И поэтому, для изгнания страха из людских голов, владыка обоих земель Эхнатон лично воздавал молитвы небесному отцу, взяв себе титул верховного жреца Атона.
Хануфа, посланник дружественной земли Ханаан не боялся хворей, как новых, так и известных. За долгую жизнь, познав бремя войн, невзгод и лишений, он видел пылающие города и полчища бедуинских стрел, смердящий чад трупов налетевшей оспы и разящие мечи пришлых армий.
Он был старше правителя Египта и его память хранила то, что разделило привычный мир на «до» и «после». И единственным воспоминанием, леденившим сердце Хануфы, был ужас Великой Тьмы, случившейся тридцать три года назад, когда фараону довелось появиться на свет.
В кошмарных снах его не отпускала Тьма – вязкая, пепельная, тошнотворная, смешавшая мир в единое чернильное месиво.
Жуткий вой шакалов. Визг собак. Бессмысленный трепет птичьих крыльев. Неистовое ржание сорвавшихся лошадей. И леденящие крики предсмертного ужаса.
Сколько времени это длилось: неделю, две, или больше – точно не знал никто.
Хануфа не помнил ухода Тьмы. Его спасло беспамятство. Болезненное беспамятство на глинобитном полу крохотного дворика.
Годы спустя, он не раз слышал в сбивчивом шёпоте озирающихся странников, что Тьму рассеял один египетский бог, ранее забытый людьми. И бог этот, вознёсшийся к солнцу, единственный и настоящий, скоро свергнет всех надуманных богов и воссядет на небесном троне.
Во времена солнцеликого Эхнатона, он узнал имя этого бога.
И только теперь, на рассвете десятого дня третьего месяца сезона Ахе́т, Хануфа исполнил наказ жреца: он прижал левую ладонь к шершавой стене главного храма Атона, а правую раскрыл и подставил живительным его лучам.
И чудо свершилось – страх исчез.
14. Биофактории
Счастье изменило уклад. Теперь, когда стрелки часов вытягивались в линию, Ерохин выжидал ещё томительных пять минут, и вылетал вслед за лидерами вечернего спринта Мурцевой, Тюриной и Варёным.
Хоть семейная жизнь уже входила в обыденное русло, он не мог насытится вечерами и разговорами за кухонным столиком.
Этот вечер пошёл не так. В Эльке улавливалась скрытая суетливость с налётом угодливости. Да и стол не назовёшь обыденным. Бутылка вина, оливки, греческий салат, маринованная фасоль и полная сковорода жаренного мяса с луком. Как и любил Сергей – только мясо и лук.
А повод? – думал он, орудуя штопором, – Может я что забыл? …День рождения не скоро. …Дата нашей встречи не круглая.
– Ну, Серёженька, за нас с тобой. – Элька заискивающе улыбнулась, протягивая бокал.
Сергей отхлебнул и зажмурился, раскусывая румяный прожаренный кусок. Откусив, открыл глаза. Мясо было необычно мягким. Задумчиво дожёвывая, он пытался понять странноватый вкус. Изрядно сдобренное специями и луком, оно отдавало незнакомым слащавым привкусом.
– Вкусно, – соврал Ерохин, – Это, что, свинина?
– Нет, говядина. – Элька хитровато прищурилась.
До Сергея стали доходить и суета, и улыбочки. Он с трудом проглотил разжёванный кусок и залпом осушил бокал. – Это что, то самое? …Которое по телевизору?
– Ну да. Надо же приобщаться к современным продуктам. Да и рацион разнообразить полезно.
Помявшись, Сергей решил не обострять. – Ладно… разок можно поесть и искусственного мяса.
– Оно не искусственное, – Элька обрадованно протянула пустой бокал, – Самое, что ни есть настоящее, только произведено без зверского убийства разумных существ. Разве это плохо? Гуманный и современный продукт биофакторий. Спасение человечества от голода и тяжкого бремени жестокости.
