Техподдержка
– А как же твой приятель Бука?
– …ни одного ученого, ни одного художника, ни мало-мальски заметного человека, который возбуждал бы зависть или страстное желание подражать ему! – гнул свое Вася. – Только едят, пьют, спят, потом умирают, родятся другие, и тоже едят, пьют, спят и, чтобы не отупеть от скуки, разнообразят жизнь свою гадкой сплетней, водкой, картами, сутяжничеством…
– Было! – рявкнул Тёмкин, но вовсе не гневно, а даже с некоторым восторгом. – Было, негодяй! Поймал меня! Я же тебе поверил! Ну как не стыдно, а?! Клоун!
– …и неотразимо пошлое влияние гнетет детей, и искра божия гаснет в них, и они становятся такими же жалкими, похожими друг на друга мертвецами, как их отцы и матери! Что не так, Сергей Георгиевич? Чему тут можно не поверить? Оглянитесь – всё правда! Самая прогрессивная Африка двадцать первого века – это самая задрипанная Россия девятнадцатого!
– Для некоторых и девятнадцатый – недостижимый идеал, – Тёмкин махнул рукой куда-то на северо-восток.
– А некоторые любят погорячее, – сказал Вася. – Через двести-триста, наконец, тысячу лет, настанет новая, счастливая жизнь. Участвовать в этой жизни мы не будем, конечно, но мы для нее живем теперь, мы творим ее – и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье… Понимаете, мне неудобно остаться в памяти народа пошлым оружейным бароном под рукой великого царя Буки. И ушлым посредником при гениальном реформаторе Буке – неинтересно. Даже мудрым советником – ну скучно же. Так все могут. Такое, кстати, легко забывается. Нет, в своих мечтах я вижу, как мои потомки гордятся хулиганом, по мановению пальца которого лезли на стенку наглые американцы, высокомерные французы, надменные англичане, самодовольные китайцы… Неплохо, а? И век от века в устной традиции – строго в устной традиции, я настаиваю, это принцип, это уважение! – будет обрастать новыми дикими подробностями история ужасного Черного Ящика, сотворенного мной на коленке из дерьма и палок… Э-э, джентльмены, вы почему так смотрите? Я что-то не то сказал?..
Ломакин опустил глаза и поднял стакан. Леха закусил губу. Будь он знаком с Негром Васей получше – шепнул бы ему сейчас пару ласковых слов. Чисто по-дружески. Нашелся, блин, изобретатель, Черный Ящик выдумал, кулибин хренов. Ну форменный детский сад. А в далекой холодной России куча народу убивала ради этого время и ресурсы самым идиотским образом. И шеф взбеленился. И Ломакин весь извелся. И Леху ящик просто измучил.
И всё ради того, чтобы неграм в Африке было весело?
– Сдается мне, я чего-то важного не знаю про Черный Ящик, – сказал Тёмкин, внимательно глядя на гостей.
– Сдается мне, я тоже, – буркнул Вася озабоченно. – Вы как-то очень напряглись, мои дорогие. С упаковкой были сложности? Или она вам просто не нравится? В чем дело?
Ломакин мотнул головой и снова припал к стакану.
А Леха не выдержал.
– Не сочтите за оскорбление, Василий, но вам-то шуточки, а у нас вон Олег Иванович, заслуженный человек, руководил сборкой этого нелепого ящика, которым вы гордитесь. Бригада квалифицированных механиков строила его целый день! И известное вам слово появилось на ящике не просто так! Это люди выразили свое отношение!..
– Минуточку! – прервал Леху консул. – Какое слово?!
Глава 3
…How I Learned to Stop Worrying and Love the Bomb
октябрь 2049 года, Россия – 4 ноября 2049 года,
Лимпопо
никаких праздников, всем работать
температура: высокий градус идиотизма
Двадцатитонный прототип БШМ-К с ласковым прозвищем «Избушка» весьма условно поддавался упаковке в тару типа «ящик». Он туда попросту не влезал. Не то чтобы само изделие сопротивлялось; в основном противился здравый смысл.
БШМ-К – это «боевая шагающая машина». Что значит «К», хотя должно быть, по идее, «О» – опытная, – давно забыли, да никому и не интересно. Полный рост изделия – шесть метров. С откинутой за башню антенной радара и в положении «сидя», то есть согнув ноги в коленях, всё равно около трех.
