Псковичи оповестили по всем десяти псковским пригородам, чтобы собирались все, кто только может в чем-нибудь пожаловаться на наместника и его людей.
Этим воспользовались и те, кто ссорился не с наместником, а между собой, и отправились к великому князю с жалобами друг на друга.
Каждый день прибывало их больше и больше в Новгород: великий князь не выслушивал из них никого, а говорил им через своих бояр:
– Копитесь, копитесь, жалобные люди, придет Крещение Господне и я всем дам управу!
Псковичи ждали Крещения и писали на свою землю, чтобы как можно больше приезжало челобитчиков с жалобами на наместника. Но когда к велиокму князю приехал сам насместник, тот поверил именно его докладу.
На Крещение великий князь приказал всем псковичам быть на водоосвящении. Когда после обряда духовенство направилоьс к Святой Софии, великокняжеский глашатай кричал псковичам:
– Псковские посадники, бояре и все жалобные люди! Велел вам государь собраться на владычный двор. Сегодня государь даст управу всем!
Посадники, бояре, купцы и лучшие люди, вошли во владычную палату, а так простой люд встал во владычном дворе. Собравшихся во дворе людей поименно переписали и отправили по домам.
В это же самое время во владычной палате появились бояре и дъяки. От имени великого князя они объявили собравшимся в ней, что в то самое время, когда они бьют челом на наместника, другие псковичи бьют челом на посадников, бояр и земских судей и жалуются, что от них людям нет никакой управы.
Поэтому, продолжал глашатай, следовало бы наложить на них великую опалу, однако государь хочет показать им свою милость и жалованье.
– Если вы, – продолжал глашатай, – сотворите государеву волю и снимете вечевой колокол, то великий князь рассудит вас и наместника. Если же вы не учините государевой воли, то государь будет свое дело делать, как ему Бог поможет, и кровь христианская взыщется на тех, которые презирают государево жалованье и не творят государевой воли!
Иными словами псковичам предлагалось покончить со своей независимостью и перейти под юрисдикцию великого князя. Однако по сути дела пленникам не оставалось ничего другого, как только благодарить великого князя московского за такую милость, и они в первый раз назвали себя государевыми холопами.
Их заставили еще написать от себя в Псков убеждение исполнить государеву волю. В заключение они поцеловали крест на верность государю и были допущены к великому князю. Василий Иванович принял их ласково и пригласил на обед.
Их отпустили свободно в свои помещения, но не велели выезжать из Новгорода до конца дела. Пожертвовав свободой своей земли, они надеялись, что не потеряют своей личной свободы, и думали, что их благополучно отпустят восвояси.
В Пскове быстро узнали о случившимся. Какой-то псковский купец ехал с товаром в Новгород узнал о случившемся с его земляками, бросил свой товар и вернулся в Псков. Там он стал бегать по улицам города и громко кричать:
– Великий князь переловил наших земляков в Новгороде!
Началась тревога. Зазвонили на вече, и смельчаки кричали:
– Ставьте щит против государя! Запрем город!
Но благоразумные останавливали, объясняя свои действия тем, что вся братия, посадники, бояре и все лучшие люди находились у Василия в руках.
В это время в город приехал посланец от задержанных псковичей и привез просьбу не противиться и не доводить до кровопролития. После многих толков умереные взяли верх, и в Новгород был отправлен гонец.
– Мы не противны тебе, государь! – заявил он Василию, – Бог волен и ты, государь, над нами, своими людишками!
12 января 1510 года приехал в Псков дьяк Третьяк Далматов. Зазвонили на вече. Дьяк взошел на ступени веча и сообщил, что государь приказал снять вечевой колокол. В противном случае он обещал наказать всех тех, кто не подчинится его воле.
Передав псковичам государево послание, дьяк сел на ступени веча. Псковичи отвечали, что дадут ответ завтра.
На другой день опять зазвонили на вече, теперь уже в последний раз. Третьяк взошел на ступени. Посадник от имени всех псковичей сказал:
– У нас в летописях записано такое крестное целование с прародителями великого князя. Псковичам от московского государя не отходить ни к Литве, ни к Польше, ни к немцам, никуда, а иначе будет на нас гнев Божий, и глад, и огнь, и потоп и нашествие неверных. А а если государь не станет хранить крестного целования, то и на него тот же обет, что на нас. Теперь Бог и государь вольны над Псковом и над нашим колоколом, мы не изменили крестному целованию!
Дьяк ничего не ответил и приказал спустить вечевой колокол, который тотчас увезли к государю в Новгород.