Сергей молча разлил вино. После третьего бокала гуманный продукт уже не казался таким противным.
– Ну что ты, Сереж? Это с непривычки вкус кажется неприятным. На самом деле он просто другой, более чистый. Вкус еды не на языке, а в голове. Ешь мы с детства гуманные продукты, то мясо со скотобойни вызвало бы рвоту и понос.
– И тебе приятного аппетита, – пробурчал Сергей, положив вилку на край тарелки.
– Ну извини. – Элька грустно вздохнула и потупив взгляд стала убирать со стола. – Яичницу пожарить?
Меньше всего Сергей хотел её обидеть. Гулявшее в жилах вино подталкивало к примирению. – Эль, а давай ещё винца. Там оставалась бутылка. И сковородку давай обратно. Попробую ещё разок гуманный продукт, – улыбнулся Сергей, спасая вечер.
Она поставила сковороду без особого энтузиазма и молча достала вино. – Не надо, Серёж. Тебе ж не понравилось, будешь давиться ради меня.
– Да погоди ты. Я просто не распробовал, – Сергей протянул руку к бутылке. Он мучительно искал слова, чтобы вернуть Эльку к началу вечера и без задней мысли спросил, – Слушай, а как его делают? Ну мясо это без коровы?
Элька пригубила вина. – Выращивают из клеток на специальных питательных средах. Для медицины ткани выращивают давно. Но промышленно, как продукты питания – меньше десяти лет. А лет шесть – семь назад случился прорыв: три мировых гиганта, практически одновременно вырвались на глобальный продуктовый рынок. Это кажется экзотикой, но мировые объёмы их производства уже превысили традиционную мясную продукцию.
– Надо же, как всё серьёзно, – ляпнул Сергей для поддержания разговора, – А я думал, это новомодное баловство.
– Это революция. Очередная ступень развития человечества. Кроме того, это снимает угрозу голода и снижает выбросы в атмосферу. И всё благодаря микробам и генной инженерии.
– Это как? – спросил слегка окосевший Сергей, уже мало-мальски привыкший к новому вкусу, изрядно сдабриваемому терпким вином.
– Глобальное производство мяса началось с производства питательных сред. А это стало возможным благодаря особым микроорганизмам, которые перерабатывают целлюлозу, углекислый газ, связывают атмосферный азот и вырабатывают эти самые питательные бульоны. А другие микроорганизмы очищают отработанные среды.
Тут Сергей понял, что любопытство его подвело. Гуманный продукт, выращенный из клеточных культур на микробных бульонах, колыхнулся в желудке и рванул вверх. Ерохин обхватил рот и помчал в туалет, едва не растянувшись в коридоре.
– Прости Сережа. Господи, какая ж я дура.
– Это ты меня извини. Наверное, вина перебрал.
– Какое там вино? Ладно, давай сменим тему.
Смена темы оказалась оригинальной.
– А знаешь, что ещё производят биофактории?
Сергей умоляюще посмотрел на Эльку, когда та старательно разливала чай.
– Их основные доходы – в непищевом секторе. Это натуральные меха и кожи, которые выращиваются и поставляются рулонами. Горностай, шиншилла, змеиная кожа, крокодилова кожа в неограниченном количестве и без каких-либо звериных или крокодиловых ферм. Генные модификации позволяют получать меха и кожи разных цветов. Представь себе: сумка из натуральной кожи красного крокодила.
– Да? Надо же, – облегчённо выдохнул Сергей, поддерживая на лице маску заинтересованности.
