Анжела была подавлена. Ее яркий сексуальный полет, почти достигший вершины сладострастия, был прерван. Она начала было чувствовать себя удачливым аквалангистом, который погрузился в пучину эротического кайфа, и вдруг, внезапно, у него отобрали дыхательный кислородный шланг. Ныряльщица начала, задыхаясь, биться в почти генерализованных судорогах.
«Я же могла получить не только сексуальное удовлетворение, но и заложить основу своей будущей семьи с новым партнером – Игорем. Я же могла остаться жить на Байкале, который мне хотел купить Олег, мой упокоившийся гражданский муж. А тут такой облом», – сокрушалась Анжела, судорожно дыша, сердце ее готово было разорваться на части.
А Алена решила морально добить эту несостоявшуюся столбовую дворянку. Она понимала, что московская супруга Олега выпрет Анжелу на улицу, лишив всех благ, которые ей устроил похотливый любовник, блудливый муж. Из дворянки Анжеле, видимо, снова придется преобразиться в простую дворняжку.
С этими мыслями Алена подошла к дивану, на котором только что закипали страсти. Она величественно посмотрела сверху вниз на своих поверженных оппонентов. Потом, сбросила с себя халатик. Девушка осталась во всей красе своей безупречной спортивной фигуры, представ перед ошалелыми партнерами обнаженной.
Оцепенение и страх в глазах Игоря стали сменяться лучиками робкой надежды. Мужская гордость внизу живота начала снова заявлять о себе растущими амбициями. А на лице Анжелы гримаса безнадеги и ужаса начала меняться на какие-то еще непонятные эмоции. «Что же будет дальше? Что же будет, чем это все закончится?» – судорожно думала, приходя в себя, молодая женщина.
Алена величаво пальчиком поманила к себе обескураженного Игоря. Несостоявшийся герой-любовник выпрямился и робко протянул руки, стремясь как бы приобнять Алену. Но девушка остановила его порыв. Она взяла в левую руку его окаянный отросток, и как за ручку от двери, потянула Игоря за собой, прочь из этой греховной комнаты.
Анжела осталась одна.
А Игореха по-рабски послушно шел в неизвестность, как собачка на поводке, семеня ногами. Он уже, хоть и робко, но мечтательно предвкушал бурный секс с неприступной ранее красавицей Аленой. В его голове уже кружились шальные мысли и образы из «Камасутры» с ее замысловатыми позами и позициями.
Вот они уже в супружеской спальне…
Резкий пинок в пах, следом короткий удар в опускающуюся голову по челюсти… И скрюченная от боли фигура несостоявшегося Казановы с громким шумом повалилась на пол… Игорь Чижик лежал униженный и поверженный. Его самолюбие было растоптано.
Специалисты медики из скорой помощи, недолго думая, зафиксировали в своем журнале еще один смертельный случай от коронавируса о приезжем москвиче Олеге Жмурове. Ну от чего еще, ясен пень, от коронавируса, естественно.
А сказочнику уже ничего другого не оставалось, как сделать пометку об еще одном случае, когда очередная баба вновь осталась у того самого разбитого корыта.
Ничего в жизни не меняется. Дело Пушкина живет и продолжается.
В памяти всплыли строки классика:
«Что мне делать с проклятою бабой?
Уж не хочет быть она царицей,
Хочет быть владычицей морскою;
Чтобы жить ей в Окияне-море,
Чтобы ты сама ей служила
И была бы у ней на посылках».
Ничего не сказала рыбка,
Лишь хвостом по воде плеснула
И ушла в глубокое море.
Долго у моря ждал он ответа,
Не дождался, к старухе воротился
– Глядь: опять перед ним землянка;
На пороге сидит его старуха,
А пред нею разбитое корыто.
Поучительно и очень печально завершилась сказка Пушкина, но в ней обошлось без смертельных жертв. Понятное дело – тогда не было пандемии коронавируса…
А вот в нашей сказке московский мужик предприниматель ласты завернул, зажмурился. Времена другие, запросы другие, да и потребности тоже, однако…
Из-за двери спальни, в которой находилась Анжела, послышался протяжный вой. Звук был душераздирающим, жутким, как у забытого всеми членами стаи, брошенного помирать волка, как в последний раз, тоскливо воющего на угрюмую одинокую Луну.
