хорошо изучил свою жену и благодарил судьбу, что она свела его в Кадиевке, на Донбассе, с молоденькой учительницей-комсомолкой. Ее отец-шахтер подорвал здоровье, рано умер, мама тяжело работала. Это не помешало целеустремленной девушке получить образование.

В самые тяжелые для него годы разрухи и нищеты она помогла выстоять, создать семью, окончить академию. Она везде была рядом с ним, разделяла полный лишений образ жизни, когда маленькая комната на двоих в общежитии кажется пределом мечтаний.

Окружающие принимали их за брата и сестру, настолько походили они друг на друга. Их быт был скромен. Она имела пару платьев и кофт, одни туфли, осенью, зимой и весной носила одно и то же пальто. Вся ее одежда помещалась в одном чемодане.

Если Нема говорила такое, значит, на то у нее были веские причины.

Руднев тоже постоянно сталкивался не только с будущими уголовниками, но и с политическими, которых выявляли и судили по известной 58-й статье. Бытовало мнение, что их судили ни за что. Но напряженная служба не давала ему времени разобраться в этих вопросах. В своих частях он делал все, чтобы невинный человек не пострадал. Товарняки с решетками вызывали смутную тревогу у Семена Васильевича.

Тем не менее, он попытался успокоить жену, что не все так плохо в этой стране, они быстро обживутся на новом месте.

Нема оглянулась вокруг: на виднеющийся краешек моря, отвесные скалы, на дремучий лес и сопки – дикий, заброшенный край на самом конце земли, сказала:

– Заехали. Дальше некуда!

Семен Васильевич ничего не ответил. Он посмотрел на строящиеся огневые точки, на множество людей, которые сновали возле них. Они занимались в основном бетонными работами. Все делали вручную, лишь иногда используя лошадей, совсем редко – грузовые автомобили, трактора и другую технику. У него вначале мелькнула мысль: что привело сюда этих людей. Пусть военным приказали. В укрепрайоне полно гражданских лиц.

Но вспомнил, что японцы уже завоевали северо-восточную часть Китая, посягают и на советские территории. Значит, так надо государству: здесь, в забытом людьми уголке, построить неприступную крепость, оплот завоеваний Октября на Дальнем Востоке.

Семен Васильевич взглянул на жену, вспомнив, сколько она пережила, произнес

с расстановкой:

– Нам выбирать не приходится. Куда пошлют, туда и едем.

Домникия Даниловна поняла, что сказала лишнее, чтобы не волновать мужа, добавила:

– Праздники не могут продолжаться бесконечно. Придется жить без Ленинграда, Херсона, Николаева и Севастополя.

– Но мы еще возвратимся в Украину со старинными храмами Путивля, терриконами Донбасса и белыми вишневыми садами, – заверил ее Семен Васильевич.

Лошадь неторопливо брела по разбитой дороге. Впереди показалось небольшое селение. Оно состояло из белых деревянных домиков с резными ставнями. Они раскинулись на невысокой сопке. С востока ее окружал густой таежный лес, с запада она выходила на дикие луга, которые чередовались с мелким кустарником и болотами.

Стройному, подтянутому полковому комиссару исполнилось 33 года, хотя по паспорту считалось 34. Чтобы приняли на завод, пришлось при получении документа добавить год. Теперь он вел двойной счет своему возрасту.

Семен Васильевич выглядел моложе своих лет. Стройный, в строго подогнанной военной форме, в до блеска начищенных сапогах. Смуглое лицо военного дополняли темно-русые волосы, строго зачесанные назад и тщательно уложенные.

По окончании военно-политической академии имени Толмачева в Ленинграде Руднева направили начальником политотдела 61-го зенитно-артиллерийского полка береговой обороны Морских Сил Чёрного моря. Жили тогда в Севастополе и радовались такому назначению. Привыкли к теплу, мягкому климату Крыма с жарким летом и дождливой зимой.