– А ты об этом не знал? Огромный рынок, гигантские инвестиции. По оценкам аналитиков, их доходы уже соизмеримы с доходами мирового автопрома. Вот как. Но кожи и меха – не самое главное. Святая святых – секретнейшие технологии, охраняемые похлеще военных – выращивание тканей слоновых бивней, носорожьих рогов, черепашьих панцирей и прочей экзотики. Причём выращиваются не сами бивни или панцири, а ткань, что позволяет менять размеры и формы. На пористом субстрате выращивается ткань слонового бивня, или панциря черепахи. Так можно получить, например, столик или кубок из слоновой кости. А знаешь, что побило рекорд стоимости на прошлогоднем лондонском аукционе?
Сергей вопросительно кивнул.
– Кресло из черепашьего панциря, ответила Элька, – Цельное, представляешь? Всё в квадратиках. Необыкновенное зрелище. Неужели не слышал? Правда, пока это аукционные раритеты, доступные лишь арабским шейхам да промышленным магнатам. Но технологии стремительно развиваются.
Сергей пытался представить это кресло, но смутный силуэт ускользал, а в голове вырисовывался огромный черепаший панцирь, покатый, и крайне неудобный для задницы.
– Серёж, чего молчишь? Тебе не интересно? Заболталась я совсем. А у тебя на работе как?
– На работе? – Ерохин зевнул, прикрыв рот ладонью. – На работе… нормально. Да! На работе… – Он снова зевнул, протяжно, в голос, мотнул головой и глянул на Эльку влажными глазами, – Эль, давай завтра расскажу о работе. Что-то меня вырубает не по-детски. Я наверно пойду стелиться, ладно?
15. Сто тринадцатое ОВД. Кировский район Ленинградской области
Лодочник говорил много и обстоятельно. Жестикулировал натруженными ладонями, изредка поглаживал плотную седую бороду. Ему внимали чуткие лица.
– А как Семёныч появился, это почитай дней десять прошло, так я ему и рассказал. Да и то не сразу. А через пару дней, как вспомнилось. Чаёвничали мы. А до этого кому рассказать? Митьке алкашу? У того одна водка на уме. Я б его метлой поганой гнал, пока он базу не спалил по пьянке. Да Семёнычу он племянником приходится, вот и пристроил ко мне в сменщики.
– И что сказал Семёныч? – перебил Сдобников, глядя исподлобья.
Рассказчик осёкся и удивлённо вскинул брови. – Извиняюсь, товарищ старший лейтенант, заболтался. Так вот, Семёныч мужик грамотный, отставной подполковник МЧС, – крепкий старик вскинул указательный палец с треснутым желтоватым ногтем, – Он мне и сказал, что мол агентство это, по безопасности авиаперевозок, розыском не занимается, мол у них даже подразделений таких нет, это мол дело полиции, или спецслужб.
– Они вам документы показали? Удостоверения?
– Вот тут я промашку дал, – он досадливо колыхнул седой шевелюрой и стукнул кулаком по колену, – Не спросил даже. Быстро всё завертелось. Когда я из ворот вышел, у них уже лодки на воде стояли, приборы на берегу разложены. Их человек десять было, ребята спортивные, крепкие. На двух больших черных машинах. Старший у них, мужик представительный, виду военного, назвался начальником оперативного отдела этого самого агентства. Сказал, что по их информации, на территории базы преступники спрятали бортовой самописец, похищенный с разбившегося самолёта. Расспросил меня. А я ни сном, ни духом. Пару часов они реку утюжили эхолотами. Металлоискателями берег прошли. Лес прибрежный обшарили, двор, гараж, в подсобки заглянули, а один даже на чердак слазил. Ну я поверил, помогал чем мог.
– Пропало что-нибудь? Имущество пострадало? Претензии к ним имеете? – недовольно спросил лейтенант с красными слезящимися глазами и высморкался в платок.
– Претензий никаких. Уехали честь по чести. Попрощались. С тех пор я их больше не видел, уже и позабыл бы. Да дня два назад – я в кухне хозяйничал, вижу в окно – машина, синяя, легковая. Да мимо ворот, сразу к причалу. На порог вышел, гляжу – мужик с девкой. У девки в руках лопата, а у него пешня вроде – не разглядеть. Меня увидели, и к машине. Пока я до ворот дошёл, они уж и проехали. Номер я разглядел и записал.
