Костя Юханцов и Перекрёсток Бесконечности. Приключения начинаются :)

Глаза его слово засветились. А что ж тут удивительного? Была б у меня такая племяшка, я б тоже сиял.

– Всё хорошо, дядь, мама-папа в норме, в школе тоже. Ты б к деду зашёл, а? Он по тебе скучает.

– Да, тут ты права, – развёл руками пасечник. – Зайду. Вот мёд понесу и зайду. И вам всем мёду разнесу. А то получается, что сижу на ём, аки пёс на бураке… Ни собе, ни людям… Вы чайку-то подливайте. Я вам чичас щёлки покажу, это нас со смотрителем Чирики-Мигирики наснимали, когда мы в опрошлую середу аллейку вдоль горизонта ладили. Ох, знал бы кто, как там всё в упадке! Всё покошено, всё вкривь да вкось!.. Сердце аж зашлось, егда поглянули!.. Ну, мы и давай – и скамьи подчинили, и деревов насажали, и поподмели окружно… Натягались так, что спина цельну седмичку ныла. Но оно ж, коль не мы – то хто? Оно ж, кажный с собя зачинать должон, а не на соседа кивать… он, мол, мызгун да оболтус, так и я таким же буду… Ежли мы этак мыслить заначнём, то тут-то нам и хана…

И он разложил перед нами стопку «щёлков». Как говорится, до и после. Что тут сказать? – молодцы деды! Горизонт после их работы просто блестел – ни тучки, ни пылинки, ходи себе по нему и радуйся! Я, конечно, поймал себя на мысли, что горизонт – это воображаемая линия, где небо как бы сливается с… и так далее… Но в этом мире она – линия – как я только что убедился, воображаемой вовсе не была. А была чертовски реальной.

– Кстати! – спохватился тут пасечник. – Тень енота! Это ж вам как раз-то к Чирикам! У них животинных теней уймы! Они их уж под ноги заместо ковров швыркают.

– Так уж и бросают? – усомнилась Настя.

– Ну, мож, энто я загнул, – посопел пасечник, – но что много, то много.

– Дядь Петро, мы тогда пойдём. А то нам ещё кругом и везде надо. Ладно?

– Коли надо, то поспешайте. Я вам с собой перекус заверну – печеньку там… конфект… хрукту всяку-разную…

Мы поблагодарили, уложили «перекус» в рюкзаки и распрощались. Дедок он был, конечно, малограмотный, но очень славный, правильный какой-то, настоящий. Кабы все такими были…

– К Чирикам? Аль к смотрителю? – я невольно спародировал говор Настиного дядьки.

– Конечно, к маяку пойдём, – безапелляционно произнёс Боб. – Это поблизости.

– Так тут море есть? – спросил Мишка.

– Да, вон за тем холмом. Минут с полчаса пёхом. Кабы не дымка, так вы б его ещё с утёса рассмотрели… Не устали? Хотя, я в ваши годы…

Я глянул на часы. На них значилось 10. 15. Этак мы тут неделю проживём, а нас не хватятся.

– Квест нешутейный вырисовывается, – проворчал Миха, – пойди туда – не знаю куда, найди то – не знаю где.

– Благородный муж не ищет лёгких путей, – заметил я. – Или вы, Михал Юрьич подобного мнения не придерживаетесь?

– Ой! – Настя даже руками всплеснула. – Ты Юрьевич? Как Лермонтов?

– Интересное кино, – проговорил Миха. – А ты-то здесь откуда про него знаешь? Из «поля»?

– Нет! Он же был тут! Давным-давно, правда, моя пра-пра-пра… какая-то бабушка с ним встречалась. Он тогда ещё мальчиком был. Как вы сейчас. Даже младше. А я уж, конечно, в «поле» про него читала. И стихи его читала. Он мне очень нравится!

– И нам нравится, – сказал я. – Мы «Княжну Мэри» уже пять раз перечитали.

Мишка воздел очи горе и бросил на меня косой взгляд.

