Заботливая женская рука

В отсутствие Скалли Молдер посидел немного за чтением пиратской распечатки нового романа звезды российского детектива некоей Веры Червонцевой. Роман назывался «Resort zone»[2], но пиратский переводчик, похоже, здорово страдал от отсутствия знаний современного русского литературного сленга. Поэтому некоторые страницы представляли собой тарабарскую смесь русских и английских сложносочиненных предложений. Словом, читать противно. И неудивительно, что Молдер обрадовался, когда на пороге его кабинета возник Чарли.

Чарли был снежным человеком. Или йети, бигфутом, реликтовым гоминидом – как кому нравится. Рост Чарли зашкаливал за семь с половиной футов, плечи напоминали грядки с коноплей (по ширине и по взлохмаченности), а на пальцах рук-ног угрожающе выгибались длинные когти цвета дынного сока. На волосатом лице сверкали багровые глаза, тонкие губы не скрывали свисающих почти до подбородка клыков, а в каждой ноздре чудовищного носа могло с удобствами расположиться по шмелиному гнезду. Однако внешность ничуть не отражала истинного характера Чарли. Сей реликтовый гоминид был весьма мирным и коммуникабельным типом. Скалли и Молдер обнаружили его в жестоких по климату горах штата Вайоминг, где Чарли вполне благочестиво жил в полуразрушенной хижине, оставшейся от какого-то очередного туристского нашествия. Как объяснил гоминид спецагентам, в этой хижине он кантовался уже с десяток лет и за это время сумел выучиться английскому языку по полному собранию сочинений Чарльза Диккенса, чудесным образом оказавшемуся в хижине. В честь великого писателя гоминид попросил его звать Чарльзом. Или – для особых друзей – Чарли. А Скалли с Молдером как раз и стали такими особыми друзьями. Потому что именно они убедили руководство ФБР и людей из Пентагона не применять против несчастного йети тактического оружия, а сохранить ему жизнь и нормальную среду обитания. Потому-то Чарли и оказался постоянным жителем Штаб-квартиры ФБР, что, кстати, начальству было выгодно: соблюдалась и секретность и толерантность.

Правда, Чарли скучал в ФБР. Не раз просился он в стажеры, рвался на какие-нибудь опасные операции по захвату террористов или наркокартелей, но ему очень вежливо и мягко отказывали. Поэтому Чарли довольствовался перечитыванием Диккенса и обществом Молдера. С Молдером реликтовый гоминид вообще был, что называется, на короткой ноге. Итак…

– Заходи, Чарли, – дружелюбно улыбнулся спецагент волосатому гиганту. – Присаживайся.

Гигант аккуратно вдвинул свое тело в небольшой зазор между стенкой и креслом. С сомнением посмотрел на кресло и остался стоять. Улыбнулся Молдеру в ответ, продемонстрировав великолепие своего не испорченного стоматологами оскала.

– Но не отвлекаю ли я вас, о мой дорогой друг, от важных и благородных дел? – с изысканным произношением коренного лондонца осведомился йети.

Молдер внутренне поморщился. Все-таки гоминиду над своим языком еще работать и работать.

– Ты ничуть не помешал, Чарли, – сказал он, стараясь попасть в тон разговора. – Даже наоборот. Я всегда рад тебя видеть.

– Весьма польщен. – Гоминид хотел было почесать свою роскошно обволошенную грудь, но воздержался, решив, что это крайне неприличный жест. – А где же леди Дэйна? Благополучна ли она? Как ее драгоценное здоровье?

– Здоровье? Да на ней пахать… – невежливо хохотнув, начал Молдер, но тут же осекся. – Нормально, Чарли, мм… Она, э-э, благополучна. Вполне. Да.

– Рад сие слышать. – Гоминид снова просиял улыбкой.

Молдер вспомнил, что не ответил на первый вопрос йети-джентльмена (точнее, джентльйети).

– Скалли, э-э, леди Дэйна в данный момент находится у мистера Скиннера. С официальным докладом.