– От нас отец чего хочешь?
– Чтоб заявление приняли.
Старший лейтенант Сдобников откинулся на спинку кресла, растёкся ядовитой ухмылкой и дёрнув головой, метнул взгляд на сморкающегося лейтенанта. Тот скомкал платок и гундосо спросил, – О чём? О чём заявление, Василий Захарович, если ничего не случилось?
– Э нет, господа-товарищи полицейские, так не пойдёт. Непорядок. Я сам из староверов буду, привык по совести да по закону. Всю жизнь лесником да лодочником – работа ответственная. Сейчас вы говорите – зачем заявление, раз не случилось. А как случится, так следователь с меня спросит, чего мол сразу не заявил. Да и Семёныч велел написать. А он мне начальник.
Лодочник надел очки, расправил сложенный листок с ровными крупными строчками, и решительно придвинул его Сдобникову.
16. Всего один шлюз
Сидя во главе стола, Полежаев протянул распечатки опоздавшему Ерохину.
– Ира в оперативной базе нашла. Выложили вчера, в семнадцать двадцать.
Сергей жадно глотал скупые строки: «113 отделение… лодочная станция «Морена»… агентство по безопасности авиаперевозок… бортовой самописец… две черных машины… синяя «ауди»… лодочник Петров Василий Захарович…»
– Надо пробить «ауди». И ещё – надо позвонить этому Петрову, – скороговоркой выпалил он.
Полежаев довольно расплылся, сцепив ладони на затылке и откинулся в кресле.
– Пробили. Старенькая лада Калина. В общем, номера краденые. А за лодочника ответил Сдобников из сто тринадцатого. Петров у них телефон забыл.
Ерохин сверкнул глазами, – Юра, помчали! Надо поговорить с этим лодочником. И сюда его для фотороботов.
Правая створа ворот, с виду закрытых, распахнулась порывом ветра и с размаху врезала по коричневым доскам забора лодочной базы. Бесхозно брошенные ворота изменили планы.
Два ряда ловких прыжков по укатанной щебёнке. Угол большого деревянного здания. Сергей пригнулся, проскочив под окном, и выпрямился, взлетая по ступеням.
Полежаев толкнул незапертую дверь, и они проскочили не столкнувшись, как два зубца шестерёнчатого механизма. Стволы по сторонам.
Дом оказался пуст. Выйдя, они направились в разные стороны двора.
– Серге-ей! Сюда! Он здесь!
За приоткрытой дверью тёмного ангара, у возвышавшейся на опорах пластиковой лодки, он разглядел затылок присевшего на корточки Полежаева.
– Готов, – обречённо сказал тот, убирая пальцы с шеи лежащего навзничь старика, из-под которого растекалась лужа белой краски со зловещим бардовым пятном.
Сергея затрясло в бессильной злобе. Он излился отборным матом куда-то вверх и грохнул по стене ангара.
На слегка одутловатом лице Полежаева проступили красные пятна.
– Утечка? – растерянно бросил он.
Эхо ангара исказило надрывный голос майора Ерохина.
– Это же закрытая оперативная база! Со слов Степанченко она даже не связана с интернетом. Всего один какой-то шлюз…
– Надо вызывать криминалистов, – гулко сказал Полежаев, – Звони Байкалову. И Варёный пусть тоже едет.
– На полу следов не обнаружено, – деловито отчитывался Байкалов, – Выстрел один, в лоб, сверху вниз. Старик сидел на стульчике и красил лодку. …Откатать протекторы попробуем, но трава…
– За базой надо установить наблюдение. Круглосуточное, – уверенно сказал Полежаев.
Ерохин почесал макушку. – А смысл? Они сюда не вернутся.
Вареный согласно кивнул.