– У нас его рисунки есть, – сказала Настя. – Он даже, когда маленький был, уже тогда здорово рисовал. Я вам потом покажу.

– Фигасе, – присвистнул Миха. – Неизвестные автографы Лермонтова! Представляешь, сколько они могут стоить!

– Стыдитесь, Михаил, – грозно пророкотал я, – Этому миру неведома корысть…

– Да вот же… – улыбнулся Миха, – неведома… а потому не станем лезть в это болото со своим куликами. Пускай всё остаётся как есть.

И тут мы вышли на вершину холма.

– Взойдя в гору, – со значением произнёс Боб, – обрети не высоту, но – середину. Очень мне нравится придумывать красивые фразы!

А вид открывался невероятный! Лучилось всё – и море, и небо, и облака, и стаи птиц, и скалы. Цвета – розовый, бирюзовый, миндальный, яблочный, охряный, мандариновый – смешивались, переливались, взлетали и падали струйками и мелкими блёстками. Наверное, мы б так простояли долго, но спустя несколько минут нечувствительный к прекрасному Боб, снисходительно усмехнулся, откашлялся и скомандовал:

– А теперь все посмотрели направо!

Мы машинально повернули головы. Там, у самой кромки моря возвышалась – темная на фоне неба – башня маяка.

– Нам туда.

И мы, пытаясь смотреть под ноги, а не на чудесный пейзаж, пошли по тропе.

Мы машинально повернули головы. Там, у самой кромки моря возвышалась – темная на фоне неба – башня маяка.

Под горку бежалось весело, и вскоре, отворив скрипучую дверь, мы уже поднимались по узкой винтовой лестнице, пыхтя и держась за перила. Боб с нами не потащился, попросил, чтоб мы его втянули потом в корзинке, которая, он знал, у смотрителя имеется.

– Триста ступенек… – сказал он грустно, – это мне уж не по летам…

Когда мы, постучавшись, вошли, смотритель полулежал в кресле и, нацепив очки, читал какую-то толстую книжку.

– Здравствуйте, – сказал я. – Мы – по совету пасечника.

– Пётр Святогорыч – мой дядя, – добавила Настя.

– Рад вам, – вставая навстречу, произнёс смотритель. – Сказывайте, как звать вас, да зачем так высоко забрались.

– У нас бобр там ещё, – проговорил Мишка. – Нам его поднять бы.

Смотритель сделал пару шагов, выглянул в узкое окошко.

– Раз надо, поднимем! – весело воскликнул он. – Тут, гляди, – он обратился ко мне, – трос, корзинка на нём, вот ручка, опустишь, а как он влезет, поднимай помалу. А я вам пока отвара чабречного сварганю. Баранки берите, – он указал на стол, где в фарфоровой, явно старинной чаше, теснились разновеликие бублики.

– Мы не голодные, – начал было Миха, но смотритель улыбнулся и покачал головой.

– Отсюда никто, не угостившись, не выходит. Не стесняйтесь… и говорите.

Мы наскоро познакомились (смотрителя звали совсем странно – Бернид Белоярович) и в который раз рассказали о нашем деле.

– Пыльца фиалок… – глаза смотрителя заблестели. – Да, истинная – та, что вызревает во время предрассветного танца фей. Я любуюсь на это чудо каждое утро. Когда ещё темно, и солнца ещё не видно, а только первые робкие брызги его взлетают над морем… вот тогда из хрусталя лунного света выплавляетя и тут же закаливается лезвие, сотканное из моря и неба, из сияния и мрака, из прошлого и будущего, из зноя и хлада. И на этом лезвии танцуют маленькие, смешливые, но необыкновенно грациозные феи.

– У вас есть эта пыльца? – тихо спросила Настя.

Он не успел ответить, потому что здесь я втащил-таки корзинку с бобром.

– Привет, Бер! – прокричал Боб из оконного проёма. – Как поживаешь?

– Вползай, старина, – отозвался хозяин. – Нормально, как видишь. Ты как?

– Ракушками уже оброс, но пока на ходу, – усмехнулся бобр.