Прототип обозвали «Избушкой» еще первые его испытатели. Представлял он собой двуногое самоходное шасси, на которое нахлобучили башню от «Тунгуски». Дизайн получился уморительный: чистая избушка на курьих ножках, и даже трудно поверить, что машина предназначена для войны. Несмотря на свои четыре ствола, башня старой русской зенитки с задорным гребешком радара и круглой блямбой антенны выглядела как угодно, только не пугающе. Машина-защитница, симпатяга. «Избушка» в целом производила впечатление несколько карикатурное и даже несуразное, но, в первую очередь, добродушное. Испытатели ее любили. В серию пошли совсем другие БШМ – изящные, с характерной красотой опасного зверя. Хищные. Агрессивные. А «Избушка» – ну она же пусечка.
Однако упаковать эту пусечку на лапках в подарочную коробочку всё равно заколебешься.
Жесткое требование клиента из какого-то богом забытого Лимпопо поставить изделие непременно в ящике сначала позабавило, а будучи подтверждено высоким начальством, глубоко и полностью шокировало персонал «департамента экспорта специмущества и услуг сухопутных войск». Чего, блин? Лимпопо, блин? Это где вообще? Да мы если чихнем дружно всем департаментом, там случится гуманитарная катастрофа. Ящик?! Хотите сыграть в ящик – «Рособоронтех» к вашим услугам! Строго говоря, это наша профессия. Мы до сих пор не завоевали мир только потому, что приказа не было. Короче, отвалите.
От упаковки отбрыкивались долго и упорно, и сами не заметили, как вырастили из мухи слонопотама: сроки давно вышли, ничего не сделано, ответственного нет, виноватых не найти. По бюрократическим понятиям это полный залет, ведь бугор разбираться не станет и назначит виноватыми сразу всех. Так и получилось. Разъяснять вопрос явился лично шеф – начальник департамента. И сказал: друзья мои, вы меня больше не любите? Или забыли, как я вас люблю? Сейчас напомню, как я это умею!..
Сразу выяснилось, что подчиненные обожают упаковочные ящики и готовы их клепать днем и ночью без выходных. Образовалась даже некоторая очередь, в которой активно толкались локтями. Однако шеф, будучи руководителем поистине мудрым, пресек эту инициативу. «Производителем работ по ящику» он назначил не менеджера среднего звена и даже не того, кто хотя бы теоретически понимал, как сколачивают большие деревянные коробки, а человека рядового, зато авторитетного и со стальными нервами, – пилота Ломакина. Во-первых, Ломакин был когда-то заводским испытателем боевых шагоходов, работал с «Избушкой» и более-менее помнил, как надо обращаться с этим единственным в своем роде экзотическим изделием. Во-вторых, он ездил за машиной на завод, где та простояла без движения много лет и чудом не угодила в металлолом; лично помогал делать ей профилактику, сгонял в небольшой пробег, оттестировал все системы и расписался в акте приемки. Никто лучше Ломакина не знал, в каком «Избушка» состоянии, где у нее слабые места и чего от нее вообще ждать. В-третьих, «работы по ящику» предстояли воистину титанические и совершенно нестандартные, даже, пожалуй, внезапные, – здесь нужен был прораб, которого не кинут через бедро.
За неимением в штате «Рособоронтеха» плотников с соответствующим допуском, решать внезапную задачу поручили мужикам из слесарного цеха при испытательном полигоне – олдскульным и хардкорным механикам, которых удивить нечем. Они и не удивились. Они просто сказали Ломакину, что тот явно превышает свои полномочия. Ну, по-русски это намного короче, всего пять букв и вопросительный знак… Но тут явился шеф и предложил механикам подумать. Тоже коротко и веско. Он как раз лично прокатился на «Избушке» и обнаружил, что в кабине пилота отсутствуют биотуалет и кофеварка, обязательные для экспортной поставки, отчего был несколько взбудоражен и чертовски убедителен.
Механики думали целую минуту и решили, что если изделие не идет к ящику, тогда ящик придет к нему. Отчего бы не построить деревянную коробку вокруг машины? Загнали «Избушку» на транспортную платформу, заставили присесть, соорудили каркас из бруса и обшили толстыми неструганными досками. Но даже при всей неспособности механиков удивляться, этот идиотизм достал их до самых печенок. Хоть в запой уходи со стыда, такой фигней страдаем. О чем они и доложили своему почетному прорабу Ломакину, который вместе с ними демократично орудовал молотком.