– В заявлении сказано, что приезжали две группы: на черных внедорожниках и на синей ауди. Вероятно, между собой не связаны. Лодочника устранили либо первые, либо вторые, – аргументировал Полежаев.
– Либо третьи, – тихо промямлил Ерохин.
– Что?
– Нет, ничего. Я тебя услышал, логика есть. Обратимся к «небесным очам», пусть гоняют дроны, – он безнадёжно махнул рукой, – Поехали в Управление.
Юрий недовольно посмотрел на Ерохина. – Пока первый дрон не зависнет над базой, я отсюда не уеду. Так что, давайте без меня.
– У тебя ноги мокрые, уже третий час как в холодную воду оступился, – строго произнёс Сергей, – Ты хоть носки выжал? – и немного подумав, добавил, – Остаётся капитан Варёный!
Багровый Полежаев втянул голову в плечи, и прорычал, – Хорош включать большого начальника! Я сказал останусь – значит останусь!
– И чёрт с тобой! Оставайся! – рявкнул Сергей тем же тоном.
17. Древний Египет. Ахетатон. 17 год правления Еретика. (продолжение)
Хануфа не сразу понял, отчего сорвавшиеся на бег люди – высшая знать Египта, сгрудились левее храмовых ворот, где только что завершилась молитва. Они наваливались на спины друг друга, как стая скарабеев, учуявших навозный шарик в бесплодной пустыне.
Сообразив, что происходит нечто страшное, он бросился, увязая ногами в песке. Несколько человек кинулись в сторону колесниц и в кругу суетящихся образовалась прореха.
Голова царя покоилась на ногах его дяди, вельможи Эйе, сидевшего на песке. Царь был слишком бледен. Распахнутые глаза временами щурились, а тело пробивало мелкой дрожью.
– Успокойся повелитель. Отчего так неистово бьётся твоё сердце? Великий Атон посылает тебе ещё один знак. – Эйе пытался скрыть волнение, – Вслушайся. Ты единственный, кто может услышать.
На алебастровом лице фараона проскользнула тень улыбки. – Звук большой воды утих навсегда.
– Тяжела твоя ноша. Ты устал, и мрачные мысли одолевают тебя. Ты услышишь знак в другой раз. Он всегда приходил нежданно.
Эхнатон слабо улыбнулся, как растворяющаяся в рассветных лучах звезда. Его голос был едва различим на фоне утренних шорохов, – Это и есть знак. Знак Атона. Знак истечения времени.
* * *Тучный Эйе тяжко опускал плетёные сандалии в белую пыль узкой горной дороги. После долгого молчания, он сказал:
– Когда Атон изъявлял свою волю, фараон слышал голос большой воды.
Дорога к царской усыпальнице вдоль ущелья по руслу вади была проложена недавно, и на скорую руку. Ноги Эйе отвыкли от ходьбы и плохо слушались, а временами он спотыкался, хватаясь толстыми пальцами за руку посла. Шесть километров растянулись в четыре часа пути – единственного, что Эйе должен был одолеть пешком.
Встречный ветер сносил пыльные клубы к нескончаемой траурной процессии. Они шли первыми в людской цепи, вслед за драпированным голубой тканью паланкином нового земного бога – фараона Семнех-Ка-Ра. А впереди, двадцатиногим кораблём плыли погребальные дроги, гружёные золотым саркофагом Эхнатона.
Извилистая дорога медленно поднималась вверх и завершилась утоптанной широкой площадкой. Пыльные дроги стали напротив чернеющей дыры в холмистом песчанике.
– Голос большой воды когда-то привёл фараона сюда, где не найти даже костей шакала. – Эйе жадно хватал горячий воздух, – Такова воля Атона. – Он вскинул ладони к нещадному полуденному солнцу, затем вытер потное лицо жёлтым платком. Поморщившись от едкой пыли, скосил взгляд на внимательно слушавшего посла, – Когда строился великий город, место для царской гробницы было там, – он указал пальцем в сторону Ахетатона, – На откосе скалы южного некрополя.