Смотритель помог бобру спуститься на пол, обернулся к Насте.

– Да, пыльца у меня есть. И именно такая, какая нужна.

Подойдя к настенному шкафчику, он вытащил оттуда завязанный мешочек. На вид там было грамм сто пятьдесят.

– Для такого нужно дела я отдам всё, что у меня есть.

– Наверное, это много, – сказал я.

– Берите, берите, – произнёс смотритель. – Мало ли что, всяко бывает.

– А фиалки, они что – растут на воде, прямо в море? – проговорила Настя.

– Конечно, – мягко промолвил хозяин, – фиалки растут везде, где захотят. И им ничто не помеха – ни глубины, ни соль, ни камни, ни бури, ни тьма. Им нужно только добро. А добро не нужно поливать, тащить за стебли вверх, подталкивать… оно растёт само, как ромашка, как подорожник, свободно и без понуждения.

– Спасибо, – сказал Мишка. – Можем мы вас как-то отблагодарить?

– Уберегите ваш мир от войны, и это будет мне отличным подарком, – промолвил Бернид. – Хотя… да, можете. Передайте от меня посылочку мичману Семёнову. Козьме Платонычу. Хорошо? Он мой сосед, это вам на зюйд-вест, то есть, направо от маяка идти надо, по берегу тропка есть, с милю где-то.

Как мы могли отказать?

Хозяин привстал, сызнова прошёл к шкафчику, достал с полки жестяную банку – у нас иногда в таких чай продают.

– Это смешинки фей. Я их вчера попросил специально для него собрать. Сам хотел отнести, их долго так хранить нельзя, но раз уж вы… Грустит он, ему сейчас они, ох, как нужны!..

Подойдя к нам, смотритель слегка приоткрыл крышку. Смешинки фей были похожи на маленькие цветные карамельки или леденцы с прозрачными слюдяными крылышками. Завидев нас глазками-бусинками, они зашевелились и явно вознамерились взлететь.

– Нет, нет, милые, потерпите, – ласково прошептал Бернид и, закрыв крышку поплотнее, передал банку мне.

– Вы же сейчас сходите? – просительно произнёс он.

– Нам всё надо быстро делать, – прохрипел Боб. – Нам ещё сны апрельских солнечных зайцев искать надо.

– А что их искать? – улыбнулся смотритель. – Они не прячутся. У настройщика солярных часов они наверняка будут. Это из бухты, где мичман живёт, три мили в море. А там остров Алатырь. Настройщик там.

– На острове?! – Мишка присвистнул. – Может, у мичмана лодка есть?

– Лодка, кажется, есть, – кивнул Бернид, – но зачем лодка? У него ж корвет целый! Всегда в полной боевой готовности! Поднимайся на него да плыви!

– В боевой? – не понял я.

– Ну, это так – фигура речи. Мичман – он же ваш. Это он так выражается. Но воевать тут не с кем.

– Всё, ладно, – Боб встал, шлёпнул хвостом по полу. – Бернид, нам идти пора. У тебя хорошо, но…

– Да, я понимаю, – проговорил смотритель, – Боб, ты мне потом в поле записку черкни. Адрес-то мой помнишь?

– Так в поле сохраняется, – ответил бобр.

– А, ну да, ну да, – махнул рукой хозяин, – сижу тут как бирюк, забыл, как письма писать.

В общем, мы распрощались и побежали вниз, а бобра смотритель спустил на лебёдке.

Часок попылив по тропе, оставив далеко позади Боба, кричавшего «идите, я догоню», мы очутились у хижины, которая своей округлостью напоминала то ли Диогенову бочку, то ли избушки хоббитов из Шира. Хозяин сидел на крылечке с какой-то легкомысленной былинкой в зубах и задумчиво смотрел, как солнце, спелой абрикосиной, падает в море.

– Здрасьте! – хором прокричали мы. – Мы вам от смотрителя подарок принесли. Вы же – мичман? Козьма Платоныч?

Мичман заулыбался.

– Мичман. Козьма Платоныч. Опять фей о чём-то просил?

