Костя Юханцов и Перекрёсток Бесконечности. Приключения начинаются :)
Мы опять придвинули друг к другу головы, улыбнулись, а девочка, протянув вперёд руку, щёлкнула пальцами.
– Всё!
– Всё? – переспросил я.
– Глядите.
Настя подхватила из воздуха синеватый лоскуток, развернула, разгладила. А нам осталось только ахнуть. Пожалуй, это было самое крутейшее сэлфи в мире! Мы там были просто как живые.
– Отпад, – только и сказал Миха.
И добавить к этому было нечего.
– Движение – оно, конечно, жизнь, – послышался сзади хрипловатый басок бобра, – но я себе по брусчатке уже весь хвост стёр.
– Боб, – сказал Миха, – может, ты это… домой пойдёшь, а мы сами… с Настёной?..
– И не надейтесь.
– А мы и не надеялись, – ответила за всех Настя, хихикнув.
– Ничего, – проговорил бобр, – у меня тут велосипед рядом.
Мы прошли сквозь арки и направились по улочке между ладных разноцветных домиков.
– Вот сейчас… это у нас… улица Радужная… – заговорил Боб, – через пять домов – поворот на Лунную… а там, где ворота с оленями, Красный и живёт.
В общем, пять минут – и пришли.
Я толкнул ворота, песчаная дорожка провела нас между кустов, если не ошибаюсь, жасмина, и мы оказались перед дверью.
– Звони! – сказал Боб.
Я оглянулся на Мишку, на Настю. Они кивнули. Мол, раз уж припёрлись, так что ж тянуть?..
Вздохнув, я дёрнул шнурок – тугую косицу из кожаных полосок с бахромой внизу. Где-то в глубине послышался тихий звон – словно пробили настенные часы. И двери открылись. На пороге стоял высокий сухощавый человек в каком-то расписном, едва ль не пиратском, сюртуке, красных ботфортах, в рубашке с пышным жабо. Я пошарил глазами, но шпаги на боку не приметил. Треуголки на голове тоже не обнаружилось. Лет ему было, пожалуй, около пятидесяти. По нашим меркам. Седые волосы, стрижка аккуратная такая с чётким пробором. Щёточка жёстких чёрных усов. М-да… Просто капитан Блад на пенсии. И это – Кощей?..
– Здравствуйте, – нарушила молчание Настя. – Мы к вам в гости. Нам поговорить с вами надо.
– Очень надо, – добавил я.
– Гости? – несколько удивлённо промолвил «пират». – Но гости… это же – замечательно! Проходите же, проходите, – он широко улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой. – Чаю? Есть лимонады, соки… Скажите, как вас величать?
Мы скороговоркой назвали свои имена. И прошли в комнату, заваленную бумагами, книгами, инструментами. У стены, напротив окна, стоял мольберт с холстом, повёрнутым к стене.
– Мне морковного, – сказала Настя.
– А мне чайку с вишней, – проговорил Боб.
– Ладно, нам тогда лимонад, да, Мих? – я оглянулся на друга.
Мишка махнул рукой, мол, не против.
– С чем? – склонив голову, осведомился колдун.
– Ну-у… а с чем у вас есть? – сказал я.
– Со всем! – ещё шире заулыбался Кощей. – Но порекомендую со смородиной и корицей. Мне такой больше всего по нраву.
– Хорошо, спасибо, – буркнул я.
Всё страньше и страньше выходило. Говорящие бобры, это, оказывается, полная ерунда по сравнению с добрым Кощеем.
Между тем, хозяин похлопал в ладоши, и вокруг образовалась немалая суета. Чашки, ложки, бутылки замелькали в воздухе, одни напитки смешивались с другими, что-то сыпалось, звенело, подпрыгивало.
– Присаживайтесь! Угощайтесь! – Кощей указал нам на кресла; так и почудилось, что он мне сейчас подмигнёт.
– А теперь говорите. Так интересно узнать о целях вашего визита!
Он уселся напротив, закинул ногу на ногу.
