Вонзи в мой анус чёрно-белый штяг.
Зашей суровой ниткой белый шар,
Взашей прогнав себя за грань сиянья,
И в темноте затихни, причастившись знанья,
Шампанью затушив его пожар.
Варвара, передав Варнаве свечку,
Не суеверя, прикурив от пламени,
За ограбленьем, выдохнув колечко,
Вдруг, вздрогнув, вспомнит о секретном знании…
Легенда о Микки Маусе
Деревья бряцали жестяными жетонами лиственности,
Брехуны лопотали на картинно отмирающих наречиях.
Татуировщики татуировали татуировки на лодыжках, плечах и предплечиях,
Писари писали письмена о письменности и условности понятия действительности.
Хохотуны хлопали и хлопотали о хлопчато-бумажной промышленности,
Топтуны топали, лопали и лопотали о единственности троицы и её двусмысленности.
Альма матер прославляла могущество фатерлянда и пела осанны истеблишменту,
Племянницы же крутили попами в ритм неизбываемо перманентному.
Прецедент, созданный совокупностью предпосылок и обстоятельств,
Уподоблялся великой прилюдной порке, вызванной цепью мелких кощунств и предательств.
Величественно витийствующий президент был до рези в мошонке искренен и озабочен
Эффективностью коэффициента облапошиваемости империи, облапошивать каковую он столь торжественно уполномочен.
«Обезьяна, игриво содомизирующая сторожевого пса» —
Панно, висящее в кабинете директора.
Сжатые тисками тел двух чёрных рабов обвислые чреслеса
Обозревает глаз, внезапно прорезавшийся на конце резинового эректора.
Белкин-Стрелкин, выпущенный из жёлтого дома,
Носится меж домами терпимости, аки камень, выстреленный из пращи.
Нестор Гуляй-Поле решает жить по к/ф «Сало, или 120 дней Содома»
И принимает новое имя Пьер-Паоло (Пётр Павлович) Ищи-Свищи.
Полуголый чертёнок, прыгающий и дергающийся под музыку хаус,
Чувствует на себе голодные взгляды клубных акул обоих полов.
Дед Савелий, проснувшись средь ночи на складе, выпалит во тьму из обоих стволов.
А наутро к железнодорожному полотну доползёт обескровленный Микки Маус.
Эврика
Слепая эврика, Орфей и Евридика.
Гертруда рамы в окнах выбила, гляди-ка.
Триумвират подагры и упадка сил:
Геронтократ, кинокефал, эребофил.
Безгласый певчий, кормчий пустоты.
Безусый возничий и стряпчий простоты.
Конец бродяжничества, гуканья в кустах.
Сонм жезлов, строящийся ку?бово, ветвящийся фельдфебель Кабыстах.
Сезам, откройся нам, напетый вальс ноль-перст.
Сумма слагаемых и склонность к перемене мест.
Коль скоро карма заряжает русскую рулетку,
На Трафальгарской площади стрела любви пронзит и Мурзику жилетку.
Законы физики, кентавры Таормины.
Как сладок сон, как, ей же ей, и взрывы кетаминны.
И, прохиндей, снедаем, воровато,
И три семнадцатых ему, и «домо аригато».
Весло сломалось об асфальт воды.
В ведре реальности пробита брешь размером с ручку от сковороды.
Я так хотел бы осязать банальность красоты твоих телес.
Я долго шарил за деревьями, но мне, увы, не суждено за ними обнаружить базилевс.
В раструбе
Когда одиночество прожигает дыры в коже и тело твоё плачет гноем
Когда псы воют волками в своих конурах, и тьма отвечает им волчьим воем
Когда в раструбе уже не осталось метафор, а иносказание оборачивается геморроем
Когда мы сидим бьём в барабаны, сидим-рядим, сидим-доминошим, сидим и воем
.
.
.
Это как вставать на лыжи во время дождя
Это как пестовать в себе хунвейбина, при этом самосодомизируясь и живородя
Это как гулять по столице Австрии, наяривая на баяне
Это как жарить мухоморы в Тридевятом царстве, сев на иглу на острове Буяне
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