– Да, смешинок вам насмеять, – сказала Настя.

Я выудил из рюкзака банку, протянул.

– Что ж… вы в дом заходите, а я – сейчас…

Он отошёл чуть в сторонку, дождался порыва ветра и открыл крышку. Смешинки словно только этого и ждали – они мгновенно вспорхнули и с весёлым щебетом замельтешили над нами, вспыхивая маленькими фейерверками и наполняя округу разнообразными ароматами.

– Летите, летите! – прокричал мичман.

Смешинки, видимо услышав его призыв, сделали ещё несколько кругов и помчались над морем прямо в тающий закат, словно пытаясь догнать уходящее солнце.

– Я всё, что мне смотритель передаёт, всегда отпускаю на волю, – проговорил мичман. – Как-то оно нехорошо, когда чудеса эти взаперти томятся. Только смотрителю не говорите. Хорошо? А то он расстроится.

Нам пришлось пообещать.

– Вы голодные? – осведомился хозяин.

– Нет, спасибо, – ответила Настя. – Нас уже закормили. Целый день что-то жуём.

Тут в конце концов доехал Боб.

– Да, ребята, – пропыхтел он, – тут не до латыни… Укатали сивку крутые горки…

Он слез, промокнул затылок платком, поздоровался с мичманом. Кажется, они были шапочно знакомы.

– Тут такое дело, Козьма, – промолвил Боб, отдуваясь и потирая спину, – нам на Алатырь надо. К настройщику. Сподмогнёшь?

– Корвет «Альтаир» всегда на запасном пути! – засмеялся мичман. – Прям сейчас? Утра не дождёмся?

– Да, прям сейчас, – быстро сказал я, подумав, что надо ковать железо пока ветер без камней.

– Хм, ладно, – наша просьба мичмана ничуть не обескуражила. – Вот туда в бухту надо спуститься. – Он указал почти на закат.

Через десять минут, по пути рассказав о наших трудах, мы уже стояли на палубе трёхмачтового корвета.

– Не хочется время терять, так что паруса поднимать не станем, – с сожалением промолвил Козьма. – Пойдём на звёздном сиянии. Это у них тут топливо такое интересное есть, – пояснение прозвучало, очевидно, для нас с Мишкой, – А вот когда обратно… Тогда уж… все марсели, брамсели и трюмсели поставим! Такая это красота!.. Словно не паруса это, а облака над головой плывут!.. Вы на бак пока проходите, а я быстренько. Тут всё просто, чуть электроники, чуть волшебства…

Мичман, действительно, исчез в чреве корабля ненадолго. Когда он через пару минут присоединился к нам, корвет уже неспешно отошёл от берега и развернулся носом к морю. В руках у Козьмы мы увидели бинокль и подзорную трубу.

– Смотрите по очереди, – сказал он, протягивая оптику нам.

– А как вы тут оказались? – спросил Мишка.

– Ну… как… – мичман опёрся о леер, сощурился. – Видишь ли… Наш мир – это мир великих идей. Но как раз это его и губит. Ведь ради великого никто не хочет пожалеть малого. Срубить лес ради того, чтоб проложить магистраль? Запросто! Погубить реку, чтоб построить плотину? Легко! Убить несколько миллионов ради светлых идей, ради торжества справедливости? От нечего делать! Пожалуйста! И никто не понимает, что весь мир – в нас. И уничтожив что-то, убив кого-то, мы ломаем и умерщвляем себя! А разрушая себя, мы уничтожаем весь мир… Я сначала не знал этого, не видел, не замечал. Так же, как все, об этом не думал. Много воевал. Хотя… кажется, мне посчастливилось никого на тот свет не отправить. Но я многажды видел, как умирают. И… это было ужасно. Во имя чего? – вдруг спросил себя я. Зачем нам нужно это ложное величие, если оно ведёт к гибели, если после нас остаётся выжженная земля, если там, где прошёл царственной походкой человек, более нет ничего живого?.. Семья у меня была… всех война унесла… Один старый матрос на смертном одре поведал об этом мире. И я ушёл, можно сказать, эмигрировал, бежал. Так и живу тут. Вон – потихоньку целый корабль построил. Спасибо добрым людям, помогли. Кабы один делал, так за двести лет не управился бы, а так… – он счастливо улыбнулся.