Эйе, как и всякий знатный египтянин, всю жизнь готовящий место своего погребения, туманно улыбнулся с налётом зависти, – Оттуда, как на ладони виден город. И большой изгиб Реки. И остров с зелёными нивами. И всё это – в золотом свете заката. Разве можно возжелать лучшего места для усыпальницы?
Он тяжко вздохнул и обвёл суровым взглядом безжизненный пейзаж ущелья с зазубринами холмов, продуваемых раскалёнными ветрами.
Гиблое место, – подумал Хануфа, и спросил, пользуясь откровенностью божественного отца, – А откуда он, этот голос воды?
Эйе впился маленькими влажными глазками и пару минут смотрел молча. Хануфа поёжился, решив, что спросил лишнего, затронув щекотливую тему. Ему, чужестранцу, лучше бы держать язык за зубами. Но Эйе ответил.
– Голос падающей воды он слышал с детства. А с ним приходили судороги и озноб. В раннем детстве звук был особенно силён. Он катался по полу и кричал, затыкая уши руками. Но звук был в голове. Родители призвали лучших лекарей. Его лечили, но тщетно. Тогда я. – Он ткнул себя в грудь пухлым пальцем, – Я первый распознал в его припадках знак богов. Мне не поверил даже его отец. Только мать юного Аменхотепа, – он снова пересёкся взглядом с послом, – Тогда его ещё звали Аменхотеп.
Хануфа согласно кивнул. Эйе продолжил, немного отдышавшись, – Так вот, только сестра моя, царица Тийи, поверила, и то не сразу. С годами наследник понял, что этот знак шлёт ему Атон. – Эйе умолк, задумавшись о чём-то. – А в последние годы звук стал стихать. Он был, но становился тише и мягче, словно порог божественной реки снижался со временем, и река усмиряла свой ход. А за два дня до этого… он сказал мне… но я не поверил, – лицо его свело глубокими морщинами, глаза помутнели, – Вернее, я не мог позволить себе поверить. …И не верить не мог, – он смахнул слезу высохшим на ветру платком, – Он был так молод. Я молился и надеялся на милость Атона.
Тут Эйе осмотрелся по сторонам, и оставил посла, завидев второй паланкин, только что поставленный четырьмя эфиопами.
Из-за отброшенного полога показалась юная царица Меритатон и черноволосый мальчик с утончённым лицом. Грузный коротышка Эйе, широко улыбаясь, распростёр руки навстречу бегущему внуку – наследному принцу Тутанхатону.
Положение Эйе при дворе не изменилось, так как на трон сел его второй племянник. Не изменится оно и через пару лет, когда, сменив имя в угоду вернувшим былую власть жрецам Амона, на трон взойдёт его девятилетний внук Тутанхамон.
Пока Хануфа взирал на окружавшую суету – рабочих, затаскивающих саркофаг в скалу, бритоголовых жрецов Атона, чинно воздающих молитву, его никак не отпускал вопрос, который так или иначе задавал себе каждый участник церемонии.
Почему фараон обрёл пристанище именно здесь, в столь ужасающе гиблом месте?
До ответа оставалось три тысячи триста лет. И находился он далеко на севере, где хлестали песчаный берег волны холодного моря, а широкая река несла воды огромного озера в узкую бухту морского залива.
И не было еще имён ни у озера, ни у реки, ни у залива.
А были ветер, вода, песок, да смолистые прибрежные сосны.
18. Ночной звонок
Элька потянулась сладко и похотливо. Перекатилась к лежавшему на спине Сергею. Он тихо шепнул, – Эля, всё, я пас. Ты выжала меня, как тюбик.
Она презрительно ткнула пальцем в плечо. – Слабак!