К сожалению, Севастополь пришлось покинуть. В 1932 году Семен Васильевич – начальник политотдела 9-й артиллерийской бригады береговой обороны Морских Сил Дальнего Востока. И вот они в Де-Кастри…

Немного пониже мужа, худенькая, стройная, такая же темноглазая и смуглая, как Семен Васильевич, Домникия Даниловна уже жалела, что не удержалась, высказала мужу свое первое впечатление. Ее нельзя было отнести к избалованным женщинам с капризами, с какими-то особыми претензиями. Понимала, что ему тоже несладко. Корила себя, что не могла удержаться от эмоций при виде уходящего парохода.

Радик не вникал в вечные дискуссии родителей. Он сидел спиной к ним, болтал свисающими с телеги ногами и любовался зеленью лесов, нетронутой природой. Он привык к гарнизонам, военным городкам и казармам, и перемену места жительства воспринимал как обычное дело.

Семен Васильевич относился к новому назначению тоже спокойно. Он считал себя рядовым партии и счел своей обязанностью находиться там, где она прикажет.

Бухта Де-Кастри исчезла из виду. Лошадь приближалась к деревянным домикам.

– Здесь живет командный состав, – объяснил словоохотливый красноармеец.

Домики были выстроены давно, зияли темными окнами, которые уже нагляделись на мир.

По скрипящим полам зашли в помещение. Печка, лавка, грубо сколоченные деревянный столик и табуретки. Вот все, что находилось в домике.

Парень помог перенести вещи, вежливо попрощался и уехал.

Новое жилье не вызывало у четы Рудневых особого восторга. Маленькие окна, низенькие потолки. Отсутствие мебели. Даже минимума для жизни.

Это еще больше испортило настроение не избалованной излишествами Домникии Даниловны.

– Ничего, обустроимся, – успокаивал супругу Руднев.

– Лишь бы у тебя по службе сложилось. А мы привыкнем. Правда, Радя?! – спросила она.

– Лишь бы было с кем в футбол погонять. Остальное приложится.

– Вот это настоящий мужской разговор, – поддержал сына отец.

– Молодцы, так держать! – засмеялась его жена.

Спать легли довольно поздно. Но сон Семена Васильевича оказался коротким. Ему снился Лев Троцкий. Лейба Давыдович Бронштейн. Пламенный оратор с пышными черными волосами, с острой черной бородкой. Позже шутили, что он был похож на козла в очках.

Тысячи людей, в том числе юный Семен, слушали завораживающие слова оратора. Троцкий говорил нужные народу слова. Что Советская власть уничтожит окопную страду. Она даст землю и уврачует внутреннюю разруху. Советская власть отдаст все, что есть в стране, бедноте и окопникам.

Толпа ликовала… Ей предложили резолюцию: за рабоче-крестьянское дело стоять до последней капли крови…

– Кто за? – спросил Лев Давыдович.

Огромная толпа, как один человек, вздернула руки.

– Пусть ваш голос будет вашей клятвой поддерживать всеми силами и со всей самоотверженностью Совет, который взял на себя великое бремя довести победу революции до конца и дать людям землю, хлеб и мир.

Троцкий, как председатель Петросовета, проводил четкую линию, чтобы в период двоевластия склонить народ, в первую очередь, армию, на свою сторону. До революции Троцкий никогда не принадлежал к ленинской партии профессиональных революционеров. Известно, что приехав в Россию после Февральской революции, он сначала вошел в группу «межрайонцев», с которыми летом 1917 года и влился, в конце концов, в ленинскую организацию.

То есть Троцкий до революции не был большевиком. Позже под влиянием В. И. Ленина он убедился окончательно и бесповоротно, что самый справедливый строй на земле, – коммунизм.

Когда Лев Давыдович приехал в Петроград, Ленина там еще не было. Троцкий спокойно и уверенно готовил вооруженное восстание, о котором говорил Владимир Ильич.

Тот еще скрывался в Финляндии, но призывал к вооруженному восстанию. Боялся: можно опоздать, упустить власть. Он требовал начинать восстание немедленно. Троцкий не спешил. Не видел особого смысла в восстании.

В стране брожение идей. Митинги, горячие речи, щедрые обещания. Дни, один интереснее другого.