– Во как стгадает дивчина, – сочувственно прокартавил седовласый фельдшер скорой помощи Гриша Финдельбаум. – Любовь, ах, какая кгасивая сильная любовь, мне самому очень газгыдаться захотелось, – его выцветшие от возраста глаза увлажнились.
– Да уж, любовь… – грустно произнесла Алена Зорькина, провожая каталку с телом упокоившегося Олега Жмурова для погрузки в карету скорой помощи. – Отмаялся бизнесмен, отмаялся… А его фурия… Бедная девчонка, несчастная, снова бесхозная и по-настоящему бедная. У нее и на обратную дорогу до Москвы… а потом до Саратова, наверное, денег нет, – подумала Алена, и ей даже стало немного жаль незадачливую Анжелу Красовскую, несостоявшуюся столбовую дворянку и владычицу славного моря, священного Байкала.
Вот и сказке конец
Облако паро-дымового тумана от мангала начало рассеиваться, показалось лицо моего друга. Глаза Леопольда блестели. Потом послышался голос.
– Обалдеть, какая тема, – прозвучало сквозь туман. – Продажность, похотливый мужик типа проститут, девушка, торгующая собой, неудачная продажа Байкала… И такая яркая и гордая Алена, девушка, которой можно гордиться. Ты, Серега, всех прототипов-прообразов истории знал лично? Или это все плоды твоей бурной фантазии?
– Конечно, всех знал лично. Ты же сам в начале нашей беседы упоминал доктора Елену Геннадьевну Степанову. Какие могут быть сомнения, Леопольд, ты чего?
– Сомнения-то есть, но немного в другом ключе. В этом рассказе проскальзывает политика. А эротические рассказы, на мой взгляд, должны быть исключительно о любви. Наверное, всем уже надоело осознавать, как государство непристойно имеет свой народ. Но время идет, меняются эпохи, жизненные устои. Одних лидеров сменяют другие. Кого-то сегодня возносили, а завтра его могут втоптать в грязь. Кого-то, наоборот, могут воскресить из забвения, очистить от хулы и снова возвести на пьедестал. Не хочу об этом. Давай говорить о любви. О любви мужчины к женщине. Это святое, это вечное, это интересно всем и всегда. На этом основана наша жизнь.
– Согласен с тобою, Леопольд, полностью. Пусть этот рассказ будет первым и последним в этой книге, где упоминается о политических проблемах. Давай отдохнем с тобой в неге сладкой туманности любви. Согласен, что такая энергия и является залогом продолжения жизни. Разреши, я продолжу свое повествование. Ниже приведу историю про художника. Может узнаешь места, где разворачивались события, и кого-нибудь из ее персонажей…
Олеся и Леопольд
Любовь иркутского художника
Мутное время перестройки опускалось густым туманом на когда-то самую сильную социалистическую страну. Шли девяностые годы двадцатого столетия. Потрескивали сучья в таежном костре. Он, как одинокий маяк посреди океана, отбрасывал световые блики в кромешную темноту, указывая путь к человеческому логову в лесной глуши. Языки пламени плясали свой танец с бубнами. Только бубны уже все обгорели, а пепел от них унесло выше сосновых вершин и развеяло по всему околотку еще никем не тронутой тайги. Вернее, она была слегка тронута людьми. Летнаб (летчик-наблюдатель) пожарной авиации по охране лесов Толик Семенов по блату забросил корешей в почти непроходимую тайгу. Видишь ли, они устали от мирской суеты. Стресс им снять надо необычным образом, понимашь. Вот и залетели в таежную глушь к истокам реки Лены. Ох, если бы Серегина жена Лена увидела эту сцену, она бы дала просраться всем этим отшельникам, валяющимся в дымину пьяными в палатке. Ух, блин, по их хрустальному и ранимому самолюбию проехал бы отрезвляющий бульдозер здравого смысла. Но цивилизация была далеко. Мужики, громко посапывая, смачно храпели, а Леопольд сидел один. Ему взгрустнулось. Мохнатые крылья трогательных воспоминаний накрыли сознание уже немолодого самобытного художника, возвращая его в далекие годы молодости и беспечности. Перед ним открылось полотно его жизни, пожалуй, самая милая, самая дорогая и трогательная картина.