– Оу, – уважительно протянул Чарли. – Надеюсь, она скоро вернется и я буду иметь честь предложить ее вниманию свой новый венок сонетов…

Молдер хотел было сказать, что Дэйна Скалли и венок сонетов – явления столь же совместимые, сколь совместимы кетчуп и крем для депиляции, но сдержался. Чарли с трудом переносил разочарования и удары судьбы. Так, например, свое последнее разочарование в справедливом мироустройстве гоминид три недели оплакивал на чердаке Штаб-квартиры, тем самым вызвав мощную панику среди служащих и прочего мирного населения.

– Сонеты – это, конечно, замечательно, – искусно поставленным жизнерадостным тоном заявил Молдер. – Но кофе с коньяком тоже не помешают. А, Чарли? Ты как насчет кофе? Или коньяка? У меня отличный коньяк здесь припрятан, настоящий армянский!

– О, – подивился Чарли. – Откуда у вас такая роскошь? Хотя я, конечно, постыдно мало разбираюсь в качестве алкогольных напитков…

– Ничего, я тебя научу. А коньяк еще с прошлого года остался, после поездки в Ереван, где мы со Скалли обезвредили банду местных инкубов. Инкубы преподнесли нам целый ящик этого божественного напитка только ради того, чтобы мы со Скалли не раскручивали их дело.

– А вы?

– Я же агент ФБР, Чарли! Разве меня можно подкупить коньяком, хотя бы и армянским? Не создали еще такого напитка, которым можно купить расположение агента Молдера! В честь чего давай выпьем по рюмочке!

И Молдер, опасливо покосившись на дверь, приподнял уголок висевшего на стене плаката. Про плакат с сомнительной фотографией летающей тарелки и надписью «Хочу поверить!» в ФБР не было известно разве что ленивому. А вот про то, что за плакатом Молдер скрывает потайной шкафчик с любимыми коньяками, знал только сам Молдер. И Чарли. Но Чарли, как истинный джентльйети, был неболтлив.

– Удобно ли это? – засмущался йети. – Алкоголь в такое время суток…

– Время самое подходящее. – Молдер уверенно разлил коньяк по бокалам. – Давай за нас, и за ВМФ, и за миротворческие подразделения славных американских парней в Ираке!

– Ваше здоровье, мистер Молдер, сэр! – Изяществу, с которым реликтовый гигант опорожнил бокал, мог бы позавидовать сам лорд Честерфилд.

– Хорошо-то как, – с чувством крякнул Молдер. – Лечит от депрессии лучше всякого психотерапевта.

– Мой бог, у вас депрессия, сэр?!

– Еще какая! – Молдер помрачнел.

– Могу ли я узнать причину? – Славный йети был сама заботливость.

– Мне скучно, дорогой друг! – ответствовал спецагент. – Моя жизнь стала слишком прозаической, из нее ушла романтика…

– О-о…

– Да. Ну что интересного, захватывающего и необычного случилось со мной за последние полгода? Пару раз меня похищали агрессивные Чужие, потом пытались инициировать бруклинские вампиры, всякие там мелкие бандиты один раз хотели изменить мой пол, трижды сбрасывали с небоскребов, раз пять взрывали в машине… Еще колдун вуду из Гарлема безуспешно пытался меня зомбировать, но я вывел его на чистую воду, и он оказался вовсе не колдуном вуду, а чукотским шаманом-коммунистом… Даже вспомнить нечего! Где интригующие тайны, необъяснимые происшествия, сверхъестественные исчезновения и леденящие кровь стычки с чудовищными порождениями Мирового Зла?! Я теряю свои гениальные способности спецагента в повседневной рутине, милый Чарли!

– Дорогой мистер Молдер, сэр! – прочувствованно воскликнул йети. – Позвольте вам сказать, что вы не правы. Ваш талант, сэр, блестяще проявился в недавнем деле о похищении мутантов-эмбрионов. А также в ужасающем эпизоде захвата исламского оборотня-смертника, три часа терроризировавшего служащих кошерного банка «Тевье и Сыновья». Вы несправедливы к себе, дорогой сэр! И ваша жизнь – не что иное, как цепочка ярчайших событий, достойных увековечения в романе! Или повести. Или на худой конец в телесериале.