– Хотите вернуться? – тихо спросила Настя.

– Хочу, – выдохнул мичман. – Надо только решиться…

Алатырь выдвинулся из морской дали внезапно – сперва мутной бархатной дымкой, затем мерцающим серебристым айсбергом и, наконец, бурым кружевом покрытых кустами и травами холмов. Я отвёл монокуляр в сторону, направил назад, пытаясь найти скалу, на которой мы стояли утром, но даль терялась в арабесках вишнёвого тумана. И я ничего не увидел.

– Вон наша гавань, – сказал мичман, – а наверху настройщик живёт. Может, он уж третий сон видит, а мы к нему про сны зайцев рассказывать пришли… но будем надеяться, что так рано он не ложится.

Пришвартовавшись, спустившись по сходням и вбежав на крутой берег, мы нашли хозяина в саду. С лопатой в руках. О сне он пока и не задумывался.

– Ух, какой вы компанией! – настройщик оттёр десницу о штаны, виновато на неё глянул, протянул нам. – А я вот – вскопать… Уже же и картошечку сажать пора… На камбуз? – Он подмигнул. – И я что-то оголодал, и вам с дорожки подкрепиться не грех…

Подкрепиться, в самом деле, не мешало. На свежем морском воздухе, оказывается, разыгрывается зверский аппетит. А тут ещё и запахи жареного мяса прибавились, защекотали ноздри.

Мы гуськом, следуя за хозяином, прошли в дом. Познакомившись по пути. Звали настройщика неожиданно просто – Федотом Иванычем.

– Настя, – шёпотом спросил я, – а откуда мясо-то? У вас же тут животные – как люди, вы ж не можете их есть?

– Фу! – Настю аж передёрнуло. – Конечно, мы не едим животных! Я даже думать об этом не хочу! Ужасный, варварский обычай! И как вам не противно?!

– Прости, что… – пробурчал я, – вовсе не хотел тебя…

– Ладно, ладно… это ты извини! Но просто так внезапно… Да, мы не едим животных, но мясо, как видишь, у нас есть. Мой папа говорит – а мой папа самый умный в мире! – что человек – это такое существо, которому нужны разные продукты, и мясо тоже, а кто его не есть, тот сам себе враг… – он улыбнулась. – Волшебством делаем…

– Синтезируете? – не преминул вставить Мишка.

– Синтезируем, – согласилась Настя. – Из волшебства и света, из воды и запахов трав, много из чего. В каждом доме такой агрегат есть. На кухне. Но он же не только для мяса, он для всего. Называется «пищеделка». Набираешь на панельке нужный режим, два-три заклинания… и вот тебе то, что надо. А после, если требуется, можно и в печку ставить.

– Ясно, – сказал я. – Прям жалко, что у нас не так…

Потолок кухни заплетала сияющая разноцветная паутина, здорово похожая на светодиодные неоновые провода, массивный стол в центре сверкал белоснежной скатертью, в распахнутом настежь окне шелестели на ветру узкие полоски лунных лучей.

– Бифштекс, хлеб, зелень, овощи… Налетай, ребята! – прогремел хозяин. – И принялся ловко метать на стол блюда, тарелки, вилки и ножи.

– Сперва перекусим, пока с пылу с жару, а потом поговорим.

Перечить хозяину никто, конечно, не вздумал. А как тут возразишь, когда слюнные железы фонтанируют? Поэтому мы налегли на еду, и на некоторое время над столом повисло звеняще-жующее молчание. Первым отложил вилку Боб. Он, как я и полагал, «псевдомяса» не ел, но зато умёл целую гору овощей и фруктов. Потом отложила вилку Настя, затем откинулся на спинку кресла мичман. Тут уж и нам с Мишкой стало неудобно, что мы никак не можем остановиться, хотя, вроде б, уже и наелись.