В начищенном до блеска чайнике я разглядел задумчивую Мишкину физиономию. Он говорить явно не собирался.
– Мы вот с чем… э-э-э… в общем, тут такое дело… – промямлил я, краснея от собственного косноязычия. – Мы из другого мира, из того, что там – за пещерой. И у нас люди всё время воюют. И нам сказали, что вы…
– А, вот в чём… Извините, что перебиваю!.. Я вас понял! Говорят, что из-за меня скоро там у вас будет страшная война… и человечество себя в этой бойне уничтожит… Ядерная. Так у вас говорят?..
Я облегчённо выдохнул, кивнул.
– Жаль, чрезвычайно жаль!.. – грустно проговорил колдун. – И, видимо, да, моя вина в этом есть… но… если б вы знали, как я этому противлюсь! Не подумайте, что я тут с вами затеял игру в парадоксы и софизмы. Вот, полюбуйтесь!
Он стремительно поднялся, прошёл к мольберту, рывком развернул. С полотна на нас взирал, нарисованный чёрным и белым, сам хозяин.
– Автопортрет, – подтвердил он. – Я, видите ли, иногда пишу. Но в этот раз желание запечатлеть себя в красках было столь сильным, что я не мог ему противиться. И взялся. Взялся рьяно. А что вышло? Кляксы!.. Грязь, муть!..
Кощей развёл руками. Устало прошёл к дивану, присел.
– Я брал для этой картины самые яркие, сочные колера, но всё обращалось либо чёрным, либо белым. И никаким другим. Гляньте сами!
Мы встали из-за стола, сгрудились перед картиной. Портрет был разделён на две половины. Белую и чёрную. А посередине тянулась ровная серая полоса. Сказать по чести, я не разглядел на картине никакой мути, и клякс тоже. «Но он – художник, – мелькнуло в голове, – он так видит».
Он стремительно поднялся, прошёл к мольберту, рывком развернул
– Я долго об этом размышлял… но теперь я уже знаю, как это понять, – продолжил колдун.– Эти два цвета – это две правды. И они противостоят друг другу.
– Правда и ложь? – не понял я.
– Нет, нет, – тут же откликнулся хозяин, – не правда и ложь! Ложь тут совсем не при чём! Именно две правды. И они направлены друг против друга.
– Но как же так? – удивлённо сказала Настя. – Ведь так не бывает!
– Ещё как бывает, – подал голос Боб. – Это, знаешь, как если один видит шестёрку, а другой стоит напротив и видит девятку. И оба правы, хоть ты их режь!
– Точно! – обрадованный поддержкой, воскликнул Кощей.
– А серая полоска? Это всё-таки ложь? – спросил Миха.
– Не знаю… – Кощей виновато потёр подбородок, – возможно. Правды смешиваются на границе цветов, мнений, противоречий… И получается полуправда… или полуложь… Кто её разберёт.
– А чёрная правда – плохая? – снова подал голос Миха
– Нет. Просто другая, – ответил Кощей. – Вот у Константина глаза чёрные, они что – плохие?
Все посмотрели на меня.
– Хорошие у меня глаза, – сказал я с улыбкой, приподнимая веки.
– Конечно, хорошие, – с готовностью подтвердил колдун. – А чёрная смородина, на мой взгляд и вкус, лучшая ягода в мире. Так что… Но не в этом дело, – словно б спохватился он. – Дело в том, что я никак не могу закончить картину! Вот если я её всё-таки допишу, то все противоречия будут исчерпаны. И тогда миру больше не будет грозить война.
– Ясно… – сказал Боб. – То есть, не очень… Что мы можем сделать?
– Мне нужны новые, свежие, не побоюсь этого слова, истинные краски! – с жаром проговорил Кощей. – И я буду рисовать.
– Мы попробуем найти, – сказала Настя.
– Да, – произнёс я. – Попробуем.
– Видимо, нам придётся откланяться, – прокряхтел бобр, – tempus ждать не умеет…
– Увы, увы, – покивал хозяин. – Но я буду вас ждать!