Сам Василий приехал в Псков с вооруженной силой, не доверяя покорности псковичей. 27 января он созвал так называемых лучших людей в «гридню» (место сбора дружины), а простой народ на двор.
Боярам объявили первым, что государь их жалует, не вступается в их имущества, но так как были государю жалобы на их неправды и обиды, то им жить в Пскове не пригоже: государь их жалует на Московской земле и им следует тотчас ехать в Москву со своими семействами.
Простому народу объявили, что его оставят на месте прежнего жительства под управлением великокняжеских наместников, которым псковичи должны повиноваться.
Около тpexcoт семейств было отправлено в Москву, причем, дали на сборы только один день. Отправлены были также жены и дети тех псковичей, которые прежде были задержаны в Новгороде.
Хотя великий князь и объявил, что он не вступается в их достояние, но дело у него расходилось с обещанием: изгнанники потеряли свои дворы, свои земли, все было роздано московским людям, которых Василий Иванович перевел в Псков вместо сосланных, а последних водворили на Московской земле и частью в самой Москве. Но он не тронул, подобно своему отцу, церковных имений.
Московское управление казалось невыносимым для псковичей, пока они с ним не свыклись. Наместники и дьяки судили их несправедливо, обирали их без зазрения совести, а кто осмеливался жаловаться и ссылаться на уставную великокняжескую грамоту, того убивали.
Иноземцы, жившие прежде в Пскове, удалились оттуда. Многие из псковичей, не в силах более сжиться с московским порядком вещей, разбегались или постригались в монастырях. Торговля и промыслы упали.
Псковичи пришли в нищету, только переселенцы из московской земли, которым наместники и дьяки покровительствовали, казались несколько зажиточными. На обиду от москвича негде было псковичу найти управы: при московских судьях, говорит летописец, правда улетела на небо, а кривда осталась на суде.
Впрочем, и правители Пскова поневоле работали не для себя, а для великого князя. Был в Пскове, после уничтожения вечевого устройства, в течение семнадцати лет дьяк Михаил Мунехин, и, когда умер, государь захватил его имущество и начал разыскивать, что кому он был должен при жизни; его родные и приятели по этому поводу подвергались пыткам.
После него, говорит летописец, «было много дьяков, и ни один по-здорову не выезжал из Пскова; каждый доносил на другого; дьяки были мудры, казна великого князя размножалась, а земля пустела».
Черты эти не были принадлежностью одного Пскова, но составляли характер московского строя, в Пскове же казались более, чем где-нибудь, поразительными, по несходству старых нравов и воззрений с московскими.
Современник Герберштейн замечает, что прежние гуманные и общительные нравы псковичей, с их искренностью, простотой, чистосердечием, стали заменяться грубыми и развращенными нравами.
Так шло объединение русской земли…
Конец последнего удельного князя
С точки зрения свирепости Василию III было далеко как до его отца Ивана, которого первым называли Грозным, так и до сына, который под этим именем вошел в истории.
Но добреньким он не был. И чего только стоит история о том, как он покончил с последним удельным северским князем Василием Шемячичем, внуком уже печально известного нам Дмитрия Шемяки.
Ко всему прочему он был сыном Ивана Димитриевича Шемякина, бежавшего в 1453 году в Литву от мщения великого князя Московского.
Время и место рождения его неизвестны. В Литве он владел городами Рыльском, Новгород-Северском и некоторыми другими землями, пожалованными королем Сигизмундом его отцу в наследственное владение.
Наиболее важными моментами его жизни следует считать участие в русско-литовских интригах того времени. Получая от Сигизмунда земли, удельные князья, бежавшие от московского владычества, теряли самостотоятельность.
«После смерти, – говорилось в данной ими королю присяге, – нам и нашим детям служить тому, кто будет на литовском престоле; если после нас не будет потомков, то нашей земле от великих княжеств литовских не отступаться».
В числе условий, разрешавших князей от присяги, были пункты, дававшие возможность служебным князьям весьма часто менять своего господина, именно: отказ великого князя защищать служебных князей от обидчика, неоказание чести и милости.
Такое положение вело к тому, что литовское и московское правительства по очереди принимали перебежчиков с землями, и этим вызывались постоянные ссоры.
К концу XV-го столетия закончилось присоединение северо-восточных уделов к Москве, и Иван III обратил внимание на запад, желая возвратить русские земли, присоединенные к Литве в XIV-м столетии во время княжеских междоусобий.
Пограничные князья могли оказать ему значительную помощь и потому, задумав войну, Иван послал к ним тайные предложения перейти с владениями на его сторону, за что предлагал им в награду свои города и все завоеванные литовские земли, обещая не вступаться в последние, а только «беречь» их.