Профессионально невозмутимый Ломакин, человек со стальными нервами (нет, это не фигура речи) и, по слухам, тайный кавалер сан-эскобарского Креста За Колоссальные Заслуги, принял страдания коллег близко к сердцу и позволил себе мальчишескую выходку. Он скачал из интернета маркировку от атомной бомбы – и был в последний момент схвачен за руку, когда уже вырезал трафарет. Услышав от шефа: «Олежка, тебе пятьдесят лет, ну чего ты как маленький!», Ломакин ответил: «Мне это показалось забавным». И заявил, что всё равно в знак протеста нарисует на ящике какую-нибудь хреновину. Иначе перед мужиками неудобно.
– Неудобно гадить в почтовый ящик! – отрезал шеф. – Мужики твои сейчас будут строить из фанеры действующий макет биотуалета. И красить в радикально белый цвет, чтобы как настоящий! Вот это, я понимаю, неудобно!..
– А что нам мешает распечатать унитаз на принтере? Он же пластмассовый…
– Я мешаю!!!
– Понял, молчу, – сказал Ломакин, но было поздно.
– Да вы офигели тут! И ты офигел! И я… Я, как бешеная собака в должности начальника департамента, вынужден носиться, выпучив глаза, и гавкать на людей! И они еще делают оскорбленный вид! Не позволю! Меня нагнули с этим дебильным ящиком – и я всех нагну! Всем будет неудобно по самые гланды! Из фанеры – и точка! И лично проверю, как покрасили! Унитаз ему… Распечатать… Какому-то папуасу… Вчера с дерева слез… Перебьется!.. Уфф… И ты еще тут… Самый умный… Художник фигов…
Слегка остыв, шеф вошел в положение, но попросил ограничиться хотя бы знаком «хрупкий груз» и надписью «Не кантовать». Ломакин ответил, что это слишком английский юмор с точки зрения уникальных специалистов, которых заставили целый день гвозди заколачивать, чтобы выбросить две тонны натуральной древесины крокодилу под хвост.
И не стал рисовать ничего.
Шеф сказал, что всегда верил в Ломакина. Распустился народ, положиться не на кого, старая гвардия дофига о себе воображает, а у молодежи вовсе нет воображения. Один Олежка – серьезный человек!
Ломакин немедленно спросил, зачем его тогда, серьезного человека, посылают черт знает куда ради ерундового задания. Водить «Избушку» может хоть ребенок, система управления огнем на ней стоит от современных БШМ. Пробежаться по танкодрому, положить несколько мишеней и сбить пару дронов – раз плюнуть. Вон, Филимонов изучил ТТХ машины так, что от зубов отскакивает. Ходовую перебрали, она держит нагрузку, аккумуляторы в порядке, даже гидравлика не «потеет». Оружие проверили. За ракеты не поручусь, а пушки отлично пристреляны. И зачем я нужен? Пошлите с Филимоновым молодого пилота. Не хочу в Африку, там сейчас жарко днем и холодно ночью, я от резкой перемены климата страдать буду, пожалейте меня.
– Филимонов – пацан, – сказал шеф. – Он теоретик, ничего тяжелее стакана еще в руках не держал. Для него эта командировка первая и, возможно, последняя. В случае чего подстрахуешь новичка. И присмотрись, кстати, к парню. Его начальник отдела утопить пытается. Думает, я не знаю, что они секретаршу не поделили, два придурка…
– Погоди, мальчишку посылают в Лимпопо, чтобы он там облажался? А если он провалит сделку? Извини, конечно, но зачем ты это позволяешь?
– Заказчика курирует некто Негр Вася. Помнишь такого?
– Ха! Тогда я точно не нужен. А что Вася забыл в этой заднице? Он по мелочи не работает.
– Вася вообще-то местный. И приятель диктатора. Так что за сделку я спокоен. Но Филимонову знать об этом ни к чему. Считай, я даю ему шанс проявить себя в обстановке, приближенной к боевой. Пусть думает, что всё плохо. И ты ему в этом поможешь.
– Ага! – сказал Ломакин, слегка оживляясь.
– В разумных пределах!
– Ага… – повторил Ломакин.