Мы деловито попрощались и вышли. Боб тут же с необычной для него прытью метнулся к соседнему дому, залез в самую гущу кустов и через пару секунд выехал оттуда на трёхколёсном велосипеде.
– Так-то оно надёжней! – победно задрав подбородок кверху, гаркнул он. – Вперёд, друзья! За мной!
И нажал на педали. Нам ничего не осталось – только бежать следом.
Боб притормозил домов через тридцать.
– Раз ему нужны краски, – пробубнил он, словно разговаривая сам с собой, – то, стало быть, нам нужен художник. Верно?
– Верно, – подхватил я.
– А где тут живёт художник? – тут же задал вопрос Миха.
– Я знаю, – сказала Настя. – Поскольку нам нужен не простой художник, их тут много… То нам нужен…
– Солнышко, ты абсолютно права! – перебил её Боб. – Нам следует идти к художнику, который рисует невидимые картины!
– Я тоже могу рисовать невидимые, – язвительно проворчал Мишка.
– Э, юноша, – прокряхтел бобр, – ты не знаешь, что говоришь…
– Ладно, тогда – кого ждём? – улыбнулся я. – Потопали!
Настя взяла нас с Мишкой за руки, и мы помчались вперёд. А Боб рассмеялся и покатил следом.
Улицы становились всё шире, а прохожих всё больше. Причём, навстречу нам шли не только люди, но и всякие животные. И одеты они были (и говорили тоже!) вполне по-человечески! И все передвигались на задних лапах! Так что мне стоило большого труда не пялиться на них во все глаза.
– Настя, слушай… – я перешёл на шаг. – Я вот что подумал… Тут у вас волшебная страна, все творят волшебство напропалую. А чем колдуны отличаются? Или выделяются? У нас-то понятно. Все – обычные, а если кто-то вдруг ворожит, то это сразу видно… Ну, то есть, у нас ничего такого нет, но теоретически… у нас все сказки на этом построены.
– Это вам так кажется, что все тут ворожат, – проговорила Настя, – а мы тут просто живём. И только пользуемся магией. Как вы пользуетесь вашими телефонами и сетью. А колдуны – они могут менять, могут создавать.
– Как наши учёные? – спросил Мишка.
– Да, наверное. Хорошее слово – учёные, – согласилась Настя.
– А страны тут тоже есть? – спросил я. – Ну, там… Китай, Индия, Америка?..
– Конечно! У нас тут почти всё как у вас.
– А эта страна – Россия?
– Да.
– А Советский Союз был?
Настя задумалась.
– Нет, кажется, нет, не припомню. Это у вас так было?
– Ага, у нас… И вы никогда не воевали? Ни с кем?
– Нет, – удивилась Настя, – а зачем?
– В самом деле… зачем?.. – промолвил Миха. – И завоевателей не было? Даже в древности?
– Да нет же!
– А правительство у вас есть? – не унимался Миха.
– Это – которые правят? Нет, нету. А для чего нами править? Мы ж – не лошади, – девочка рассмеялась. – Хотя, это я – про ваш мир. У нас даже лошадьми не правят, – добавила она.
– А у нас и лошадьми правят, и сами… как лошади, – грустно сказал я. – Мы без управления – никак. А Москва тут есть?
– Да, это у нас самый большой город. Народу там, говорят… всё просто кишмя кишит.
– Стой, а Пятигорск-то есть?! Мы же из Пятигорска!
– Успокойтесь, есть, конечно. Он севернее.
– Подожди-ка, вот ты говоришь, всё как у нас, но Золотника-то у нас нет! – осенило меня.
– Если у вас там нет Золотника, то вам не повезло, – сощурившись, промолвила Настя. – И, конечно, у вас не совсем-совсем, как у нас. Но очень-очень многое.
– А законы у вас есть? – Мишка продолжил сыпать вопросами.
– Законы? Конечно!
– Ну, слава Богу, – усмехнулся я. – А какой закон у вас в стране самый главный? У нас – конституция.