– Ты точно так думаешь? – Молдер испытующе уставился на реликтового гоминида.

– Безусловно, сэр! И у меня есть предчувствие, что в ближайшем будущем вас ожидают новые удивительные приключения!

– А, ну если так… Давай еще по одной. За будущее и за приключения, которые нас в нем ожидают.

– С удовольствием, дорогой мистер Молдер, сэр!

Однако не успели спецагент и реликтовый гоминид пригубить свой коньяк, как в кабинет ворвалась клокочущая и сыплющая непристойными междометиями вулканическая лава, то бишь Дэйна Катерина Скалли.

– Пьете?! – взревела лава. – На рабочем месте? Почти в рабочее время?! Да что за бардак творится в Бюро?! Немедленно прекратить!!!

Чарли от стыда не знал куда деваться, а агент Молдер, давно привыкший к радиоактивному темпераменту своей напарницы, сказал только:

– Остынь, Дэйна.

Та издала неопределенный звук, отдаленно напоминавший рычание раненого саблезубого тигра.

– Я подам рапорт об уходе, – отрычавшись, заявила Скалли. – Лучше работать патологоанатомом в окружном морге или читать лекции сопливым курсантам в Ленгли, чем пребывать в этом бардаке!!!

– Дорогая миледи, – тон почтенного гоминида был столь кротким и нежным, что навевал возвышенные мысли о Сикстинской капелле или матери Терезе, – я прошу вас о прощении. Оставьте свой гнев. Это исключительно моя вина, мистер Молдер отнюдь…

– Ах, Чарли! – Скалли, конечно, была психованной дамочкой, но, к чести своей, быстро остывала от гнева. – Я вас вовсе ни в чем не обвиняю. Просто этот Скиннер…

И она, залившись слезами, уткнулась в волосатое предплечье гоминида.

– А что Скиннер? – деловито поинтересовался Молдер, где-то в недрах души кремируя свою зародившуюся было ехидную ухмылку.

Дэйна поблагодарила Чарли за предложенный им носовой платок, отерла зареванное личико и рассказала следующее:

– Захожу я к Скиннеру в кабинет, а они там…

– Кто «они»?

– Шеф и эта… Тоника! На полу! Ковер к стенке оттащили, и прямо на бетоне… Боже, какой ужас! И на меня – ноль внимания. Я папку на пол уронила, а Скиннер даже головы не повернул, так увлекся! А эта Тоника, змея, еще и хихикает: «О, Дэйна, дорогая, как здорово, что ты сюда заглянула! Нам как раз нужен третий для большей яркости. Присоединяйся! Пусть присоединится, правда, Вилли?» Я просто дар речи потеряла от ярости. Потом говорю Скиннеру: «Как это понимать, сэр?» А он: «Понимайте это как посттравматическую психотерапию, агент Скалли. Мне нужно было снять затянувшийся стресс. И вам настоятельно рекомендую заняться этим с нами. Только пиджачок снимите, а то помнется или запачкается…»

– А ты?

– Что я?! У меня еще есть понятия о нравственности. И я никогда не позволю себе заниматься подобными вещами, да еще на бетонном полу!

– У-у, – протянул Молдер уважительно. – Скалли, твой моральный облик вызывает у меня ассоциацию с мемориалом Линкольна. Честно! Кстати, ты ведь так и не сказала, чем же Скиннер с Тоникой Плевински занимались прямо на бетонном полу?

– Разве не сказала? – Брови Дэйны Скалли недоуменно выгнулись.

– Ни намека.

– Хм, странно… Впрочем, я ведь находилась в такой сумятице чувств… Но мне даже как-то стыдно говорить об этом. Особенно в присутствии Чарли. Что он подумает о нравственности нашей расы!

– Ничего, здесь все свои, – успокоил Молдер. – А наш общий друг Чарли и так уже достаточно осведомлен о низменных повадках вида homo sapiens, особенно после того как двуличный подлец Алекс Крайчек под предлогом дружеской вечеринки заманил Чарли в стрип-бар и показывал его за деньги тамошним шлюшкам. И, между прочим, огреб на этом неплохие деньги. С которых, разумеется, не заплатил налога. Но это наша маленькая грустная тайна.