– А вот теперь я вас слушаю! – заявил настройщик, довольно нас оглядывая.

Излагать взялся мичман. И его лаконичности я просто обзавидовался. Поскольку он умудрился, не упустив деталей, уложиться в несколько ёмких и точных фраз.

– Вот оно, выходит, как… – хозяин прицокнул, побарабанил пальцами по столу, – война… И Кощей тут как тут… М-да… Улыбки солнечных зайцев есть, песенки где-то валялись… Сны… Апрельские?.. Когда-то, да, были… Хм… ловить надо!.. Давайте так – сегодня уж поздно, туда-сюда и спать пора, а утром!.. А? Надеюсь, повезёт, так на зорьке и наловим. Завтра-то ещё апрель, как ни как!

– Договорились, – промолвил Боб.

– Да, ещё апрель, – сказал Мишка.

– Только надо встать пораньше, – добавил я, – пока они ещё спят.

– В четыре! И ни секундой позже! – рассмеялся настройщик. – Лучше вы потом доспите. А пока – прошу в кают-компанию. Извините, это меня Козьма Платоныч своей морской терминологией заразил.

– Ой, ты скажешь! – улыбнулся мичман.

По периметру комнаты, в которую мы проследовали за хозяином, стояли кресла и диваны с пирамидами подушек и подушечек, в центре, заменяя собой стол, расположился рояль с закрытой крышкой, на стенах между книжными полками висели гитары, длинные изогнутые кинжалы, картины и многочисленные «щёлки» – в основном с горными пейзажами.

– Это я в прежние годы в горы хаживал, – проговорил настройщик. – Где только не побывал… А сколько я там друзей потерял!.. Иной раз думаю, я один остался. Кстати, Боб, увидал твоё изречение в «поле». Оно там на главной висит. Про то, что взойдя, нужно обрести не высоту, но середину. Как же я с тобой согласен! Я ж и сам так мыслю. Ведь крайности чрезвычайно опасны! Это ж, как в горах – идёшь, с одной стороны пропасть, с другой – скала. Сколь бед от… как бы их помягче назвать… этих адептов крайностей! От фанатиков всяких. Кто-то льда хочет, а кто-то пламени жаждет. Один кричит: держи правей, другой – нет, рули влево! И так во всём. У нас-то ещё как-то мы эти острые углы худо-бедно объезжаем пока… А вот в других мирах!.. Я и сам побывал кое-где, да и Козьма Платоныч историй понарассказал…

– А как вы солярные часы настраиваете? – спросила Настя.

– О, это по-разному, – с готовностью ответил Федот. – Смотря, какие часы, где, в ком. Часы ж – у всех, точнее, во всех есть. И в вас тоже. Люди приходят, животные… много кто. Чиню, настраиваю. Нам всем без солнца никак. Мы под солнышком живём, оно нас и греет и пути нам чертит.

– А солнечные? Которые с колышком для тени?

Настройщик обернулся к Мишке.

– И солнечные могу отладить, коль требуется. У нас и у вас они без поломок идут, а в других мирах как только не бывает. Побывал, насмотрелся. Чему только не выучился по пути. Языки певчих трав, например, знаю. А когда к водяным ходили, Платоныч мне по передвижению в слоистых структурах воды мастер-класс устроил.

– Было дело, – хмыкнул мичман.

– Может, в шахматы? – предложил настройщик. – Я тут сотворил симбиоз двух игр – шахмат и костей. Оба игрока бросают кубики, ходит тот, у кого больше, причём ходит столько раз, насколько больше. А игровое поле раздвижное, можно хоть вдесятером играть. Попробуем? А то играю тут сам с собой.

– А давай, – согласился мичман.

– И я с вами, – махнул лапкой Боб.

– Мы тогда на улице посидим, – сказал я.

– Молодые люди, – тут же занудно проскрипел Боб, – вы, конечно, и сами с усами, но я настоятельно рекомендую вам не отлучаться надолго. И далеко не уходить. Ночь наступает.