– Почему в стране? – опять удивилась девочка. – Все законы – для всех стран, для всех людей. Общие. И какого-то самого главного нет. Они все важные. Есть закон всемирного тяготения, есть про тело, погружённое в воду, есть…
– А, так ты про естественные законы? А этих… как их?.. Социальных… Их нету?
– Да. Про естественные. А противоестественных нам не нужно.
Да, точно иногда говорят: не знаешь, какой смайлик поставить…
– Приехали, – сказал тут Боб.
Он обогнул нас по замысловатой дуге, затормозил, спрыгнул с велосипедика и просеменил вперёд – в распахнутую настежь калитку.
Домик, по всей видимости, был когда-то чудесным. Но теперь от него веяло старостью и болезнью – местами даже штукатурка обвалилась, обнажив рыжеватые, будто умоляющие их спрятать, кирпичи. Да и двор, некогда ухоженный, ныне зарос бурьяном так, что верхушки трав гордо высились чуть не под крышей.
Мы посмотрели на Боба. По всему получалось, что он у нас главный.
– Так, – прогундосил он, оглядев нас с небольшим скепсисом. – Звать художника Мирабор. У него, я слышал, что-то случилось. И он не в духе. И картин сейчас не пишет. В общем, никаких дурацких шуток. И – с печалью в голосе. Договорились?
– Не вопрос, – откликнулся Мишка.
– Угу, – в один голос промычали мы с Настей.
– Раз всё ясно – стучите.
И Боб подтолкнул нас с Михой к двери.
Но стучать не пришлось. Дверь распахнулась сама, и на пороге возник хозяин. В халате («шлафроке» – всплыло в памяти какое-то старинное словцо) и тапках с загнутыми носами на босу ногу. Видимо, здорово он напомнил бы мне «кавалера» с картины Федотова из нашей хрестоматии, кабы не густая, длинная чёрная борода и крючковатый нос.
– А, Б-боб… – слегка заикаясь проговорил Мирабор, – и Настя с тобой… Чем м-могу? Войдёте?
– Войдём, войдём, Мир, – пробурчал едва ль не ласково бобр, – давай, ребята, заходим.
Мы прошли в дом. Комната, в которую нас завёл хозяин, представляла собой образец романтической неразберихи. Повсюду валялись выжатые наполовину тюбики и полупустые банки из-под краски; деревянные щиты, картон, холсты в рамах высились кипами на столе и на диване, стояли у стен; кисти валялись на полу и торчали из ваз, а в углу около окна стояла на полу массивная чернильница с десятком перьев, рядом с которой валялось с сотню исписанных и разрисованных листов бумаги.
– Простите, у меня тут… – пробурчал художник. – Как-то в-всё р-руки не доходят… вот и безладица этакая… не то – чёрт, сам скоро н-ногу сломлю… С кем имею ч-честь? – он обратил взор к нам.
Мы назвались.
– П-приятно, приятно, – дежурно отозвался хозяин.
Критически оглядев комнату, он покачал головой и причмокнул губами.
– М-да… д-дожил…
И он немедля освободил нам диван, небрежно сбросив всё на пол, и указал на него жестом. А сам умостился на подоконнике.
– Ну, я весь – в-внимание.
Теперь явно была Мишкина очередь говорить. И он начал:
– Видите ли, Мирабор…
Я чуть было не успел позавидовать этой витиеватости, но…
– …видите ли, – повторил Миха и запнулся. – Мы тут были у одного человека… и… в общем, нам нужны краски!
– Лучше я буду говорить, – просипел Боб.
И быстренько рассказал всю нашу историю.