– О, бедный Чарли! – Дэйна почесала гиганта под мышкой. – Как ты, должно быть, огорчился.

– Пустое, миледи.

– Дэйна, не увиливай от ответа. Чем шеф занимался с Тоникой?

– Ох, Молдер, это так отвратительно, так грязно и низменно. Они…

– Да?

– Они… РИСОВАЛИ НА ПОЛУ ЦВЕТНЫМИ МЕЛКАМИ!!!

Молдер страдальчески охнул:

– Да ты что?!

– Именно! – Похоже, чуть остывшая лава опять принималась за старое клокотание. – Рисуют, а сами едва не визжат от восторга! У Скиннера вся рубашка выпачкана мелом, не говоря уже о платье Тоники. И они еще предложили мне присоединиться!

– Кстати, Дэйна, – отвлеченно поинтересовался Молдер. – Спрашиваю из сугубо научного интереса: что именно они рисовали? Не заметила? Не запомнила?

– Ха! – гордо ответствовала Дэйна Скалли. – Благодаря небесам у меня отличная зрительная память! Так что я просто уверена, Скиннер рисовал вазу с букетом магнолий, а Тоника – чешуекрылых.

– Мм???

– Отряд Lapidoptera. Бабочки. По некоторым признакам – самцы непарного шелкопряда.

– Дэйна, дорогая, откуда у тебя такие познания в энтомологии?

Скалли только отмахнулась от этого риторического вопроса. Уж кто-то, а Фокс Молдер должен был знать, что Дэйна Скалли и биология – близнецы-братья. Точнее, сестры. Поэтому спецагент Молдер незамедлительно изобразил на своей холеной физиономии напряженную работу мысли.

– Значит, говоришь, ваза… – глубокомысленно протянул он.

– И букет магнолий, мистер Молдер, сэр, – услужливо подсказал наш общий друг Чарли.

– И бабочки непарного шелкопряда, – напомнила Скалли.

– Самцы.

– Самцы.

– О, шит… Скалли, а ведь это говорит о многом! Кстати, ты не помнишь, какая была форма у вазы, которую рисовал Скиннер?

– Отлично помню. Ваза в форме вазы.

– Тяжелый случай. – Молдер вздохнул. – По Фрейду и Юнгу, такая форма вазы…

– И букет магнолий, мистер Молдер, сэр! – Чарли явно не хотел, чтобы о нем забыли.

– Да, действительно, магнолии. Совсем из головы вон. Спасибо, Чарли.

– А что с магнолиями, Фокс?

– Магнолии, Дэйна, это такой символ… Символ такого… даже не решаюсь тебе это высказать, ффу.

– Я так и знала! – потрясенно прошептала Скалли. – Вот к чему ведут все эти увлечения граффити! О Скиннер, Скиннер, как ты пал! Ведь это же подрыв авторитета всего нашего Бюро! А если о пагубной страсти нашего шефа узнают в Белом доме? Вазы, магнолии, непарные шелкопряды… Самцы.

– Самцы, Дэйна, это прерогатива Тоники Плевински. Ты сама сказала, что их рисовала она.

– Это дела не меняет. Ты понимаешь, что может разгореться скандал похлеще того, который возник, когда мы с тобой пустили в Интернет материалы о Розуэллской летающей тарелке, якобы потерпевшей крушение и на поверку оказавшейся старым русским метеоспутником! Нас опять уволят! И где мы с тобой, Молдер, найдем работу? Пиццу будем разносить?

– Зачем ты так сразу… – укоризненно сказал Молдер. – Слишком мрачная перспектива. И потом, что такого? Ну рисует заместитель директора ФБР мелками на полу в своем кабинете – и пусть себе!