Финляндский вокзал. Вместе с рабочими Русско-Балтийского завода Семен шагал туда с надеждой и волнением. Сеня приехал в Питер в 1914 году к старшему брату Василию. На первых порах работал рассыльным, потом его перевели учеником в столярно-сборочный цех. Расторопного и неробкого паренька заметили большевики. Привлекли к своей деятельности. Он распространял листовки, участвовал в забастовках, демонстрациях и других массовых мероприятиях рабочих.

В 1916 году юношу арестовали жандармы, нашли у него листовки. Посадили в выборгскую политическую тюрьму «Кресты». Около четырех месяцев провел Сеня в «романовской предвариловке». Держался стойко, спокойно отвергал предъявляемые ему обвинения.

В бурные дни Февральской буржуазно-демократической революции записался в красногвардейский отряд, вступил в ряды в РКП(б). И вот он вместе со своими друзьями-заводчанами встречает Владимира Ильича Ленина.

На перрон вышел простой, уже не молодой, среднего роста, лысый мужчина. С помощью рабочих быстро взобрался на броневик, окруженный со всех сторон несокрушимой стеной вооруженных солдат и матросов. Энергично размахивая руками, произнес знаменитую речь, ставшую потом боевой программой. Всем доступные и понятные слова о мире, земле, власти рабочих и крестьян. Собрание неистовствует.

– Ульянов-Ленин! Владимир Ильич, – скандирует толпа.

Он выступает. Никто не догадывается, что он торопится, он боится, что не получится уже тысячу раз продуманная и проговоренная операция по захвату власти. Так называемая революция.

Огромное человеческое море ликует, летят вверх головные уборы, слышится громогласное «ура!», в котором утопает и юный звонкий голос Семена.

В холодную октябрьскую ночь того же семнадцатого года брал участие в штурме Зимнего. Как в крепости, засели там такие же молодые, как он, ребята. Они не жалели патронов, они защищали законное правительство от нашествия дикой толпы, поливали атакующих из пулеметов. Но разве они могли остановить восставший народ?!

Штурм Зимнего оставил самый яркий след в его жизни. Ему часто снились люди в папахах с красными лентами, такими же красными, как лужицы крови на мостовой, в матросских бескозырках, люди с оружием, греющиеся у костров, революционно настроенные матросы, солдаты, бесконечные разговоры о том, что наконец-то они заживут мирной обеспеченной жизнью.

Ему часто снился бой под Пулковым, когда малочисленным, слабо вооруженным революционным отрядам надо было любой ценой остановить корниловские казачьи полки, рвущиеся в красный Питер, чтоб потопить в крови революцию. Тогда, в бою, на юного Семена набросился огромный казак. Руднев успел выбить из рук врага клинок. Вцепились друг в друга. Силы были не равны. Верзила подмял под себя паренька и схватил его за горло. У Сени перехватило дыхание, потемнело в глазах… Вовремя на помощь подоспел земляк Витя Чупахин. Он убил беляка.

Семен Васильевич метался во сне, как много лет назад, пытался увернуться от тяжелых рук плотного казака, а тот схватил за горло обеими руками и душил, душил, не давал дышать.

Семен Васильевич закричал и проснулся. Приводил в порядок учащенное дыхание, не двигался, чтобы не разбудить жену. Она тоже нагляделась за эти годы. И если проснется, им предстоит бессонная ночь.

Он задремал. Поплыли сумрачные воспоминания о том, как его в числе других красноармейцев направили на охрану Смольного. И вот ночью, едва заступил на пост у двери с табличкой № 67, перед ним неожиданно появился Владимир Ильич. Спросил, не тяжело ли ему, такому молодому, дежурить в столь поздний час…

Он ответил:

– Не тяжело.

С тех пор прошло много лет, а он помнил каждое слово Ильича, его усталый, грустный и проницательный взгляд, разговор о том, что революцию мало совершить, ее надо защищать. И это значительно труднее…

Юному Семену вырисовывалось светлое будущее. Славное и большое. Как и многие другие, он был полон решимости строить новую жизнь. Но иллюзии продолжались недолго. Следом за громкими речами последовали тяжелые будни. Уже в декабре 1917 года был установлен режим «военного коммунизма» с его всеобщим огосударствлением экономики, трудовой повинностью и продразвёрсткой. Власть начали открыто обвинять в возврате к рабовладельческим методам.