– Краски… – выслушав, несколько растерянно произнёс художник, – но к-красок у меня больше нет… я б-больше не пишу. Не пишу к-картин, – тут же поправился он, бросив косой взгляд в угол. С тех пор, как от… – он замялся, – от одной особы нет никаких известий… Теперь я пишу только письма… Причём, должен сознаться, я п-пробовал её забыть! Я… я даже рисовал других. И многих… Боб, ты знаешь, самые лучшие картины – это те, которые не видны. Зритель должен сам, самостоятельно увидеть всё! Зритель – это соавтор, сотворец! Ведь творчество, настоящее творчество, рождается только там и тогда, когда включается воображение. А если воображение художника усиливается, удваивается воображением зрителя, то и художественная сила произведения удваивается, утраивается, я б сказал: утысячеряется! У каждого зрителя – свой взгляд, своё решение, и каждый из них привносит в картину что-то только своё, что-то уникальное!.. И картина начинает жить своей собственной, волнующей, прекрасной или трагической жизнью, обретает миллионы смыслов, обретает судьбу. Но я… Я пытался писать… Только всё, что я не писал после неё… всё это видно. Многие приходили… Любовались. Хвалили. Говорили приятные слова. И ещё говорили, что я стал писать более реалистично, что это, пожалуй, принесёт мне славу, сделает известным, популярным, знаменитым… А на кой чёрт, если я не знаю, где она и что с ней?! И… – он нахмурился, – у меня нет больше к-красок…
Мирабор сполз с подоконника, повернулся к нам спиной. Я про себя отметил, что во время своей пламенной речи, он, кажется, ни разочка не заикнулся.
– А ты можешь сделать краски, если мы тебе принесём нужные ингредиенты? – нарушил воцарившееся молчание Боб.
– Сделать? – в голосе Мирабора послышалась надежда. – Хм… Вам ведь по-настоящему нужно… Р-ради такого… Давайте!
– Продиктуй, что нужно. Ребята. Есть чем записать?
– Конечно! – выпалил я, хватая телефон.
– Тогда… – Мирабор сощурился, словно что-то прикидывая, – во-первых – мёд. Мёд агатовый, и д-должен быть собран во время дикого звездопада. Фунта полтора-два. Во-вторых – пыльца ночной фиалки. Самая лучшая – во время п-предутреннего полёта фей. Это… где-то… с унцию… пять-шесть драхм… может, семь, этого вп-полне хватит… В третьих… сны весенних солнечных зайчиков. Желательно, апрельских. Дюжину… Ты пишешь?
– Да, да, – подтвердил я. – Апрельских. Дюжину.
– Хорошо. Ещё: тень бегущего енота. Думаю, полшема в длину, не б-больше, чтоб где-то полугарнец получился… за глаза хватит… И! – он воздел палец вверх. – Самое главное!.. Три зёрнышка звезды Лувияарь. Без них ничего не выйдет. Но Лувияарь растёт т-только над мостом Чинвад. А как т-туда попасть?..
– Всё? – спросил Боб.
– Да. Как только д-доставите… пару дней – и готово.
– Что ж… тогда мы пошли.
Мы пожали хозяину руки и поспешили прочь. Честно сказать, я был рад побыстрее убраться, очень уж неуютно там было.
– И что? – сказал Миха, когда мы очутились на улице. – Что поделывать будем? Куда путь держать? Кстати, сколько времени-то?
Я достал телефон, глянул. Натикало пока только 10. 12. Но по местному было уже около часа дня.
– Съесть бы чё-нибудь, – сказал я. – Время к обеду.
– Я тоже есть хочу, – поддержала меня Настя. – Идём. Тут кафе есть. Мы там с подружками пончики как-то ели.
– Боб, а мост Чинвад – это где? – спросил я, как можно беззаботнее.
Бобр уселся на велосипед, покряхтел.
– Это, друг мой, за чертой жизни… в Зелёном мире. Вот как перейти через него?.. Это только колдуны знают.
– Снова к Кощею пойдём? – вопросительно пробормотал Миха.
– Не, к Красному бесполезно. Он не знает, он у нас по внутренним вопросам. Это к Лиловому или Оранжевому двигать надо. Это их прерогатива. Мост на меже. А они и есть – пограничники. На самой границе разума стоят. Правда, они… своеобразные… но дальше них никто не видал.
– За мост я пойду, – вдруг сказал Миха.
– Да? – осведомился я. – А как ты возвращаться вознамерился? Если я верно понял, это там, откуда не возвращаются. Верно, Боб?
Тот ответил не сразу. Уехал чуть вперёд, затормозил.