– Ну и давай все-таки вспомним регламент, который и в Африке регламент. Изделию положен квалифицированный пилот. Тем более – такому заслуженному. Ходовая там была ушатана еще в незапамятные времена, башня тоже поработала основательно, а потом машина пятнадцать лет стояла в ангаре. Ну да, перебрали, и она вроде бегает и даже не «потеет», что вообще удивительно, но мало ли какая деталь отвалится завтра? Лучше тебя «Избушку» никто не знает. Выручай, старик. Этот ненормальный диктатор Бука хочет шагоход. Прямо очень хочет. Чтобы всё у него было, как у взрослых. И на самом верху есть мнение, что шагоход ему нужно продать. Не настоящий, конечно, а прототип, который долго не прослужит и не особо навоюет. Но для Африки сойдет. Бука поставит изделие перед своим дворцом и будет счастлив. Это большая политика. А на заводе машина всё равно ржавеет без толку и захламляет территорию…
– Ее в музей надо, а не в Африку! – Ломакин вздохнул. – Когда мы научимся беречь и сохранять опытные изделия? «Избушка» хорошая. Я ведь ее еще во-от такой помню…
– Ну, видишь, – сказал шеф. – Кого еще посылать, если машина тебе, считай, родная.
– Спасибо за доверие. Это примерно как Герасима послали утопить Муму! – отрезал Ломакин.
И затаил обиду. И на шефа, и на Директора Буку, и в особенности на дурацкий ящик.
А Леха думал, что всё плохо.
Утром четвертого ноября ящик благополучно прибыл в Африку. Самолет отогнали в закрытую зону аэропорта, вокруг словно из-под земли выросло оцепление со зверскими черными рожами и автоматами наперевес, подкатили черные «мерседесы», набитые расфуфыренным офицерством, и белоснежный джип, из которого появился «наш человек» Негр Вася – тоже весь в белом. В противовес страхолюдным воякам, Вася оказался утонченно хорош собой, а с офицерами держался, как старший по званию. И по-русски шпарил с чистейшим московским прононсом. И с Ломакиным они не руки пожимали, а вполне сердечно обнялись. Леха сразу почувствовал себя бодрее – ровно до момента, когда платформу с изделием выкатили из брюха «Ила», чтобы грузить на танковоз.
Тут Леха схватился за голову, а Вася заржал и принялся хлопать в ладоши. И воскликнул:
– Как же я соскучился по всему этому! В Москву, в Москву, в Москву!
И наотрез отказался хотя бы прикрыть срамоту брезентом.
На борту ящика красовалось русское слово из трех букв. Большое-пребольшое, черной краской, и высохло уже, никаким растворителем не возьмешь.
Леха готов был перед судом поклясться, что Ломакин в самолете всю дорогу сидел неподвижно, закрыв глаза. Попросил у командира разрешения законнектиться с воздушным судном; прилепил себе за ухо, где у него выход нейрошунта, проводок с магнитным штекером, воткнул другой конец в разъем бортовой сети – и отрубился. Это было любимое состояние Ломакина, он так медитировал: сливался с техникой и следил за ее самочувствием.
– Олег Иванович, я всё понимаю, но как вы это сделали?! – спросил Леха, провожая взглядом танковоз и прикидывая, сколько времени понадобится, чтобы снимок ящика попал в ЦРУ, оттуда в СВР, а оттуда или куда надо, или куда не надо, или вообще никуда, но вот это, конечно, вряд ли.
– Значит, пока еще не всё понимаешь.
Леха скрипнул зубами. Ломакину-то наплевать на «организационные выводы». Он пилот высшей категории, белая кость, и знать не знает, что на свете есть такие страшилки, как лишение премии или понижение в должности. Когда начальство матерно рычит, это точно не про наших пилотов; их на работе чаще пытаются убить, чем обругать. Ломакин совсем не учитывает, что рядом зеленый сотрудник, переживающий трудный период в карьере. Пилоту в худшем случае пальцем погрозят, зато отыграться на молодом у нас – святое.
А Ломакин, он выше унылой прозы жизни. Ему шунт ставили в Сан-Эскобаре – потому что больше нигде не ставят нейрошунты, – и этим всё сказано о человеке. Не каждого пошлют в Сан-Эскобар работать. Далеко не каждому тамошняя хунта предложит нейроинтерфейс. И черт знает каким фанатичным технарем надо быть, чтобы в сорок лет согласиться на рискованную операцию. Сколько вообще в «Рособоронтехе» пилотов с шунтами? А в мире?
Секундочку. Шунт!
– Сервисный манипулятор? – несмело спросил Леха. Тихонько, чтобы можно было сделать вид, будто он просто размышляет вслух. – Сервисный манипулятор в грузовом трюме. И баллончик краски…
– Мне это показалось забавным, – небрежно бросил пилот.
– А мне теперь мало не покажется! – огрызнулся Леха.