– Но я же обязана доложить в вышестоящие инстанции, согласно параграфу четвертому, пункту…

– Ай, Скалли, кому это нужно?! Зачем, как говорят эти ужасные русские, vinosit' sor iz izbi. В общем, пусть эта информация останется между нами двумя…

– Кхм, сэр…

– Тремя. Извини, Чарли. Я же не стал собирать компромат на Скиннера после того, как он мне впервые предложил…

– Что?!

– Поиграть с ним в железную дорогу. И я играл с ним, Скалли! И не стыжусь этого! Кстати, дорога просто отличная. Паровозики такие блестящие, семафоры отделаны красным деревом. У меня в детстве такой дороги не было. Скиннер, кстати, сказал, что и у него тоже.

– Какой ужас!!! – потрясенно прошептала Скалли. – И я только сейчас узнаю о тебе такое… Как ты мог молчать?!

Молдер смешался. А Скалли вдруг выдала небывалое:

– Я все поняла! Это воздействие!

Молдер вытаращил на нее свои контактные линзы:

– Какое воздействие?

– Психонейролингвистическое! Или онейрокоррекционное! Направленное на Скиннера, Тонику и на тебя, Молдер! Возможно, вас просто зомбируют, но скорее всего…

– Дэйна, ты порешь чушь. Да Скиннеру просто скучно сидеть целыми днями в своем кабинете, вот он и развлекается, как может. А Тоника раньше работала воспитательницей в учреждении для детей с задержкой умственного развития. Потому после и перевелась в ФБР. Это она посоветовала нашему шефу нейтрализовывать негативные эмоции при помощи художественного творчества и игр. Между прочим, Скиннер еще классно лепит фигурки из пластилина. И делает аппликации из цветной бумаги. У меня дома уже две его работы на стенке красуются – одну подарил в честь Дня независимости, а другую на Новый год. И крокодил пластилиновый стоит. Почти в натуральную величину.

– В натуральную величину крокодила? – восхитился йети.

– Нет, – смутился Молдер. – В натуральную величину пластилина.

Дэйна Скалли грозно притопнула каблучком.

– Молдер, ты меня не убедил! Я продолжаю настаивать на версии психокоррекционного воздействия!

– Дэйна, опомнись, да кто может на нас со Скиннером такое воздействие оказать?! Зная нашу с ним чугунную психику!

– Кто угодно! – вспылила Скалли. – Пришельцы! Колдуны вуду! Маньяки-гипнотизеры! Исламские террористы! Наконец, просто русские! Пойми, Молдер, это явное нарушение психической нормы – когда взрослый человек принимается рисовать, лепить пластилиновые фигурки, играть в железную дорогу! И делает это не с какой-то определенной целью, а просто так! Да еще на рабочем месте! И в рабочее время!

– А еще у Скиннера есть детский барабан, – тихо добавил Молдер. – С деревянными палочками. Красный. Он мне дал разок стукнуть.

– Вот! – Новый обвиняющий вопль. – Молдер, разве раньше ты интересовался детскими барабанами?! Тебя ведь даже в детстве из бойскаутов выгнали!

– Ну, выгнали, и что такого?

– Мистер Молдер, сэр, возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, будто леди Дэйна хочет сказать вам, что вы и ваш уважаемый шеф подпали под некое влияние…

– Вот-вот! Спасибо, Чарли! Молдер, йети и тот понимает, что тут дело нечисто. И я даже могу предположить, кто оказывает на тебя и Скиннера столь чудовищное воздействие! Эта толстушка! Практикантка! Тоника Плевински!

– Интересная версия, – хмыкнул Молдер. – Но она сама рисовала и лепила, и аппликации…

– Усыпляла бдительность! – отрезала Скалли. – Примитивный шпионский прием! Я не удивлюсь, если окажется, что после таких художественных сеансов из кабинета Скиннера пропали все секретные материалы и паркеровские ручки!

– Вы ошибаетесь, агент. – Бесшумно вошедший в кабинет заместитель директора ФБР Скиннер аккуратно притворил за собой дверь и холодно посмотрел на Дэйну. – Паркеровские ручки у меня все на месте, я их проверяю каждые полчаса. И чешские цветные карандаши тоже.