– Верно ты понял, кто мост перешёл – обратно не возвращается. Я пойду. Зёрна найду, и вам брошу. Вам ещё жить и жить.
– Нет уж, Боб, я сказал: я, значит – я, – твёрдо проговорил Миха.
– А почему – ты? – я просто взвился от Мишкиного упрямства. – Ты кто – Орфей, уходящий в ад? Так можешь засунуть свои орфеевы комплексы в… карман. Тоже мне, Данко, блин, с пылающим сердцем!..
– Да, ё-моё, Данко! И Орфей! – зарычал Миха. – Там у нас всё рванёт скоро, мокрого места не останется. Некогда о своей… задней месте думать. Не пойду, так всё одно кранты.
– А почему ты? Такой храбрец?
– Да похрабрей тебя!
– А в рожу не хочешь? – не удержался я.
– Ух, ты! – вдруг едва ль не взвизгнула Настя. – Подерётесь? Давайте! Никогда не видела, как дерутся!
В её голосе звучала явная издёвка. Я исподлобья глянул на Миху.
– Да пошёл ты… – скривился он.
– Сам пошёл, – огрызнулся я, впрочем, уже почти примирительно, – Настя, извини!.. Мы просто две дубины стоеросовые…
– Пожмите друг другу руки, – очень серьёзно попросила девочка.
Мы не возражали.
– Миру – мир? – спросил я.
– Дружба – дружбе, – кивнул Миха.
Мы и не заметили, что уже стоим около кафе.
Нечего и говорить, что в кафе было самообслуживание. И, поскольку про деньги тут никто ничего не знал, всё было задаром. Потому мы набрали всяких вкусностей и уселись за столиком, а стулья тут же подладились так, чтоб нам было удобней.
– С подгужками хохила? – проговорил Миха с набитым ртом.
– Хохила! – беззлобно передразнила Настя. – Прожуй! Подавишься.
– А правда, мы про тебя ничего не знаем, – проговорил я, предусмотрительно прожевав кусок булочки и запив соком.– Ты в школе учишься? А в каком классе? А школы-то тут есть?
– Есть, конечно. В шестом учусь. И уроки у нас такие же, как у вас. Русский, математика, химия, физика… я ж вам про естественнонаучные законы рассказывала…
– Ну да… – буркнул я, – рассказывала. Ясно.
– А магию тоже проходите? – встрял Мишка. – Зельеварение там… трансфигурация…
Настя так и прыснула со смеха.
– Миша!.. Ну как тебе сказать?.. Вот у тебя дома есть… ну, техника всякая?
– Ну? – подбодрил её Миха. – Есть. И что?
– А то… Телефон, да?
– Да, телефон, ноут, пылесос, телевизор, холодильник… ещё целая куча всего… Уже ставить некуда.
– И?.. – Настя глянула вопросительно. – У вас в школе есть предметы такие – холодильники изучать? Или пылесосография какая-нибудь?
Мы засмеялись.
– Прости, – сказал Миха. – Это я книжек начитался.
В общем, в кафе мы провели с полчасика. Пока сидели, я с любопытством понаблюдал за тем, как управляются со столовыми приборами всякие копытные. А управлялись они ловко. При помощи напяленных на копытца маленьких перчаток-манипуляторов, заменяющих им человеческие пальцы. На моих глазах под управлением (так и хочется сказать: в исполнении!) двух зебр, что сидели напротив, эти пальчики, летая над тарелкой, мгновенно разделали пирог, а после отправили кусок за куском в рот. Я тут же подумал, что они, наверное, таким манером и письма в сети, ну, то есть, в «поле» пишут.
– Пора! – прервал мои размышления Боб.
Мы сыто заулыбались и вышли из кафешки.
– Так как? К Лиловому или к Оранжевому? – проговорил я, чувствуя себя витязем на распутье.
– Нет! – словно рубанул бобр; кажется, он уже успел всё обдумать. – Нам помимо зёрен много всячины всякой добыть надо. Наперво к пасечнику пойдём. За мёдом. Настя, как я припоминаю, пасечник – твой дядя?