Вместо мира надолго затянулась братоубийственная Гражданская война. Страну захлёстывают массовые восстания. Производство упало в несколько раз, резко ухудшились бытовые условия.

К этому надо добавить, что молодое государство очутилось в международной изоляции. Все державы Антанты, а затем и нейтральные государства, отказались признавать законность новой власти и разорвали с ней дипломатические отношения.

Но все тяготы жизни молодым Рудневым воспринимались с воодушевлением. Он в составе 1-го маршевого эшелона Красной гвардии Выборгского района уезжает на Южный фронт. Смутные сомнения, что он борется с войсками Центральной рады, которая хочет, чтобы Украина была самостоятельным государством, побеждает в нем всеобщий энтузиазм. Мы разделаемся с буржуазными «самостийныками», заставим их служить социалистической революции.

Красноармейцы освобождают Полтаву, Гребенку, Бахмач, спешат на помощь киевским рабочим…

К концу 1918 года в Киеве установилась Советская власть. Подразделения красноармейцев возвращаются в Петроград.

После разгрома врагов Руднева направили бойцом 4-го Петроградского продотряда. Обстановка в Пензенской губернии, куда прибыли петроградцы, была тяжелой. Борьба в нищей голодающей стране была тяжелая. Много пришлось потрудиться Семену, который был уполномоченным по хлебозаготовкам в Чембарском уезде.

Юноша предпочитал опираться не на силу оружия, когда встречался с разоренными крестьянами, а на разъяснительную работу с ними.

Поздней осенью, выполнив свое задание, Петроградский продотряд выехал на Южный фронт, влился в 42-ю стрелковую дивизию, которая формировалась в Донбассе. В ее составе юноша прошел славный боевой путь. Расстаться с ним его заставило тяжелое ранение.

После выздоровления Семен окончил курсы при политическом управлении Юго-западного фронта, в начале 1920 года работал инструктором политотдела Донецкой трудовой армии, восстанавливал разрушенный войной Донбасс. С Донбасса Руднев поехал на Румынский фронт. Там заболел тифом и попал в госпиталь. После выздоровления служил помощником комиссара 45-го полка прославленной 15-й Сивашской дивизии. После непродолжительных курсов его направили комиссаром дивизионной школы младшего командного состава.

Семен понимал, что судьба его сложилась так, что свою жизнь он посвятил армии. Ему нельзя отставать от других. Пока молодой, надо учиться. Попросил командировать его на учебу. Молодого способного комиссара направили в Ленинградскую военно-политическую академию имени Толмачева…

На новом месте не спалось. Он тихонько встал, накинул на плечи шинель, по скрипучим половицам вышел на улицу. Сел на ступеньки дома.

Небо очистилось от туч. Сияли звезды. Он узнал Большую Медведицу, так же тянулся Млечный путь. Почти рядом темнел лес. Перед ним стоял легкий туман. Холод приводил в чувство.

Перед глазами пролетела его недолгая, но богатая на события жизнь. Смерть Владимира Ильича, переход от новой экономической политики к форсированной индустриализации и коллективизации. Он и его сверстники поддерживали и индустриализацию, и коллективизацию. Лично ему хотелось видеть еще лапотную страну технически развитой, индустриальной. Но здравый смысл подсказывал другое: страна должна развиваться не за счет обнищания народа, его варварской эксплуатации, обещаний, которые могут исполниться через столетие. Жизнь дается один раз. И ее надо прожить, как следует, уже сейчас.

Он никак не мог увязать текущие события с высокими идеалами революции, с речами, которые произносили Троцкий, Ленин, другие ораторы.

Он пытался успокоить Нему, когда она говорила, что их пригнали сюда по этапу. Но товарные вагоны, которых становилось все больше, чем дальше они двигались по транссибирской магистрали, внушали тревогу.

«Откуда берется столько преступников?! – думал Семен Васильевич. – После Октябрьской революции и Гражданской войны прошло достаточно времени, чтобы с ними разобраться. А товарные вагоны с решетками продолжают во множестве мчаться по транссибирской магистрали».