Скиннер выглядел, как всегда, подтянуто, официально и строго. Разве что крошечное меловое пятнышко на рукаве его пиджака слегка портило общее впечатление.

– Агент Молдер, агент Скалли, – тоном, неуютным как наждак, отчеканил Скиннер. – Только что получено донесение от агента Сирила. По форме ноль це ноль.

– Неужели?! – беззвучно ахнул Фокс Молдер.

– Ваши инструкции, агенты. – Скиннер, чего раньше никогда не бывало, собственноручно протянул Молдеру черный кейс. – Уровень секретности – два. Вы вылетаете в Москву. На сборы девятнадцать минут.

– А почему не двадцать? – это Скалли.

– А почему в Россию? – это Молдер.

– Как заместитель директора ФБР я не уполномочен отвечать на подобные вопросы. – Изронив эту фразу, Скиннер почти по-армейски покинул кабинет своих лучших спецагентов.

– О, шит! – воскликнула Скалли, заглянув в кейс. – Мы и вправду летим в бывшие Советы! Только зачем нам нужна эта штука?

И она достала из кейса безвкусно расписанную матрешку с физиономией нынешнего русского президента.

– Потом разберемся! – Молдер смотрел то на Скалли, то на матрешку, и в глазах его горел адреналиновый огонь новых приключений. – Едем в аэропорт! А с подробностями дела ознакомимся в самолете!

И тут напомнил о себе Чарли.

– Мистер Молдер, сэр, – жалобно протянул он. – Пожалуйста, возьмите меня с собой. На эту операцию. Я не буду лишним. Обеспечу вам прикрытие, безопасность, места в гостинице…

– Чарли, это безумие, – бросила Скалли, в виде вихря проносясь по кабинету и прихватывая все то, что, по ее мнению, пригодилось бы в дороге. – Кто тебя в самолет пустит? Кроме того, билетов на тебя не заказано, с таможней начнутся проблемы… И не мечтай.

– А я бы взял Чарли с собой! – неожиданно выдал Молдер. – Парень засиделся на бумажной работе. Пусть понюхает пороху.

– Вы рехнулись, – констатировала Скалли. – Оба.

– Возможно, – вежливо кивнул Молдер. – Пойдем-ка, Чарли. Уладим вопрос с твоей визой и билетами.

…Едва парочка сумасшедших удалилась, Дэйна, опасливо посматривая на дверь, сдвинула потайную панель в своем письменном столе. Из углубления достала пакет, набитый пестрыми лоскутками, и пышноволосую длинноногую куклу в неумело, но с любовью сшитом пышном платьице.

– Дорогая Синди, – прошептала кукле спецагент. – Я улетаю на новое и, возможно, особо опасное задание. Вряд ли вернусь скоро. Так что извини, я опять не успеваю сшить тебе приданое.

И с горьким вздохом Дэйна Катерина Скалли засунула куклу с лоскутками обратно.

Главное управление Федеральной службы безопасности

Лубянка, Москва, Россия

7 января, среда, 19:30

А здесь тихо. Как-никак праздничный день.

Вечер.

И никто еще не знает…

Никто не подозревает…

Хотя, может, это и к лучшему.

Чу!.. Слышен звон бубенцов издалека!

Точнее, не бубенцов. Это позванивают брелоки на ключах. Ключах от некоего заполненного темнотой кабинета.

Это кому же в рождественский вечер не сидится у ликующей китайской иллюминацией елки? Кто покинул роскошный стол с водочкой «Посольской», салатом «Федеральным», уткой по-звенигородски и сладострастно шкварчащими тефтельками в соусе ай-люли-мажули?! У кого обретается такая тектоническая сила воли, чтоб отказаться от высокохудожественного наслаждения просмотром телевизионного концерта обремененной пленительными ножками группы «ВИА Гра», променяв его на сомнительное удовольствие посещения столь неуютного места? Это кем же надо быть…

Кем-кем… Анатолием Колосковым, вот кем! Ясно вам, любители елок, тефтелек и юмористической примадонны Регины Дубовицкой?!

Что?! Вы не в курсе, кто такой Анатолий Колосков?