Вот Леопольд сидит в своей художественной мастерской, что в подвале кинотеатра «Пионер» на улице Карла Маркса в Иркутске. Он весь поглощен работой. Предстояла премьера фильма «Виннету – вождь апачей», и надо было своевременно сделать рекламный плакат. Работа близилась к концу, но вдруг нечаянно опрокинулась банка краски. Она залила пятном мужественное лицо главного героя Пьера Бриса.
– Ну блин, – начал чертыхаться Леопольд, – опять непруха сегодня.
В этот момент дверь каморки приотворилась. Ее холостяцкий бедлам осветило милое личико девчонки. Леопольду некуда было идти после рабочего дня. Никто его не ждал. Жилья в Иркутске не имел, вот и работал как папа Карло, тут же и жил. За порядком в каморке он сильно не следил. Рабочий хаос сопровождал Леопольда всю жизнь.
– Девушка, вы ко мне? – начал игривым тоном шутить Леопольд. – Будете позировать для бессмертного произведения? Я вижу ваше обнаженное тело в свете увядающих закатных лучей солнца. Вы ярче всех тициановских героинь. Рембрандт отдыхает. Ой, как я вас изображу!
Солнечный луч скользнул по летнему платьишку девушки. Она стояла, робко и завороженно глядя на иркутского живописца, с творчеством которого еще не успела познакомиться мировая общественность.
– Что вы такое говорите? Если мой папа узнает, он просто убьет меня, да и вас заодно, – тихо произнесла Олеся.
– Фу, какая дикость. При таком раскладе мир не увидел бы «Данаю» Рембрандта, «Купальщиц» Гюстава Курбе, «Перед баней» Пьера Огюста Ренуара, «Олимпию» Эдуарда Мане. Проходите, пожалуйста. Меня зовут Леопольд, – весело улыбаясь, сказал художник.
– Меня зовут Олеся, – звонко засмеялась девчонка. – Как красиво и увлекательно вы говорите, – включилась в разговор очаровательная Олеся.
Уже через минуту они пили чай и громко смеялись. Леопольд рассказывал Олесе, как он по причине отсутствия жилья ночевал в огромном шкафу художественной академии в Ленинграде, когда учился в реставрационном художественном училище. Как стоял на стреме и чуть не попал в банду профессиональных ленинградских воров. Он говорил о своих трудностях и тяготах тепло и весело, с присущим ему природным чувством юмора. Олеся была просто заколдована этим уже взрослым парнем. Леопольду было 25 лет, а Олесе только что исполнилось 19.
Вот уже в ход пошло вино «Ркацители». Его терпкий вкус с легким алкогольным дурманом растопил защитную реакцию девушки, и вот она, уже обнаженная, сидит посреди каморки художника. Она доверилась Леопольду. Солнечный луч угасающего заката пробегал по упругой девичьей груди, касался губ, отражался в озере ее голубых глаз. Казалось, что среди разбросанных тут и там планшетов, деревянных заготовок для рекламных щитов, обрывков холста, из-под земли начал бить родник. Родник чистой, как слеза, студеной воды. Тайный источник, манящий своей свежестью и непорочностью.
Наш Рембрандт сидел обалдевший и завороженный. Он не мог оторвать взгляд от красавицы. Он не мог начать писать картину. Когда он вставал, чтобы размять свое тело от перенапряжения, попереминаться с ноги на ногу, Олеся испуганно вскрикивала, закрывала обнаженную грудь ладонями. Картина так и не получилась, но он сблизился с Олесей, как может сблизиться молодой мужчина с молоденькой девушкой. Сблизился и уже не отпускал никогда. Спустя немного времени они лежали в своей импровизированной постели.
– Милая, – нежно обратился Леопольд к своей избраннице, – а не завести ли нам ребеночка? Я очень хочу, чтобы ты подарила мне наследника или красавицу дочку.
– У меня уже два месяца задержка, дорогой. Я не знала, как сказать тебе об этом, – заговорила Олеся, нежно целуя своего Рембрандта, Ван Гога, Тициана, он ей был дороже всех этих названных гигантов кисти и холста.
Это был ее Леопольд, так и не нарисовавший бессмертный портрет своей любимой.
Отец Олеси Георгий Павлович вопреки ожиданиям убивать дочку и зятя не стал. Он с любовью посматривал, как нежно и трепетно Леопольд обнимает за талию стройную фигурку Олеси. Он, как мужик, понимал своего зятя и радовался за дочку.