Все эти факты изначально давили на сознание и сердце. Нет, в этой стране делается что-то не так.

Семен Васильевич почувствовал легкий озноб. Он кутался в шинель. Но тело все равно доставал холод. Влажный остывший воздух накатывался волнами с моря, пронизывал его множеством игл. Руднев поднялся. Тихонько возвратился в теплый дом.

2

Новое двухэтажное здание штаба выделялось среди почерневших от времени одноэтажных домиков. Добротно сложенный из ошкуренных бревен сруб поражал своею новизной, тягучим запахом свежеспиленной хвои.

Семен Васильевич шел, поскрипывая до блеска начищенными сапогами. В его походке улавливался годами отработанный строевой шаг. Его гимнастерка с кубиками на вороте, была строго стянута широким ремнем. Форма военного подчеркивала крепко сложенную, стройную мужскую фигуру.

Начинающее полнеть лицо, внимательные и добрые карие глаза, широкие губы, кажется, расплывшиеся в улыбке, темные русые волосы, зачесанные назад. Так выглядел прибывший по назначению новый комиссар укрепрайона.

Над поселком стоял густой туман. Он окутывал деревья и темные домики. Бухта и море находились вдалеке. Но комиссар чувствовал море. Несмотря на туман, там, где оно находилось, горизонт открывался сплошным бело-синим маревом. Казалось, что ему нет конца и края.

В свое время он угадывал Черное море за десятки километров. В воздухе пахло рапой. Небо становилось голубым и высоким. Семен Васильевич вспомнил море у Севастополя, где он служил после окончания политической академии. Ласковое, теплое. Они с Немой и Радиком подолгу не выходили из воды. Сын, несмотря на возраст, быстро научился плавать.

В Крыму они жили в домике для командного состава высоко над морем. К нему вела деревянная лестница с перилами. Они спускались к морю по скрипучей лестнице. Долго смотрели на голубую водную гладь. Следили, как ее стремительно разрезает сторожевой катер вдалеке.

В свободные минуты они всей семьей бродили по берегу. И в шторм, и в штиль. Последний особенно любили. Тогда купались долго. Заплывали за волнорез – бетонные глыбы, которые ровной дорожкой возвышались над гладью воды. Ее постоянно меняющееся зеркало тянулась от волнореза в бесконечную даль. Этой дали нет конца и края.

Здесь все не так. И море не то. Холодное, постоянно волнующееся. Лесенок тоже не увидишь. Над бухтой нависли дикие скалы. Строители делают ее планировку, укладывают бетон. Базу для военных кораблей.

Семен Васильевич представился по уставу комдиву, коменданту укрепрайона Петру Григорьевичу Барановскому, выложил на стол личные документы. Пожилой уставший мужчина с жиденькой бородкой сказал слабым голосом:

– Садись!

Достал из пепельницы, полностью забитой окурками, слабо дымящуюся папиросу. Сделал несколько глубоких затяжек. Взял со стола паспорт Руднева. Внимательно его просмотрел. Потом раскрыл диплом. И хотя там все было написано, переспросил:

– С высшим военным образованием?

– Так точно!

– Поди ж ты! Молодец! У нас преобладают практики. Вроде меня. За плечами два класса церковно-приходской школы. А целую крепость на шею повесили!

Комдив продолжал изучать диплом. Не удержался от эмоций:

– Ленинградскую, военно-политическую академию? Поди ж ты!

– Сами видите! – улыбнулся Руднев широкими губами.

– У нас много ленинградцев.

– Очень приятно.

– Думаю, ты с ними найдешь общий язык.

– Буду стараться.

Возвратил документы Семену Васильевичу.

– Должон тебе сказать: обстановка у нас напряженная. Чуть проштрафился, – органы наркомата внутренних дел к стенке прижимают. Поди ж ты, докажи им, что не виноват. И военные и гражданские пашут целыми сутками. Настроение у людей неважное. С ними надо усилить политическую работу. Больше объяснять, что к чему. Что япошки в любой момент могут в бухте объявиться.