Ну и хорошо. И правильно.

Излишняя информированность никому еще не приносила ощутимой пользы. И в случае с Анатолием Колосковым это утверждение категорически верно.

Как говорится, шпионы и кошки умирают первыми.

Так себе каламбурчик, верно? Но чего же ждать от каламбурчика, если сочинен он именно Анатолием Колосковым. Внештатным секретным сотрудником по особо важным делам при ГУ ФСБ. Настолько внештатным и настолько секретным, что о его существовании на Лубянке знали только немногочисленные местные мыши. Но именно скромному гению Анатолия Колоскова принадлежала честь раскрытия самых громких преступлений, предупреждения чудовищных заговоров и даже военных переворотов. Правда, лавры, звания, медали и премии за это доставались другим. Но Анатолий и не стремился к славе и карьере. Он работал исключительно из неподкупной любви к чистоте конституционной крови.

Ибо больше в этой жизни его ничего не интересовало.

Ибо был он последним московским инкубом.

Это только люди думают, что существование инкуба – сплошная череда непрекращающихся пикантных удовольствий и не менее пикантных приключений, связанных с достижением тех самых удовольствий. И бытует мнение, будто сами инкубы, равно и суккубы, больше ничем не интересуются. Так вот. Пример секретного сотрудника ФСБ майора Анатолия Колоскова доказывает нам, что это мнение ошибочное.

Но здесь нужно внести некоторую ясность. Хотя бы в то, кто такие на самом деле инкубы и иже с ними суккубы.

Подчеркиваю, на самом деле.

Вроде бы все про них известно еще с архаических времен. Мол, это малосимпатичные духи, существующие за счет соблазнения падких на сладострастье женщин и не менее падких (но старающихся поддержать свое аскетическое реноме) мужчин. И мудреные средневековые трактаты говорят о том, что инкуб и суккуб суть один и тот же дух, просто он легко меняет свой пол в зависимости от пола партнера. С мужчиной он становится суккубом, то бишь пышнотелой дамочкой, готовой на все, а с женщиной, соответственно, инкубом, то есть готовым опять-таки на все мужчиной. А в пользу версии о существовании сих эзотерических существ говорит масса доказательств, тоже почерпнутых из средневековых трактатов[3]. Например, рукописное сочинение[4] некоего монаха ордена Мудрых Терпил, благочестивого отца Рудимента, буквально переполнено свидетельствами о том, как по ночам, во время аскетических упражнений, его настырно посещали прелестные девицы-суккубы и тем самым очень огорчали. Отец Рудимент, в частности, пишет: «Се, токмо потщился аз возлежщи на ложе скорби своея и дать очима своима дремания, абие явишася середь кельи моея дева, зело обильная плотию и устами. Сия непотребная тварь приняшася мене в ушеса речи похабныя шептати, устами лобзати, руками обнимати, ногами обвивати. Аз же супротив нея восстати не можаху, такожде зело гневно вопияху. До самыя утрени мене сия похабственная тварь терзаше, покуда близ дверей кельи моея братия не явишася». Нет никакого основания не доверять этому свидетельству отца Рудимента, хотя можно также предположить, что «обильная плотию» дева на самом деле существовала лишь в распаленном аскетическими упражнениями воображении автора трактата. Что, впрочем, не помешало мудрой братве из инквизиции обвинить отца Рудимента в активных связях с суккубами и оперативно поджарить его на костре. Другое подобное сочинение[5] принадлежит перу целомудренной насельницы обители Сестер Безупречной Чистоты благопотребной Пропорции Мануальной. Сестре Пропорции здорово доставалось от инкубов, являвшихся к ней почему-то в мушкетерских облачениях, поющих греховные песнопения и восхваляющих сладости плотской любви. Сестра Пропорция пишет[6], что к сей любви оставалась безучастна, однако безучастность не помешала ей оказаться в деликатном положении. Разумеется, свою вопиющую беременность она свалила на коварных инкубов – якобы они овладели ею во время сна. И никто не придал значения тому, что родившееся от инкуба дитя как две капли воды походило на местного пономаря.