Сергей повернулся, и широко улыбаясь, вопросительно уставился в упор. Скорчив рожицу, она помотала носом и перевернулась на спину. Спать не хотелось никому. Также, как и остального. Элька вытянула руки за голову, подцепив ногтями складку дивана.
– Слушай, выжатый тюбик, а давай в выходные сходим в театр? Или в оперу.
– Лучше в театр.
– Замётано. Только я выбираю.
Затем долго молчали. Копавшийся в сознании червь не давал Сергею уснуть. Бессонницы начались со смертью лодочника.
Свои! Что может быть хуже? Как отследить? Доступ к базе имеет половина тех, кто в ментовских погонах, плюс следаки, плюс прокурорские, плюс… плюс… Бесполезно. Хрен отследишь.
Эльку же в последнее время угнетало чувство тревоги, какой-то подспудной нарастающей опасности.
Эти странные расследования. Как чемодан без ручки. Или не чемодан, а ящик. …Ящик Пандоры. Фу ты!
Изгоняя глупые мысли, она жутко захотела помочь, взять на себя хоть ничтожную часть тяжкого бремени Сергея.
Перевернувшись на бок, он тихо сказал, – У нас сейчас дежурства ночные, пока дроны висят над базой. Завтра мне в ночь.
– Где вы, и где база? Какой смысл в ваших дежурствах?
– Мостовой выбил вертолёт и трёх омоновцев в круглосуточной готовности. Должен быть и кто-то из наших. – Он помолчал и добавил между прочим, – А тут ещё Юрка заболел.
– Чего?
– Простуда. Или грипп. Врачи разве скажут? Температура второй день зашкаливает.
На звук служебного вызова они напряжённо переглянулись.
– Да, Ренат! …Появились? …Ага… Двое? …Ага … Полежаева не беспокой. …Мало ли, что просил. Больной пусть спит. …Уже на вылет? Давай, Ренат. И брать – только живыми. …Понятно, сам знаешь.
Живыми! Только живыми!
Но что-то щемило в груди – живыми вряд ли удастся.
– Серёж, что случилось?
– Появились. Похоже та же парочка. С фонарями, лопатами, металлоискателем, – Сергей набрасывал одежду, – Эль, я в Управление.
Изящный «Орлан» подрагивал в белом круге вертолётной площадки на крыше Управления. Как присевшая стрекоза, лениво трепещущая крыльями.
Удар воздушной волны едва не сбил капитана с ног. Вытянутая капля прозрачного салона, внутри оказалась вполне комфортной. И тихой. Нет, звук конечно был, но говорить не мешал. Хотя говорить было не с кем. Три амбала в масках, упакованные по последнему слову армейской техники, словно их собирались выбросить в афганских горах, напоминали зомби. Они, казалось, спали с открытыми глазами, и отвечали коротко и односложно.
Неполная луна проносилась сквозь драные облака. Россыпями огней и лентами дорог мерцали окрестности ночного мегаполиса.
Луна медленно сползла к хвосту.
– Внимание! Заданная координата. Снижение.
Вращение усугубило свербящую невесомость лифта. В полу распахнулся люк, и канатная лестница полетела вниз. Бойцы исчезли в разверзшейся бездне.
Пока Хабибуллин, чертыхаясь и ловя ногами ускользающие перекладины спустился вниз, гвардия рассредоточилась по плацдарму. Взору капитана, умудрившегося на спуске потерять очки ночного видения, предстал исчезнувший над лесом вертолёт и две мутные фигурки, мечущиеся у берега на фоне серой реки. Своих бойцов он не видел.
Война шла нормально, вмешательства генерального штаба не потребовалось.
* * *Усталый, но довольный, Ренат ввалился в кабинет Ерохина под утро.
– Серёга, ты не поверишь! Для двух наших хлюпиков прислали бронированный автозак. Я таких сроду не видел. Террористов в них что ли возят? Представляешь, какой слушок о нашей группе ходит?