Ломакин поглядел на свое временное начальство сверху вниз и неопределенно хмыкнул. Это могло означать что угодно. Леха понятия не имел, как старший товарищ к нему относится. Ну да, пилоты и вообще «производство» не особо ценят кабинетных работников. Какого они мнения об отделе продаж, в натуре не бином Ньютона: о нас все и всегда плохого мнения. Но конкретно сейчас два конкретных человека за девять тысяч километров от дома – не будут же ссориться, верно?
Им надо всего-то продать изделие и улететь отсюда. Ломакин в этом участвовал, наверное, раз двадцать. А Негр Вася сто раз такое устраивал. А у Лехи завтра первый выход на публику – и не исключено, что последний.
Леху сюда, в общем-то, послали, чтобы он провалился. Всучили некондиционный товар; отправили даже не в жопу мира, а в жопу Африки; и как нарочно, к самому эксцентричному африканскому диктатору. И Леха в принципе может себе это позволить – облажаться в полный рост, написать заявление «по собственному» и уйти, – но, извините, не доставит такого удовольствия начальнику отдела. Старый дурак приревновал молодого сотрудника к девице, которую Леха даже руками не трогал. Нет, ну было один раз по пьяни на корпоративе, но больше никогда и ни за что. Нельзя увольняться по такому ерундовому поводу. Надо остаться в строю хотя бы из вредности. Правда, одной вредности маловато будет, некоторая поддержка в разумных пределах не помешала бы. Пока что от Ломакина не помощь, а расстройство. Забавно ему, видите ли…
Сквозь цепь автоматчиков просочился солдат с подносом: три стакана прозрачной жидкости, лимонные дольки, маслины, тонко порезанное мясо. Леха открыл было рот, чтобы вежливо отказаться, но Вася его опередил.
– Добро пожаловать в Лимпопо, – сказал он неожиданно строго. – А это лекарство от Лимпопо.
Благоволите принять дозу. Иначе вас ждет как минимум расстройство желудка, а из меня консул Тёмкин вынет душу и вставит обратно не тем концом!
– Мы же… это… Из зимы приехали. У нас акклиматизация… – промямлил Леха.
– Счастлив тот, кто не замечает, лето теперь или зима, – загадочно отозвался Вася.
Леха обреченно выдохнул и проглотил «лекарство» залпом. Неизвестно, спасло ли оно от расстройства желудка, но буквально через минуту проблема неприличного слова на ящике показалась скорее анекдотом, нежели трагедией, и он мысленно рукой махнул: будь что будет.
И вспомнил про надпись только под вечер, когда Васе пришло в голову похвалиться своей изобретательностью.
И тут уж Леха терпел-терпел, а потом не выдержал и сказал Васе, что думает по этому поводу.
А потом консул Тёмкин сказал.
А потом Ломакин сказал, что завтра рано вставать.
И удивительное дело, но все с ним согласились. А завтра была война.
Глава 4
Das Boot
5 ноября 2049 года, пятница
профессиональный праздник: День военного разведчика
время: после полудня
температура: +28 ˚С, без осадков
В луже у дальнего берега высохшей реки лежал единственный в мире военно-воздушный тактический крокодил. У него всё было хорошо.
Леха сидел на башне, тупо глядя в планшет. У Лехи всё было плохо.
Карта, еда и патроны – что еще нужно хорошему человеку в плохих обстоятельствах? В любом фильме про нападение инопланетных гадов, атаку террористов или зомби-апокалипсис – короче, всегда, когда отставному бойцу спецназа предстоит в одиночку спасать мир, – первым делом герой выясняет, где он, и проверяет наличные ресурсы. Чтобы сразу иметь четкий план: куда идти, чего жевать на ходу и чем убивать врагов.
С определением на местности Леха справился: если верить модулю ГЛОНАСС в планшете, «Избушка» временно прописалась в национальном парке неподалеку от стыка трех государственных границ. Судя по карте, до ближайшего чекпойнта между Лимпопо и Матабелелендом можно доковылять за несколько часов пешком даже в офисных туфлях – если не упадешь от обезвоживания или не наступишь на змею. Еще какие-то островки цивилизации оставались слева и за спиной; зато впереди, прямо за руслом пересохшей реки, лежал огромный кусок буша, где не было ничего. Абсолютно ничего на десятки километров. Ботсвана и в лучшие времена не отличалась населенностью, а ее провинция, ныне республика, Селеби-Пхикве, и подавно. Там вся жизнь сконцентрирована вокруг никелевых рудников и никому не интересно бродить по зарослям…
Леха потер глаза. Беда с этими гибкими планшетами. Их можно свернуть в трубочку или сунуть за пояс, и все так делают, и сам он не исключение, а настоящие эстеты вообще носят планшет в сапоге, – только экран от такого обращения быстро затирается. Карту он скачал еще в Москве, самую обыкновенную, и было ей сто лет в обед, потому что спутникам летать над медвежьими углами скучно. Но теперь при большом увеличении из-за потертостей и царапин ему мерещились посреди дикой природы какие-то призрачные тропинки и непонятные темные пятна.