– Хорошо, мы только во дворе! – обернувшись, прокричал Миха.

– Воздухом подышим, – добавил я.

Выйдя из дома, мы уселись на лавочку. Спать совершенно не хотелось. Да и как тут уснёшь – после всех сегодняшних приключений?

– Прогуляемся? – вдруг предложила Настя.

– Куда? – мы немедля навострили уши, очень уж интригующе это прозвучало.

– Мне рассказывали про этот островок, – проговорила девочка. – И, похоже, у него есть своя маленькая тайна. А может, не маленькая. Надо посмотреть, пока совсем не стемнело.

– Ладно, Сусанин, веди, – хмыкнул Мишка.

– Я карту видела, здесь недалеко. Вон за теми камнями, – Настя указала на три огромных замшелых валуна, каждый из которых был, пожалуй, больше дома настройщика.

– Тогда побежали! – воскликнул я.

Через минуту мы были на месте.

– И куда теперь? – спросил Миха.

– Сюда, – почти шёпотом отозвалась девочка. И указала на тёмный разлом в основании одного из камней.

– Наконец-то, Алиса, ты привела нас к кроличьей норе, – попробовал пошутить я. Но судя по озадаченным лицам моих друзей, шутка вышла не очень.

В общем, дыра была совсем невеликой. Стандартный взрослый в неё б не поместился. А вот, скажем, Боб или мальчишка, который учится в седьмом классе, – это запросто.

– Полезли?

Настин вопрос на несколько секунд повис в воздухе.

– А что, брат, – обратился я к Михе, – где наша не пропадала?

– И то верно, – согласился тот, – наша везде пропадала. Вперёд!

Мы пожали друг другу руки, причём, и Настю попросили присоединиться к нашему рукопожатию, и Мишка, опустившись на четвереньки, втиснулся в проход. Дождавшись, когда его ботинки исчезнут внутри, я полез следом.

– Настя, ты замыкающая, – обернулся я. – Аккуратней давай.

Ползти и одновременно освещать себе путь фонариком – это, доложу вам, не очень-то удобно. Но теснота оказалась временной. Уже метра через три мы смогли подняться и встать во весь рост. А впереди завиднелся выход. И, что интересно, там, кажется, вовсю светило солнце. Как же тут можно было удержаться? Тем более, оставалось сделать всего-то с пяток шагов? И мы, конечно, пошли…

Мы стояли на острове. Но он совсем не напоминал Алатырь. Поскольку всю ровную его поверхность (ровную, за исключением небольшого холма в центре – с проходом, из которого мы вышли) покрывали пожухшая трава да низкорослые курчавые кустики, и никаких строений нигде, сколь не смотри, не виднелось. А за широким руслом реки громадился какой-то большой город.

– Мы, случаем, не в нашем мире? – осторожно спросил я.

– Если в нашем, то телефоны… да! Ура! – вскричал Мишка. – Мы снова на связи!

Я торопливо вытащил трубу. Глянул. Антенна на месте.

– У меня навигатор закачен. Можно посмотреть, где мы, – Мишкиной радости не было предела.

Чуть покопавшись в настройках, он озадаченно хмыкнул.

– Надо ж… Нижний Новгород… Хотя, круто! Представляешь, как на этом можно заработать? Из Пятигорска в Нижний теперь можно будет добраться быстрее, чем на самолёте! Подожди… а время у тебя показывает?

Я покачал головой.

– Нет. Время глючит. Сейчас в Инете найду…

– Это ваша сеть, да? – поинтересовалась Настя, с интересом вглядываясь в экран.

– Да, она, – отрывисто бросил я. И умолк.

Да, мы были в нашем мире. Да, это был Нижний Новгород, город вполне понятный. Я там даже с экскурсией был в пятом классе… Но течение времени отбросило нас на полтора года назад. И, судя по Мишкиному выражению лица, он тоже это только что обнаружил.

– М-м-м… – протянул он задумчиво. – Рейс Пятигорск – Нижний временно откладывается.