Девочка кивнула.
– Тогда веди нас.
– И Элли снова повела их по дороге, вымощенной жёлтым кирпичом, – на память процитировал я.
– Дороти, – незамедлительно сумничал Мишка.
– Пусть Дороти, неважно, – великодушно согласился я.
– А я тогда – Арагорн, или ладно… Фродо! – Миха сделал вид, что примеряет на палец Кольцо Всевластия.
– Договорились, – сказал я.
– А Боб? – принимая нашу игру и сверяясь с «полем», спросила Настя.
– О, Боб, конечно, магистр Йода! Который нас всему учит, – заулыбался Мишка.
– Окей, – подытожил я, – тогда я буду дедом Мазаем. И вас всех спасу.
– Рад знакомству, дед! – Миха хлопнул меня по плечу.
– Принято, – рассмеялась Настя. – Пошли, Фродо и Мазай! Магистр Йода, вы тоже!
– С вами не соскучишься, – покачал головой Боб.
И наша компания направилась дальше.
– А «полем» научишь пользоваться? – обратился я к Насте. – А то тут наша сеть не ловит. Да и поучится хочется. Уж больно лихо у тебя выходит.
– А, ничего сложного, – ответила она. – Вот.
Девочка протянула руку вперёд и словно что-то схватила.
– Тут краткая статья про ваш мир, – она развернула синеватый полупрозрачный рулончик.
– Дети! – сурово прикрикнул Боб. – Я понимаю, что «поле» – это чрезвычайно интересно, даже захватывающе, сам люблю там покопаться, но нам, мягко говоря, некогда. Давайте игрушки на потом отложим.
– Так точно, господин генерал! – рявкнул Мишка. – На потом!
– Боб, ну щас, одну секундочку… – умоляюще протянула Настя. – Пробуй. Задумай что-нибудь и постарайся поймать. Для начала в руку лови, в голову – это потом научишься.
Я остановился, закрыл глаза. Почему-то вспомнился первый том Детской Энциклопедии – «Наша планета». Что ж… И тут же в ладони что-то затрепетало. Я сжал кулак, глянул.
– Ура! – закричала Настя. – Получилось! Читай!
Увы, текст про нашу планету имелся, но в нём зияли многочисленные белые лакуны. А поверху алела помаргивающая надпись: «Вход на страницу выполнен некорректно, возможно, это неполный вариант статьи. Через 20 секунд вы можете направить повторный запрос».
– Для первого раза не хило, – подбодрил меня Мишка.
– А то, – буркнул я.– Идём.
Я раскрыл ладонь, и листочек, вспорхнув, растворился в воздухе.
Минут через двадцать мы вышли на окраину городка, где малость на отшибе стоял домик пасечника. Хозяин сидел на ажурной веранде и пил чай. Приметив нас издали, он радостно замахал рукой. А ещё минут через пять мы уже сидели за круглым столиком рядом с хозяином и угощались.
– Ну, понял уж, понял, вы ко мне не просто… – проговорил пасечник, когда Настя сбивчиво рассказала ему о нашем деле, – а с просьбицей какой… Сказывайте уж…
Я достал телефон, открыл записную книжку, прочитал.
– Агатовый… – потерев нос, проговорил пасечник. – Хм… опосле дикого звездопаду… Дикий токо третьего дня был, а топерь когда?.. Через годок… и то – в лутшем случае… Я-то набрал, да… Но он-то впополам – агатовый и гагатовый. Впротчем… – он пощипал себя за бороду, – выход есть! Подложу под медогонку гагата, а агатовый наверьх сберётся. Я его и вычерпаю осторожненько. Прям ноне и займуся. И художнику снесу. Так что, робяты, не беспокойтеся! Сделаю!.. А вот… что с иными вашими гридиентами поделать?.. Про много не ведомо… Но… Как там? Фиалковая пыльца?.. А знаю, кто споможет! К смотрителю ступайте, на маяк. Знамо дело, есть у него. А нет, так сдобудет… Настюха, егоза, ты-то как?