– Я на память не жалуюсь, – пожала плечами Дора. – И мужика этого вижу впервые. Так что, засадить нож в брюхо повода не имелось.
– Мне он тоже не знаком, – призналась я. – Если даже где-то когда-то жизнь сводила, не запомнился.
– Это ты зря, – не сдержала улыбки Маруся. – Мужик красивый. И явно при деньгах. Был.
– Ритке такое счастье без надобности, – хмыкнула Жанна. – Свой не хуже дома сидит.
А Нора брезгливо поморщилась. Ее дома ждали лишь пыль да скучные книги. И виноватой в этом внезапно оказалась Иванова:
– Кто о чем, а вшивый о бане.
– Не все же о покойниках, – хмыкнула Маруся. Чувствовалось, что желание огреть Нору чем-нибудь тяжелым возрастало с каждой секундой. –Не ты ли, к слову, ему свидание назначала?
– Разумеется, нет!
– А знаешь, охотно верю… – кивнула Маруся. – Ведь ты и свидания – вещи из разных вселенных. Мне за тебя, как и всех обиженных жизнью женщин, обидно, конечно. Но что есть, то есть, и мужики проходят мимо, не оборачиваясь.
– Ах ты… да ты…
– Чего это ты так раскраснелась? – ухмыльнулась Маруся. – На правду ведь не обижаются. Сама всех вечно этим поучаешь, словно пластинка заезженная. А, мышка наша серенькая?
Нора пошла пятнами. Она сверлила Марусю гневным взглядом и нервно шевелила тонкими губами. Все присутствующие нервно замерли. Одна лишь Маруся посматривала на нее надменно, радуясь нанесенной обиде. Но вдруг и на некрасивом лице Норы появилась улыбка. Злая, едва заметная. И сразу стало ясно – сейчас грянет.
– Ты все правильно говоришь, – елейно запела младшая из сестриц. – Правда дорогого стоит. И скрывать ее не стоит. Особенно от близких. Они ведь все поймут, все примут. Да?
– Конечно, – кивнула Маруся. Но на самом дне ее темных глаз появился страх. Похоже, она уже жалела, что задирала Нору.
– Хорошо, что ты понимаешь это, – наставительно вещала Норка. – Потому не таясь, расскажи-ка нам, что за тачка и почему же ты в лесу ее прятала?
Маруся сцепила зубы. Сжала пальцы так сильно, что на шоколадной коже появились белые пятна. Все присутствующие хмуро наблюдали за участницами ссоры. Каждая знала нечто такое, что заставило нас насторожиться, забыть о приличиях и ждать ответа, больше похожего на покаяние.
– Не стоит таиться, -по-иезуитски улыбнулась Нора. –Здесь все свои. Расскажи нам.
– Мне говорить не о чем, – отрезала Маруся и гордо вскинула голову.
– Нет? К чему же тогда вся эта таинственность? Где тот парень, что подвозил тебя сюда? Или, может, это твой дружок и покоится на дне реки?
– Иди ты к черту! – рявкнула Маруся. – Я знать не знаю, что это за мужик!
– То есть, подвозил тебя не он?
– Нет!
– Кто же тогда?
– Не твое дело!
– И то правда, – кивнула Нора и улыбнулась особенно сладко и гадко. – Мне твоих клиентов знать незачем. Секс-индустрия никогда не была предметом моих интересов.
Повисла гробовая тишина. Маруся дернулась всем телом, будто получила мощнейший удар в грудь, затравлено опустила глаза. Ее била дрожь, но слова не слетали с сжатых в линию губ. Сашка бросила зло:
– Поясни!
Нора предпочла изобразить из себя дуру. Эта роль удавалась ей превосходно, особенно, когда игра была против тех, кто слабее или уязвим.
– Как, вы не знали? – ахнула она. – Маруся наша – профессионалка. Ведь это так называется? Когда девки любую мужскую прихоть за гонорар исполняют? Ночная бабочка, представительница древнейшей профессии, блудница…
Это был миг триумфа Норы. Не знаю, как давно она знала о тщательно оберегаемой тайне Маруси, но момент для разоблачения нашла наилучший. Бойкая и вечно оптимистичная Маруся забилась в угол и не решалась поднять глаз. Ссутулив плечи, она закусила до крови губы. Ресницы ее трепетали, пальцы нервно теребили рукав блузки. Нора унизила ее публично, с явным удовольствием и перед единственными подругами.
– Так или нет, тебя не касается, – сухо сказала я. –С кем спать или не спать решаем только мы. И другим судить не дано.
– Я всего лишь хотела…
– Мне плевать, чего ты хотела, – отрезала я. – Занимайся своими проблемами, а со своими мы и без тебя разберемся.
– Но…
– Замолкни, злыдня – бросила Дора. – Врунья! Как только наглости хватает говорить такое!
Подобного поворота событий Нора не ожидала и сконфуженно притихла. Маруся же, напротив, успела прийти в себя. Смотря куда-то в сторону, сказала слегка охрипшим голосом:
– Она не врет. Все правда. Я своих грехов не отрицаю. – Маруся посмотрела прямиком в глаза Норы и сказала с пугающим спокойствием. – Я – шлюха. Пусть так. Но продавала я себя, а не друзей.
Резко подскочив, Нора поспешила прочь. Вылетев из комнаты, словно из горящей хаты, она показательно хлопнула дверью. Жанна нахмурилась, но вспомнив, что дом еще может достаться не ей, а мужу, быстро успокоилась.
– Мы ни о чем спрашивать не будем, – некоторое время спустя вкрадчиво сказала Дора. – Это дело твое. Но о парне все же расскажи. Сама понимаешь…
– Я с ним не знакома, – покачала головой Маруся. Голос ее предательски дрожал. – Тачка не моя. Я… неважно. Главное, это никак не связано с вами.
– Тогда чего ты боишься? – тихо спросила Жанна.
Маруся подняла полные слез глаза и ответила твердо:
– Друзей, что хуже врагов.
Никто не нашелся, что сказать. У каждой из нас была своя тайна, а то и не одна. Поступок Норы – удар в спину. Подлый, глупый, злой. Вполне возможно, она уже жалеет об этом. Но сделанного не воротишь.
Маруся тяжко поднялась и бесшумно покинула гостиную. Стараясь избегать взгляда друг друга, разбрелись по комнатам и мы.
Если друзьям веры нет, то кому же доверять в этой жизни?
Промаявшись час в своей комнате, ни с кем не попрощавшись, я покинула дом. Быстро шагая по широкой тропе, я размышляла о злодейке-судьбе и причине ее столь явной озлобленности на меня-сиротинушку. Так и не докопавшись до причин коварства вселенной, я сбилась с шага и недоуменно посмотрела на скалившую зубы черную дворнягу.
Мне бы стоило испугаться, но ее появление оказалось столь неожиданным, что сделать это я попросту не успела. Не знаю, не понравилась ли псинке скорость моего шага или ее давно не кормили, но оскал впечатлял. Добавить к этому размер собачки (а в ее кровях явно имелись Кавказские овчарки), и станет понятна глубина моего нежелания знакомиться ближе.
И вдруг громом среди ясного неба раздалось грозное:
– Клякса!