Да пусто там, пусто, только дорога вдоль границы, а дальше – гуляй, не хочу. Это в Лимпопо творится черт знает что, похожее на военный переворот, и любой населенный пункт может быть опасен. А прямо по курсу – лесостепь, тишина и уединение. Вздумай Леха спрятаться всерьез и надолго, он бы плюнул на границу и ушел вперед, за реку.
Плюнуть Леха не мог – пересохло во рту. При резких движениях слегка кружилась голова. Пока еще слегка. Если он не найдет воду, всё остальное – восемь зенитных ракет и больше полутора тысяч выстрелов к пушкам, – не имеет смысла. Потому что дальше будет только хуже. Он не успеет ничего сделать, и выбор у него останется проще некуда.
Если герой – запрись в башне, потеряй сознание и гордо сдохни. Потом друзья сложат о тебе легенду… Да черта с два. Никто не узнает про твой подвиг. Тот, кто найдет машину и сумеет ее вскрыть, кинет труп на съедение падальщикам. Ну просто чтобы не отвечать потом, если спросят. Не было тут русского, не знаем, не видели. И ты исчезнешь. И возникнет другая легенда – про труса, который бросил изделие, убежал от него в кусты, и там паникера загрызли гиены. Или даже шакалы. Или вовсе бандерлоги. Короче, что-то гаденькое и подленькое. В назидание всем трусам. Ибо русские не сдаются! И так далее.
Если не герой – потеряй сознание тут, на башне. Останется некоторый шанс, что тебя реанимируют. Но каким позором это кончится, Леха уже представил.
Получается, выбора нет. Он должен найти воду и завести двигатель.
Леха тяжело вздохнул.
Вода есть в системе охлаждения пушек, но там сейчас, наверное, чистый кипяток; и чтобы до него добраться – надо знать, как; и если надеешься сохранить машину, будь готов еще стрелять, хотя бы для острастки, а без жидкости оружие быстро заклинит. В любом случае, чтобы выпить воду из зенитного автомата 2А38М, нужна инструкция к зенитному автомату 2А38М. И вообще нужна инструкция к машине, иначе как заводиться-то. А где у нас инструкция?!
Только не говорите, что ее нет.
Опять стало холодно. Казалось, потеть уже нечем, но было полное ощущение, что ледяная струйка пробежала вниз по позвоночнику. Леха весь передернулся и спрыгнул в башню. Секунду-другую постоял, схватившись за кресло, пережидая головокружение. Открыл все люки, чтобы не копаться в потемках. И начал лихорадочно перетряхивать рундучки и шкафчики, в трудных местах подсвечивая себе планшетом.
Планшет сейчас на большее не годился: связи нет, а у инструкции статус «для служебного пользования», и скачать ее в электронном виде не разрешили.
Леха, в общем, знал, где инструкция. Обыск кабины – это просто жест отчаяния. На удачу.
Штатно в «Тунгуске» работали три человека, а когда башню переделали под одного пилота, внутри кабины образовалось много свободного места, и возиться тут было хотя бы не тесно, но Леха всё равно то и дело бился головой, в основном о плоские мониторы контроля, развешанные там и сям. Голова от ударов «плыла», в ушах звенело, перед глазами летали какие-то загогулины. Сразу нашелся инструмент. Потом расходники – патрубки, резинки, шайбы, прокладки, гайки и болты. Баллончик из-под желтой краски – это хулиган Ломакин рисовал смайл на передней антенне, умница, но мог бы и предупредить… Еще инструмент. Коробка с комплектом войсковой химической разведки. Зачем? Наверное, так положено. И наконец, аккуратная деревянная шкатулка, дорогая с виду, запечатанная ленточкой, а внутри – хреновина. Леха долго глядел на хреновину, соображая, зачем она, а когда понял – истерически расхохотался.